Льуминос

– В Киев я поехала со своим отцом. Муж мой был так расстроен происходящим, что у него, как он сказал, началась жуткая депрессия. Я ему предложила: «Оставайся дома с малым, а я съезжу с отцом. И не переживай ты так – всё будет хорошо». Хотя, конечно, понимала, что ничего хорошего ждать не приходится.

Потом Алина вкратце рассказала о своих бесконечных похождениях по врачам в Киеве, которые, в принципе, были едины в своем мнении. Они объяснили, что обнаруженная у неё опухоль хотя и была небольших размеров, находилась в очень опасном месте. Если говорить понятным, а не медицинским языком – возле этого образования проходило много жизненно важных артерий, отвечающих за органы зрения, дыхания и прочее. А так как любая опухоль – злокачественная или доброкачественная – имеет тенденцию к росту, рано или поздно она начнет расти или прорастать в эти артерии, тем самым отключая их жизнедеятельность. Но самое плохое в этой ситуации было то, что это образование находилось в неоперабельном месте. Внутри головного мозга. К нему очень сложно подступиться, чтобы попытаться удалить. И, как она сказала, риск не проснуться после операции или получить какие-то серьёзные последствия был слишком велик.

– Последний дядечка, – сказала Алина, имея в виду какого-то профессора нейрохирургии, – оказался самым добрым. Он объяснил в мельчайших подробностях, как постепенно будут отказывать органы и какая мучительная смерть меня может ждать. По его мнению, жить мне, скорее всего, осталось полгода, максимум год.

– И когда это он тебе сказал? – глухим голосом спросил я.

– Наверное, месяц назад, может, чуть больше.

Алина замолчала, налила себе в чашку травяной чай, откинула голову на спинку дивана и направила свой расфокусированный взгляд куда-то вверх. Я тоже молчал.

– Я тебя начала искать раньше всего этого, когда ещё не знала о своем диагнозе, – продолжила она. – И когда я приехала из Киева, решила покончить с этими поисками. Подумала, что уже нет никакого смысла… И тут неожиданно встретила тебя.

Опять возникла пауза. Я не знал, что сказать. Она перевела взгляд на меня, широко улыбнулась и произнесла:

– Знаешь, у меня есть четкая уверенность, что я не умру. По крайней мере, в ближайшее время. Бывают же в мире всякие случаи волшебного исцеления, когда уже не было никаких шансов и… Наверняка есть какие-то варианты. Может, у тебя будут какие-то предложения? – подмигнув, спросила она.

Я было попытался что-то ответить по этому поводу, но она резко перебила:

– Давай поменяем тему и поговорим о чем-нибудь другом.

И мы поменяли тему. Я немного пришёл в себя и закрутил пластинку. С чем, с чем, а с коммуникабельностью и умением поддержать разговор у меня никогда не было проблем.

– Я знаю, поговорим про университет, – предложил я.

Я тоже учился в том же университете, где училась она, да ещё и на том же факультете, который, правда, сейчас носил другое название. Я ведь начинал учиться ещё в другой стране, которая называлась СССР.

Мы вышли из ресторана и пошли в сторону моей машины.

Я опустил окна и не спешил отъезжать. Ресторан находился на территории заповедника в сосновом лесу. Здесь был потрясающе чистый воздух, никак не сравнимый со смогом индустриального города, в котором мы жили.

– А как ты все-таки развелась с мужем? – поинтересовался я.

– Очень просто. Когда я приехала из Киева, его дома как раз не оказалось. Артурчик – это мой сын – был в это время у его родителей. Я собрала свои немногочисленные вещи, заехала к ним домой, забрала малого – и ушла.

– И куда ты ушла? – спросил я.

– В никуда.

– То есть как в никуда?

– Я вернулась к своим родителям, которые меня совсем не ждали. Матери было и так несладко. Проблемный брат, отец… который как раз пил в то время, а тут ещё дочка с опухолью в голове и с малолетним ребенком пожаловала в их маленькую квартиру… Но всё равно, конечно, они меня хорошо приняли – с заботой и любовью.

