Страница 11 из 13
Крона затрепетала на холодном ветру, сбросив к корням несколько бронзовых сухих, как пергамент, листьев. Девушку-брюнетку звали Ракель, и она заметно волновалась, постукивая ногтем большого пальца по зубам и поглядывая на часики-кулон, что висели у неё на шее змеящейся цепочкой. Ветер продолжил резвиться в красно-бурой кроне, взъерошивая усыхающие листья, играясь в безумной пляске с палыми в оттенке бронзы. Небо подернулось тучами, проступившими синяками. Травы зашелестели в такт листьям от вторжения. Кто-то приближался. Ракель дернула головой, не желая встречаться взглядом с подошедшим запыхавшимся парнем. Его обычно пугающая бледность исчезла за бордовым полыхнувшим румянцем, соболиные брови сошлись на переносице, темно-карие, почти черные глаза лихорадочно блестели.
Парень был худ, одного с нею роста и типажа, отчего их часто принимали за близнецов. Короткие темные волосы прилипли от пота у висков. Он раздраженно смахнул крупную каплю со скулы. Однажды он попытался отрастить волосы до плеч, в подражание их общему другу Рому, но она ехидно его раскритиковала. Больше он не старался кого-либо копировать, отыскав свой чопорный, высокомерный, несколько аристократичный стиль. Он прошел процесс самоидентификации через боль и насмешки от той, которую страстно любил.
– Вик, – холодно произнесла Ракель его имя и нахмурилась, все-таки взглянув не совсем на него, а чуть в сторону.
Парень встал в тени, надеясь перевести дух и стремясь к прохладе. Именно это её и раздражало в нем – тени, прохлада, немногословность, высокомерие, тонкая хитрая улыбка и особенно то, как менялось его красивое точеное лицо, когда он начинал злиться…
– Я тебя обыскался.
– Хватит ходить за мной по пятам.
– А тебе хватит ждать его.
Она уже было открыла рот, чтобы парировать – красиво, саркастично, но внимание отвлекли стрелки часов. Нещадные юркие секунды, обращающиеся тяжкими сомнамбулическими в данном случае минутами.
– Сегодня Ром опаздывает.
Из её губ эти три слова сорвались высокими, но при этом безумно тоскливыми нотами. Какая великая разница была, когда Ракель произносила их имена. Вик подмечал каждую деталь, тем самым делая себе же больнее, обостряя и без того острые углы их отрывистого, в отсутствие Рома, общения. Однако в этот раз он почувствовал, что сердце спокойно, ровно бьется в груди, а дух захватило как раз таки от её строптивости. Похоже, он входил в извращенный вкус.
Вик хмыкнул и сказал:
– В штабе это не одобрят…
– Древесные Улицы, – мечтательно выговорила она, заправив за ухо прядку непослушных волос. – Интересно, какой там воздух, какие оттенки визуальной составляющей? Красиво и старомодно, наверное.
Она звучала, как симфония, эта худенькая, бойкая и строптивая девушка. Вик настроил зум в линзах так, чтобы полюбоваться ею ближе, не сокращая расстояния. Холодная и гордая, она не воспринимала его даже в качестве поклонника. Вик знал её с младенчества. Их матери были подругами, когда-то коллегами по работе. Ракель относилась к нему, как к брату и другу, никогда не давая шанса, надежды, на нечто большее. Её тянуло к таким безответственным бродягам и болтунам, как Ром. Ракель, Вик и Ром были ровесниками – семнадцать ступеней вверх, в будущее. И что Ракель только в нем нашла?! Принятый в штаб из благотворительности, впрочем, как и его старшая сестра, и вот теперь – беглец, путешественник, экспериментатор со временем и пространством, рискующий собственной жизнью и её продолжительностью, барахольщик, оптимистичный идиот, отброс одним словом. Вик давно понял, и симпатия Ракель к их общему товарищу усилила это знание, что им с Ромом не по пути. Принц и нищий. Конец истории. А она романтизировала его, как героя баллады. Сэр Ром, рыцарь в поблекших мятых доспехах… Скорее годящийся на роль оруженосца.
– Скоро прилив из-за дождя. Река разольется, и степь будет, как тарелка с супом. Отсюда будет только вплавь.
Ракель даже не шелохнулась, сидела себе, поджав колени к груди, игнорируя доводы Вика. И что же за характер ей такой достался.
– Лодка Рома еще на ходу? Могу проверить…
– Я сама починила.
