Страница 8 из 16
Что многие поверили такому рассказу, поскольку он звучал достовернее того, что мы обнаружили на самом деле. И что правду мы передали только брату Хоакину, потому что он был доверенное лицо брата Диего де Ланды, прочим же всем сказали про лихорадку. И что сомневались в этом рассказе только наши проводники, но убоявшись наказания, не стали распространять то, что знали.
Что выйдя снова к реке, названия которой я не упомнил, хотя проводники мне его и сообщали, мы без трудностей преодолели её, переправившись в мелком месте; и что индеец Хуан Начи Коком предупредил нас, что в разгар сезона дождей эта река наполняется водой, и переправа становится делом намного более сложным; так же труднее будет пройти и через болота, которые начнутся вскоре за ней, поэтому времени терять нельзя, и теперь, когда подводы больше не идут вместе с нами, воспользоваться этим и двигаться быстрее.
Что после потери подвод, на которых размещалась и наша провизия, пришлось добывать пропитание для солдат охотой, которой занимались проводники; и что самой частой добычей теперь были птицы, которых они ловили в силки, пока отряд отдыхал на привале; но что иногда удавалось им стрелой или дротиком, которыми были вооружены, убить и оленя.
Что через два или три дня, в которые мы шли по открытым местам, впервые более чем за неделю встретили на нашем пути людей. И что те приняли нас настороженно, хотя и говорили на том же наречии, как и наши проводники, и мы смогли с ними объясниться. И что хотя я приказал своим людям вести себя сдержанно, и запретил им касаться женщин этих индейцев, равно как и их имущества, они всё же не позволили нам войти в их деревню. И что через проводников удалось договориться обменять некоторые из имевшихся у нас предметов на маисовую муку, и лепёшки, и плоды; и что потом эти индейцы потребовали от нас, чтобы мы уходили от их деревни.
Что вечером того дня на привале я спросил у одного из проводников, полукровки Эрнана Гонсалеса, почему эти индейцы так обращались с нами, хотя на своём пути мы ни разу ни напали ни на одну деревню их народа, и не сражались вообще. И что я полагал, что незадолго до нас в этих краях побывал какой-либо другой отряд, который своей неоправданной жестокостью мог снова повернуть индейцев, усмирённых ещё тридцать лет назад сеньором Педро де Алваром, против испанцев.
Что Эрнан Гонсалес ответил мне, что никакого другого испанского отряда в этих местах не бывало уже долгое время, и индейцы потому так обходились с нами, что их священники сказали им, зачем и куда мы идём. И что они убоялись проклятия от своих богов, если будут помогать нам, как будет проклят и наш отряд, если исполнит задуманное.
Что (я) хотел приказать высечь Эрнана Гонсалеса за то, что продолжает повторять свои богохульные сплетни, но переменил решение и отпустил его, только наказав больше никому не говорить о том, что слышал»
На сей раз я был твёрдо намерен растянуть удовольствие. К чему заглатывать всю порцию моих средневековых приключений сразу? Теперь, когда я дождался новой главы, я мог позволить себе как следует смаковать её, обдумать прочитанное, представить себе дальнейшее развитие событий.
Аккуратно отложив листы, я поднялся и прошаркал на кухню. Пока мои конкистадоры были на привале, я тоже мог позволить себе перекусить. Оленины и мяса обезьян-ревунов в холодильнике, как назло, не оказалось; пришлось довольствоваться картошкой. Готовил я её по французскому рецепту: сначала отварил, потом остудил, порезал, залил сметаной, посыпал тёртым сыром и так поджарил. Вся эта процедура оставляла мне достаточно свободного времени, которое можно было занять по желанию. Я не нашёл ничего более увлекательного, как домысливать за автором отчёта всё то, о чём он не считал нужным писать.
Иссиня-чёрное чужое небо, звёзды и месяц на котором совсем не такие, как в родной Испании: кто-то мне говорил, что в Латинской Америке (не знаю, правда, то ли это от того, что они там живут в Южном полушарии, то ли от того, что в Западном), даже Луна выглядит иначе. О том, что на ней можно разглядеть какое-то человеческое лицо, там и слыхом не слыхивали; зато весь континент убеждён, что лунные кратеры и моря складываются в очертания кролика. С ушками. И звёзды оттуда ближе.
Тонкая, непонятно кем и когда протоптанная тропа, по которой они ступали, уйдя из этой негостеприимной деревни. Неверная, обманчивая дорожка, иногда неожиданно упирающаяся в заросли; их приходится расчищать, рубя своим мачете толстые лианы, которые выпускают клейкий пахучий сок. Раздваивающаяся, растраивающаяся, уводящая своими ответвлениями в трясины, в тупики, в странные ритуальные места, поляны, на которых путешественников поджидают каменные идолы и злые духи. Вихляющая, кружащаяся, возвращающая снова на только что пройденный отрезок пути, - или это только кажется? Становящаяся то совсем незаметной, - да и тропинка ли это, может, просто лесная прогалина? – то вдруг расширяющаяся и недавно кем-то расхоженная, - кем?
Сельва – густой, непроходимый лес, в котором незнакомые, удивительные деревья растут так плотно, что между ними и не ступить, а всё пространство между их стволами заполнено какими-то кустами, вьюнками, густо переплетено лианами, узловатые ветви увешаны непривычными тяжёлыми плодами – надкусишь один, и твоя мужская сила не иссякнет до самой старости, надкусишь другой – умрёшь на месте в страшных корчах. Чуть видные сквозь заросли, но при этом слышные за десятки метров огромные яркие цветы, кружащие голову своим ароматом. Лес, которую никак нельзя посчитать чем-то неживым, в отличие от чахлых испанских рощиц и поросших кривыми соснами холмов, да, впрочем, и флегматичных перелесков унылой нашей средней полосы. Сельва дышит, движется, кипит жизнью и днём и ночью, неотступно следит за путником тысячами глаз, - паучьих, кошачьих, птичьих...
Сельва это квинтэссенция жизни, в её чаще постоянно появляются на свет миллиарды новых созданий, и миллиарды умирают, пожирая и выпивая соки друг друга, увядая и расцветая, жертвуя собой, взращивая своих детёнышей, испражняясь, черпая свою жизненную энергию в солнце, воздухе, крови и плоти, воде, навозе, чтобы отжив свой срок, удобрить собой жирную, кишащую червями почву и возродиться снова – в других.