Я достал из бардачка книгу, дал Алине и попросил открыть на какой-нибудь странице. Это был сборник стихов латиноамериканских поэтов. Старая потрепанная книга ещё 80-х годов, я когда-то купил её на блошином рынке. Я обожал многие стихи из этой книги, но никогда не читал её полностью. Открывал от случая к случаю и получал наслаждение от какого-нибудь случайно и удачно найденного стихотворения. Бывало попадались стихи, которые мне не нравились, а иногда находились – настоящие шедевры поэзии. Кроме того, этот сборник был для меня своего рода «книгой Таро», как гадальные карты. Часто, когда мне нужно было принять какое-то решение, и я не был точно уверен в правильности выбора, я вслепую открывал книгу на любой странице и на основании прочитанного стихотворения принимал решение. Я искал своего рода знаки, которые могли бы дать правильное направление.

Алина взяла книгу, что-то в неё прошептала и открыла.

Стих, который был на этой странице, никогда раньше мне не попадался, хотя сборник этот был у меня уже много лет. Это был стих Пабло Гевары и назывался он «В ночи». Мы вместе прочитали его:

Когда я объединяюсь с теми, у кого нет

иного огня, кроме воображаемого,

иного холода, кроме отчаяния,

там, где отдыхает мой слух

и куда также может прийти разрушение,

там – в глубине – возникаешь ты,

и словно звучит скрипка

С лазурными и розовыми струнами,

что приводит к рассвету.

Я тот, кто ощущает

как колеблется человеческое здание, —

оно больше иссечено, чем обласкано

прошлым, наполненным стенаниями, —

я тот, кто чувствует

в твоих влюблённых глазах

рождение Матери,

я ощущаю, как качается наша комната,

Я предчувствую твой приход,

моя лучшая музыка,

и сквозь взметнувшийся воздух и почву

входит в меня земная гармония.

Мы спим? Нет, мы не спим? Мы плывем?

Чистота будет насмерть стоять

против коварства,

нас двое, а значит – ни один не умрет.

Я знал без тени сомнения, что сделаю всё возможное, чтобы ей помочь. Тем более, мне было, что ей предложить.

Начало

Шёл 92 год. Советский союз распался, и на картах мира начали появляться новые, ранее мало кому известные государства. Встретил я эти большие перемены, когда мне исполнилось двадцать лет. Можно сказать, что жизнь только начиналась. Я поступил в университет, спортивная карьера, которой я посвятил всё своё детство и юность, шла к завершению. И теперь я даже на запах ощущал перспективу новых безграничных возможностей и свободы.

Хотя в той новой стране, в которой я оказался, царил полный экономический и социальный коллапс и каждый пытался выживать, как может, общее настроение, витающее среди людей, было радостным, народ предвосхищал счастливое будущее. Тоталитарная система рухнула со своей дурацкой идеологией и наконец было покончено с постоянным зомбированием по поводу нашего героического прошлого, настоящего и будущего. Я даже помню о чем мечтал в детстве. Больше всего на свете я мечтал героически погибнуть. Даже представлял свои похороны, на которых рыдают не только мои одноклассники, но и вся школа, включая директора, классную руководительницу и учителя по физкультуре.

Сложно было выживать в то тяжёлое время. Никакие законы не работали, юридические обязательства ничего не значили, и для того чтобы в этом хаосе строилась какая-то государственность, нужны были другие альтернативные подходы к действительности.

Так начинались, как у нас говорят, «лихие девяностые» – время больших перемен и огромных возможностей. Всё происходящее вокруг тогда было очень ярким, жизнеутверждающим, фееричным и довольно опасным. Многие так и не пережили то смутное время. Я, как и многие другие, кто принимал действительность не пассивно, приспосабливаясь к ней, а активно, пытаясь взять судьбу в свои руки, оказался в эпицентре многих ярких событий, происходящих в то время.