Страница 2 из 34
Комнаты их находились рядом, и они до глубокой ночи могли перестукиваться одним им известным кодом. В итоге даже кровати пришлось сдвинуть к одной стене, потому что Джованна простывала, пока стояла босая ночью во время переговоров. И те, кто входил к ним, видели, как Валентин и Джованна спят, прижав ладонь к стене, словно ощущали друг друга через преграду.
Отец-исповедник нашел описания тесной дружбы между близнецами, пытался убедить отца детей, что в них заключены души близнецов, рожденных с разницей в год. И это в итоге успокоило синьора Альбу, который волновался, что взросление может свести детей с невинного пути. Отец-исповедник много времени проводил с Джованной и Валентином, объясняя им, что вскоре они станут взрослыми, и каждому нужно будет обзавестись семьей, и пути их будут разными. Дети кивали, но при этом держались за руки, словно защищая свой союз от слов священника. Они все понимали, но пока было возможно быть вместе и не выбирать, они хотели просто быть друг с другом. Братья их любили, они приняли с самого начала этот союз, не чувствуя ревности, потому что, когда они были вчетвером, никто не чувствовал себя за пределами семьи. Напротив, семьей были они четверо.
Они шли по Флоренции, и прохожие оборачивались вслед: все четверо были статными, красивыми. Старший брат и сестра были рыжими с зелеными глазами, а средний и младший братья – темноволосыми и кареглазыми. Мать Джованны умерла от родильной горячки вскоре после рождения девочки. И Джованна, похожая на мать, стала для мальчиков одновременно и сестрой, и воспоминанием о матери. Для отца она была так дорога, что он не торопился обручать ее, как было принято, малышкой. Он ждал…
Отец ждал у окна кабинета, глядя на приближение своих детей. Яркие, солнечные, смеющиеся, счастливые… Словно пение птиц, доносились до него их возбужденные голоса. Франческа, будь она жива, стояла бы сейчас рядом с ним: рыжие косы ниже пояса, ямочки на щеках от улыбки, блеск в зеленых глазах. И как бы хотелось прижаться к ложбинке между ее шеей и плечом, вдохнуть ее запах, скользнуть ладонью по талии и бедру, изгибу, словно созданному для его ладони, будто их подлаживали друг под друга до их встречи, задолго до того, как она улыбнется ему в первый раз, задорно и кокетливо, и в последний, собрав все силы, пытаясь подбодрить.
– Так что вы думаете об этой кандидатуре, синьор Альба? Семья Торнабуони весьма богатая, влиятельная в Генуе: корабли, склады, прочные торговые связи с другими странами. Целый флот, по правде сказать. Нам пора налаживать продажу тканей за пределы Республики, свой флот в этом предприятии очень пригодился бы. И Рауль Торнабуони – молодой человек весьма многообещающий. Он уже зарекомендовал себя как опытный моряк и купец. Со своей стороны семья Торнабуони будет счастлива укрепить отношения с Флоренцией и торговлей льном и шерстью.
– Я подумаю, – синьор Альба улыбнулся, глядя, как Джованна искренне смеется шутке Валентина, с задором запрокинув голову. – Кандидатура действительно прекрасная. Благодарю тебя, Марчелло.
Черноволосый Марчелло, маленький и толстый, вперевалочку приблизился к окну. Вздохнул:
– Как же она похожа на матушку!
– Да…
– Поверьте мне, синьор Альба, я старался найти не только выгодного партнера нашему предприятию, но и хорошего мужа Джованне.
Синьор Альба усмехнулся и пригладил седую аккуратную бородку, острым клинышком торчащую вперед:
– Я знаю, Марчелло. Знаю.
Он положил руку на плечо своего доверенного секретаря и друга.
– Просто расстаться с ней очень больно.
Марчелло понимающе кивнул и вышел, синьор Альба глубоко задумался. Голоса детей уже не доносились до него: они наверняка перешли на задний двор, в сад, где можно было вволю смеяться и играть, не отвлекая отца. Он знал, что через некоторое время с виноватым видом проскользнет в кабинет и сядет за свой стол Джакомо: ему не хотелось уходить раньше остальных из сада, но долг наследника – работа, и потому он приходил, чтобы помочь отцу. Но с некоторых пор отец стал привлекать к делу и остальных братьев: Джакомо был слишком строгим к себе и другим, слишком погруженным в вопросы веры и долга. А торговля и производство нуждались и в легком, элегантном влиянии Лоренцо, и в открытом новому, внимательном уме Валентина. И отцу предстояло поговорить с братьями о союзе с Генуей и семьей Торнабуони. А значит, и о союзе Джованны, и он не знал, как они отнесутся к этой сделке. Вспыльчивая Джованна тоже должна все узнать, но сначала сделку должны обдумать братья.
