Страница 3 из 16
В моей же голове зазвонил колокольчик, я решил, что это просто звонит в левом ухе, но потом понял, что это сигнал вызова.
− Алле, − мысленно произнес я. − Кто здесь?
− Это я, малыш, твое прошлое. Куда ты подевался? Я ищу тебя по всему городу.
− Я уже подплываю к Картахене, лучше не ищи меня.
− Нет, ты где-то рядом, я тебя чувствую. Ты еще трезв, малыш?
− Не твое дело.
− Значит, трезв, иначе я бы до тебя добралось. Тогда до вечера.
− Батарейкин, ты что ли? − обалдев от разговора, спросил я.
− Сам ты Батарейкин, это я, твое прошлое. До вечера, малыш. До первой рюмки.
− Не дождешься!
Но разговор уже прекратился.
Пока подруги по-кошачьи осматривали и обнюхивали друг друга, я успел смыться.
Необычное является предзнаменованием часто лишь в глазах смотрящего. Для остальных предмет представляет совсем иное. Одно время я был уверен, что Лагшмиваре − это великий индийский учитель, а оказалось − это лагерь Шмидта в Арктике. В общем, можете считать меня психом, но мне звонило прошлое, и я с ним разговаривал.
Довольно долго я наблюдал за жизнью, как за кораблем, пущенным внутрь бутылки. Тогда я забрасывал наживку, чтобы выловить чью-нибудь живую душу, а теперь сам мудохался на собственном крючке с пеной у рта. К чему это я? Ах, да, да, прошло то время, когда я с радостью осознавал, что опять пропитан вином и табаком, словно старая веселая шамовка. Теперь я хотел молока.
Надо отметить ради справедливости, что я всегда любил чистую воду, квас, зеленый чай, соки и морсы. А пить чью-то кровь меня заставляли обстоятельства.
Отличная выдалась погода, подумал я, глядя между крыш на бегущие по небу барашковые облака, как сверху на меня посыпался мелкий строительный мусор. Схватившись за глаза, я сделал несколько судорожных шагов в сторону и чуть не свалился в открытый колодец.
Внизу кто-то копошился.
− Эй, кто там? − позвал я.
− Попался! − раздался из колодца довольный голос.
За мной гонялось только прошлое, и попасться я мог только ему.
− Ты как туда попало? − присев на корточки и вглядываясь в темноту, спросил я.
− Тебя подстерегало. Да вот зазевалось и свалилось. Помоги выбраться, − попросила темнота из колодца.
− Да я скорее тебя еще чем-нибудь присыплю сверху.
− Послушай-ка, дружок, объясни, в чем дело, − взмолился голос. − Чем я тебе не угодило? Между прочим, я именно твое прошлое, а ни чье-то еще.
− Да к чему ты мне? − отмахнулся я. − У меня теперь другая жизнь начинается.
− Я тебе покажу другую жизнь! − зачертыхалось прошлое. − Вот вылезу, достану тебя. Тогда посмотрим, что это за другая жизнь.
Я захотел было плюнуть в колодец, но передумал. Помочился чуть в сторонке и пошел дальше, пересекая город по причудливой траектории. С каждым шагом восторг и свобода охватывали мое сердце – казалось, я переступаю барьер, державший меня на пороге нового мира. Ничего не замечая, я бродил опьяненный этим чувством.
Улицы начали погружаться в темноту, когда в городе поднялся сильный ветер. Он дул в спины прохожим и люди, точно парусные суденышки, двигались быстрее, чем обычно. Деревья тревожно махали им вслед ветвями, можно было подумать: с кем-то из них они прощаются навсегда. И только светлые маяки окон, прыгающие между веток, внушали покой.
Повсеместное движение воздуха, который на востоке считался хранилищем жизненной энергии тела, принесло меня к темной башне. Ветер толкал меня до самого порога недостроенной пятнадцатиэтажной высотки. Подниматься по мусорным ступеням было тяжело, но сквозь проемы для окон светила луна. Иногда чудилось, что она напевает:
на высокой башне много печального ветра…
Оказавшись наверху, я почувствовал, что дул не просто ветер. Он был с легким градусом, словно сидр. Он задувал в нос, от чего голова начинала кружиться, и по телу бежали мурашки. Я стоял на краю крыши и был уверен, что если меня сдует, то я не упаду и не разобьюсь, а меня унесет ветром. И я буду еще один самый настоящий унесенный ветром.
