Страница 9 из 34
Его брат, Джулиано, был другим. Умнее и хитрее Пьеро. Часто Лоренцо вздыхал и жаловался, что не Джулиано – старший сын. Но увы, второй сын Великолепного должен был получить кардинальскую шапку, чтобы играть на стороне Республики в Риме.
Итак, Джулиано с удовольствием общался с Валентином и Лоренцо Альба весь вечер, что позволило юноше быть рядом с прелестной их сестрой и услаждать свой взор сколько угодно. Пьеро же глуп. Глуп и беспечен.
Анджело и сам восхищался Джованной: ему она казалась второй Симонеттой Веспуччи, достойной соперницей почившей красавицы. Ей станут посвящать стансы придворные поэты и пламенные юноши, особенно после вчерашнего праздника. Когда она танцевала с Лоренцо Медичи, Анджело пытался придраться хоть к чему-нибудь: движению, взгляду, улыбке… но не смог. Девушка прекрасно выдержала напряжение и волнение, с достоинством отвечала на комплименты и вопросы. Симонетта была чуть глупее, чуть легкомысленнее, вдруг подумал тогда Анджело. В огромных глазах Джованны светился ум, кажется, он слышал от кого-то, не от юного ли доктора, что Джованна Альба осваивает науки вместе с братьями.
И вот рядом с этим королевским достоинством львицы появляется нервное, с жадно и похабно оглядывающими ее глазками лицо Пьеро Медичи. Повадки гиены. Разве таким должно быть поведение будущего правителя Флоренции?
– Пьеро, ваш отец спрашивал меня о причинах вашего вчерашнего странного поведения, – начал Анджело.
Молодой человек закатил глаза, потом прошел к креслу, мимоходом посмотрев на себя в зеркало. Опустившись на сидение, он развалился, некрасиво согнув свои худощавые ноги.
– Я преследовал лань.
Для Анджело это было ответом-насмешкой. Поэт сочинил в свое время стансы для турнира, на котором юные Джулиано и Лоренцо Медичи соревновались, чтобы покорить сердце прекрасной Симонетты Веспуччи. Анджело сравнил турнир с охотой, описал, как Джулиано, преследуя в лесу лань, встретился с нимфой:
«Исчезла лань, но дела нет до лани
Охотнику, коль перед ним она».
– Вы преследовали девушку, а не лань, – возразил он Пьеро, стараясь не показать, что понял намек.
– Я не сделал ничего, что не сделал бы мой отец, – фыркнул Пьеро. – Он же сам танцевал с ней, сам то и дело посылает к ней художников, чем я хуже?
– Что разрешено Юпитеру, не разрешено быку, – потерял терпение Анджело. – Ваш отец относится к этой семье с уважением, о танце было условлено заранее, обо всем, что касается Джованны, он говорит напрямую с ее отцом.
– Может, он ей и мужа уже нашел? раз ее папаша на это не способен? Мой любит пристраивать девиц и заключать союзы, хоть потом и притворно жалуется, что никто во Флоренции не способен заключить брак без его благословения. Так что, Анджело?
– Я пришел говорить с вами не о суженых Джованны Альба. А о том, что вы бедной девушке прохода вчера не давали.
– Согласись, Анджело, – Пьеро закинул кудрявую голову на спинку кресла, – если бы я был правителем Флоренции, она бы смотрела на меня совсем иначе.
Анджело скрипнул зубами.
– Ни нынешнему, ни будущему правителю Флоренции не подобает преследовать девиц с настойчивостью уличного гуляки. Надеюсь, вы это поймете, Пьеро. Она ваша будущая подданная. А к подданным надо относиться с уважением, иначе есть возможность потерять над ними власть.
Пьеро слушал его вполуха. В своих мечтах он уже был правителем Республики. И, конечно, ему казалось естественным, чтобы первая красавица Флоренции стала его фавориткой. Власть привлекает женщин. Что бы там ни бормотал Анджело, Пьеро Медичи интересовало только одно: нашел ли его отец Джованне жениха? или еще можно как-то вмешаться в его выбор? В своих фантазиях сын Великолепного уже выдал Джованну за одного из своих друзей и с его негласного согласия пользовался ее вниманием. Как жаль, что кануло в прошлое право первой ночи, уж он бы не упустил такой возможности…
Лоренцо Альба слушал рассказ Марко о подслушанном им разговоре и хмурился.
– Думаешь, они попытаются что-то сделать? – тихо спросил Марко, почесывая сокола между перьями. Птица смотрела на него такими умными глазами, что, казалось, понимает все, о чем они говорят.