– Вот как…
Бедные её белые, тонкие руки. Для него она бы и пальцем не пошевелила. Вик стиснул зубы. Это еще не конец! Он найдет способ завоевать сердце Ракель. Уж это ему всё еще под силу.
Чтобы не раздражать её сильнее, он обошел дуб кругом. Сквозь толстые крепкие ветви и красно-бурую вперемешку с бронзовой листву небо казалось мрачней, ниже. Ему стало лучше, грудь наполнилась горьковатым парным осенним воздухом. Ни изматывающей жары, превращающей мозг в кашу, ни концентрированного веселья, смеха, летних красок и вкусов. Осень – подготовка к долгому холодному сну, сопряженному со смертью.
– Ром ведь не забыл о… о правилах?
Вик обернулся к ней, приподняв уголки губ в ироничной улыбке, провел ладонью по волосам и ответил:
– Конечно, нет.
Это было то, что Ракель хотела услышать. Только и всего. Совершенно не ложь, посыпанная сахарной пудрой и поданная на серебряном блюде.
Она склонила голову к плечу, вглядываясь в широкий темный ствол дуба, чувствовала легкий укол боли, смешанной с надеждой. Часики-кулон мерно тикали на длинной змеящейся позолоченной цепи. Тик-так, тик-так.
Ром вернется ко мне. Он всегда возвращается.
***
Ливневый дождь шел третьи сутки подряд. Середина августа – последний глоток лета. Вся компания: Филин, Мистика, Санни, Оливка и Ром в эти дни мало виделись и ощущали себя по-разному. Санни была грустна, рассеяна и сонлива. Работа в лавке доставляла ей трудностей и прибавляла стычек с теткой, а заодно и с матерью. Чувства её были обострены, мысли метались от одного к другому, иногда хотелось выплакаться как следует, чего Санни раньше себе не позволила бы. Лизелотта вскидывалась на племянницу, обзывая ленивой кошкой, которой внезапно наступили на хвост и теперь она только и знает, что шипеть на каждого прохожего. Матери было скучно, она вырывала Санни из книжного мира, отправляя по нелепым поручениям, нагружая уборкой по дому и в лавке, пытаясь учить её травяному делу. Обе домашние феи были не в восторге после открытия того, что Санни унаследовала способности непутевого отца. Из-за этого они объединили силы, чтобы повернуть вектор, увы, кровь не вода, чьи русла можно изменить в нужную сторону. Единственной дружеской поддержкой в этот ливневый период для Санни служило присутствие кошки Руны. Мягкая шерстка под ладонью и умнейшие глаза Руны слыли успокоением в часы работы. Руна забирала недуги, залечивала старые раны, приводила в мирный лад бушующие воды формирующейся натуры Санни, давшей ей кров. Кошка платила той же монетой, умно вглядываясь в потускневшие от тоски глаза девочки.
Оливка же все три дня провела в постели, утепленная одним тонким, летним одеялом и двумя зимними пуховыми. Её хромую ногу выкручивало так, что слезы сами волей-неволей брызгали у девочки из глаз, хоть она и старалась держаться, мужественно стиснув зубы, а пододеяльники – пальцами. Бабушка проявляла недюжинную заботу, без конца грея чайники, заваривая успокоительные травяные сборы, приобретенные в лавке матери Санни, хлопоча о её больной ноге и не разрешая внучке притрагиваться к краскам и холстам. Чужие сны в этот период особенно одолевали Оливку, затопляя, как дождь канавы и выбоины, сознание. Это было подобно беспрерывной, заунывной трансляции. У Санни ледяные моря сменялись розовыми непроходимыми садами. Лед, бушующие волны, поблекший цвет роз с колючими плетьми. Оливку потом долго знобило и лихорадило от уколов с царапинами. У Филина во снах постоянно присутствовали слепящий белый свет, как в операционной, пустошь и развалины древних сооружений, а еще там он был босой, с вечно растерянным выражением на красивом бледном лице без очков… От белого цвета глаза Оливки еще долго резало, а развалины наводили мысли на крах и хаос. Сны Мистики населяли перепутанные фрагменты восточной и западной культур. Самым частым явлением там были вороны, чье назойливое хриплое карканье разносилось над головой Мистики потусторонним эхом. Звенели ритуальные колокольчики, скреблись когтями по гранитным памятникам демоны. Мистика за кем-то всё время гналась, шептала заклинания на японском языке. Оливка абстрагировалась по настырной просьбе бабушки от её балаганных снов, мечтала нащупать импульсы сновидений Рома. Но как он и сказал в последний свой визит: ему ничего не снилось…