Так ли уж плохо быть Парсифалем, утратившим интерес к физическому существованию? Но молчаливый шатер звезд над головой не интересовал ответ на такой вопрос.
О, звезды, управляющие миром! Волшебные лоскуты небесного покрывала. Созвездия Малого Пса, Единорога и Ориона. Вашим таинственным вниманием окутан весь мир. Все кругом пронизано вашим присутствием. Кто бы ни устремлял свой взор в ночное небо: начинающий любитель астрономии, мудрый астролог, открыватели белых карликов или простые бродяги, поэты, задравшие головы, любуясь ярким и чистым сиянием. Каждый видит распахнутые врата, которые зовут, зовут…
Так я стоял на краю башни, смотрел вверх, и в моей душе то нарастало волнение, то её охватывал небывалый покой. Услышав вдалеке мелодичный звон, неожиданно я начал икать. Видимо кто-то на земле, а может, на небе вспоминал обо мне. Я же первым делом вспомнил лучшее средство против икоты: нужно стоя, не отрываясь, выпить стакан воды, но при этом свои руки сцепить за спиной, а воду обязательно пить из рук сестры или матери.
За спиной что-то стукнуло.
− Я же говорило, что тебе от меня не спрятаться, − прямо в ухо прошептало прошлое и тихонько подтолкнуло в спину.
От толчка я шагнул вперед.
И полетел над городом, как перышко. Мое прежнее тело валялось внизу, размазанное по мокрому асфальту, как икра по черному хлебу. Над ним кривлялось прошлое. А я летел над городом, на который хлынул дождь. Я летел, вспоминая, а может, забывая все, что было раньше.
правда жизни
Вообще-то, я всегда был меланхоличным подонком. Это на словах я трепался о романтике, о высоком и чистом, о вечной любви. И мог, если надо, печально глаза вверх завести и также печально вздохнуть. На самом деле я только и думал, как бы к какой-нибудь красотке в постель залезть.
Гм, это трезвея и отсыхая после загулов, я страдал от неразделенной любви. Мучился душой и телом. Хотя вот вопрос: где она, эта настоящая любовь? Что-то склоняло к мысли, что в бесовском движении наших городов ей почти нет места. От её присутствия становится тесно в скелете улиц. Здесь все просто: хочешь иметь − покупай. Или так бери, если в твоей руке власть, и она оправдана законом. И не надо мучиться совестью − чья власть, того и вера.
Однако я не продавал, не покупал и ни во что не верил; я с немым восторгом наблюдал за мировым пиром во время чумы. Мы все помощники смерти, и все распространяем ложь, так или иначе, кто-то напрямую, кто-то косвенно. Кто-то сознательно, а кто-то даже не ведая, что творит. Свет льется на наши головы, а мы стараемся упаковать его и продать подороже. Наверное, ничто не изменит этот мир, и он свалиться где-нибудь со своей мусорной ношей. И образуется еще одна грандиозная помойка. А мы будем копошиться в ней, как черви.
Шел я как-то по улице в таком настроении, мысленно предрекая миру незавидную судьбу, и вдруг увидел молодую женщину, симпатичную и слегка пьяную, как я. Она мне сразу понравилась. Было в ней что-то воздушно-сладкое и доступное, она была, как эскимо на палочке.
Женщины не сильно баловали меня вниманием, я был не настолько внешне привлекателен, чтобы они не давали мне прохода. И если быть до конца честным, то мало кто заметил бы большую разницу, если бы мою голову, как святому Христофору, вместо человеческой поменяли на песью.
И потому, выпивая вина, я сам проявлял инициативу.
− Дай-ка я тебя расцелую, сладенькая! − бросился я к женщине похожей на эскимо, схватил за руку и полез с поцелуем.
− Отвали! − она с маху хлопнула меня ладошкой по губам.
− Ах ты шлюха! − обиделся я.
И щелкнул женщину по носу.
Тут, как по команде, подскочили мужики, проходившие мимо, сбили меня с ног и попинали. Однако не больно, больше для приличия. Исполнили джентльменский долг и ушли.
Поднялся я, отряхнулся. Выплевал пыль и пошел домой. Там я почистился, взял у соседа денег в долг, выпил с ним и пошел еще купить чего-нибудь. Возвращался я той же дорогой, и вижу − опять она стоит. И судя по всему, тоже где-то стаканчик пропустила. Но вела себя прилично, стояла ровно и независимо курила.