В саду было и в самом деле шумно. Играли в любимую забаву Лоренцо: противники становились в пары и старались наступить на ногу друг другу, при этом назад отступать нельзя. Получалось, что постепенно они сближались и кружились, почти касаясь друг друга. Тот, кому удавалось наступить на ногу соперника, имел право залепить пощечину, если соперник не успевал защититься от пощечины рукой. Игра развивала быстроту реакции и ловкость, которые необходимы при тесном сражении с кинжалами.
Слуги принесли им воды, ягодный освежающий напиток, сыра и хлеба. Ели стоя, раскрасневшись после игры, переглядываясь. Джованна с улыбкой смотрела на озаренных солнцем братьев, которые еще норовили наступить друг другу на ногу и надавать тумаков. Валентин вскинул голову и встретился с ней взглядом. Сердце сжалось от огромной и непомерной любви к нему. Брат улыбнулся ей, словно почувствовав то же самое, что и она. Лоренцо подхватил брошенную с вечера в кресле лютню и начал наигрывать мелодию. Валентин с вызовом поднял подбородок и протянул Джованне руку. Девушка радостно вдохнула сладкий запах роз из сада и, обретя тут же, как по волшебству, мягкость и статность, из разбойницы превратилась в даму. Она так плавно двинулась к Валентину, что Джакомо задержал дыхание: лютня Лоренцо и движения сестры словно стали единой волной, порывом ветерка, порхающего по верхушкам деревьев. Валентин не обладал этой легкостью, но мог предугадывать движения Джованны, от того танец становился непрерывным и красивым.
Глядя на сестру, Джакомо всегда испытывал чувство страха перед ее странной красотой, словно не до конца верил, что она явилась на свет из того же чрева, что и он. Когда белая рука сестры доверчивой голубкой ложилась в его по-мужски грубую ладонь, он чувствовал себя крестьянином, идущим рядом с королевой. В зеркалах они отражались похожими: белокожие, рыжие, но даже видя ее лицо рядом со своим, он ощущал ее иной. Возможно, дело было в том, что она была девочкой, и он не всегда понимал ее. Джованна иногда совершала поступки и говорила вещи, которые ему были чужды. Валентин сестру понимал, но с братом Джакомо не испытывал этого томительного волнения, словно ожидания раската грома, после яркой вспышки в небе. Такой была для него Джованна: яркой, пронзительной, порой даже опасной.
Однажды в пять лет она нашла выпавшего из гнезда птенца. Тот уже еле дышал, когда девочка принесла его братьям. Она была уверена: они спасут его. Братья отбросили деревянные мечи, которыми дрались, кинулись к сестре. Джованна торопливо шла к ним через высокую траву, держа перед собой ладони, сложенные чашей. В волосах запутались ветки и листья: она в то время испытывала тягу к лазанью по деревьям. Девочка звала их на помощь, братья подбежали к ней, окружили. На ладошках она держала маленького черного птенца с желтыми уголками на клюве, с кожей, проглядывающей сквозь редкий пух. Малыш едва дышал, его круглые черные глаза смотрели уже без страха, с отрешенным отчаянием.
– Он лежал на земле, – Джованна торопилась переложить птенчика в руку Джакомо, словно это могло защитить его от смерти.
– Ему ничем не помочь, – покачал головой старший брат, так и не протянув ладонь.
– Сестрица, нам его не спасти, – Лоренцо мягко положил руку ей на плечо. – Он слишком маленький.
Слезы текли у девочки по щекам, она не желала им верить, но глаза птенчика подернулись сизой пленкой, веки смежились, и он застыл, нелепо откинув голову и обмякнув. Смерть впервые прошла близко от Джованны. Не веря своим глазам, она ждала, что он пошевелится, проснется, но Лоренцо накрыл ее ладошки своей рукой и мягко забрал птаху. Валентин крепко обнял сестру, и она заплакала у него на груди.