– Не думаю. Они были пьяны. Мы не оставляем Джованну одну на улице именно по этой причине. Черт побери, Марко… не думал, что будет так сложно охранять честь сестры, – усмехнулся Лоренцо, – если учесть, что она не такая, как другие девушки, и даже способна постоять за себя с оружием в руках. Думаю, когда Рауль Торнабуони узнает, что ему в жены достанется первая красавица Флоренции, сбежит от такого счастья…
– Вины красавицы в том, что мужчины ее желают, нет. Проблема в головах мужчин, а не в женщине.
– Нет, не в головах мужчин, а в том, что пониже, – Лоренцо поднес птице мясо, и сокол хищно вцепился в него клювом. – Только Джованне повезло, у нее есть мы. А глупости Пьеро кратковременны, к тому же Лоренцо умеет держать его в узде, Джованну он ему в обиду не даст.
– Лоренцо Медичи болен, – Марко не хотел открывать другу тайну, но, с другой стороны, он не был врачом Медичи, и между ним и Великолепным состоялся всего лишь светский разговор.
– Серьезно?
– Думаю, да.
Лоренцо Альба нахмурился.
– Тогда давай молиться, Марко, что выдадим Джованну замуж до того, как власть перейдет от отца к сыну.
– Брат! – голосок Джованны раздался на соколином дворе внезапно и звонко.
– Я здесь, моя ясноголосая нимфа, – Лоренцо закрыл тихонько вольер и знаком приказал Марко спрятаться в стороне, а сам метнулся в другую и присел. Соколиный двор был большой, вольеры широкие, легкие шаги Джованны по деревянному настилу слышались все ближе. Мужчины затаились.
– Лоренцо! – нетерпение в голосе нарастало. – Где ты?
Марко из своего укрытия вдруг увидел ее: на Джованне было легкое платье, толстая коса спускалась по спине почти до пят, на белом лице горел румянец возмущения, а нежные губы были слегка приоткрыты.
– Сейчас не время для игр! – она пристально оглядывала соколиный двор и прислушивалась.
И у Марко снова все заныло внутри от страшной боли, от понимания, что ему никогда не целовать этих губ, никогда не ласкать нежную кожу Джованны… Оставалось только подсматривать, следить и считать дни до ее отъезда. Марко казалось, что даже когда она будет совсем старенькой, когда время сделает пергаментной ее кожу, а зелень в глазах потускнеет, он все равно будет страдать от того, что свою жизнь не провел рядом с ней. Зачем Лоренцо играет с сестрой?
Он опрометчиво переступил, и половица скрипнула.
Джованна, которая все это время прислушивалась, бросилась на звук, пугая птиц. Она налетела на Марко внезапно, столкнулась с ним, и ему пришлось придержать ее, а вышло так, будто он обнял ее. На мгновение ей показалось, в его глазах мелькнула боль и отчаяние, но в следующую секунду он виновато улыбнулся и отпустил девушку. Тут показался и Лоренцо. Джованна накинулась на него, а он, смеясь, останавливал ее удары, а потом обнял, и сестра его простила. Выходя с ней со двора, он обернулся и подмигнул Марко: то был его подарок другу. Мгновение, когда можно было удержать в руках чудо.
Пико делла Мирандола отложил в сторону рукопись, над которой работал вот уже два часа, отщипнул сыра и хлеба с блюда на столе и откинулся на стуле, потирая устало переносицу. Он жил на этом свете всего двадцать восемь лет, но за это время успел столько, сколько многие его современники не успели бы и за несколько жизней. Все дело было в том, что мальчик, родившийся в семье фактического правителя Модены, был одаренным сверх меры. Когда ему исполнилось десять лет, о нем уже говорили как о талантливом поэте и интересном собеседнике. А в четырнадцать он приступил к обучению в Болонском университете, начал с модного изучения права, а потом переключился на словесность и философию. Падуя, Феррара, Париж – все университеты принимали жадного до знаний юношу. И повсюду за ним шла слава одаренного, божественного, невероятного. Кружило ли это голову? О да. Но Пико своей одухотворенностью и искренностью поражал тех, кто ожидал увидеть зазнавшегося юнца. Он искал истину. Жаждал понять ее, увидеть, нащупать в океане человеческого знания, накопленного тысячелетиями. Ему чудилось, истина содержится во всех учениях. Общая истина, как ствол древа Познания, который един для всех. И он с жадностью изучал новое: языки, каббалу, схоластику – все, что давало возможность вычленить главное.