Лимб

Пальцы Гермионы гнулись под каким-то неестественным углом, когда она цеплялась за рубашку Малфоя, словно это могло спасти ее от кошмара, душившего их. Лютый холод — вот что чувствовала Гермиона.

Боль. Ледяной мрамор на щеке. Безумно горела рука.

Внезапная боль в подреберье пронзила ее, и она закричала. Содрогнулась в руках Малфоя, согнувшись от мучительных ощущений к самому полу.

— Слушай мой голос. Ты здорова, слышишь? Ничего нет, у тебя ничего не болит, все прошло, ты давно здорова, Гермиона, слушай мой голос. Эти боли фантомные.

Всё кружилось. Пол под её ногами мерцал, меняясь с больничного кафеля на кровавый мрамор Мэнора и обратно.

— Что сделал Добби?

Она вспомнила скрипящий звук откручиваемой люстры. Поэтому Гермионе не нравилась музыка: она напоминала ей этот звук.

Гермиона больше не слушала музыку. Шесть лет она не слышала музыку.

— Нет-нет, не отключайся, открой сознание. Как Добби спас вас?

— Он, — ей словно было больно говорить. Где-то внутри холод пробирался к сознанию, и она понимала: стоит ему добраться, и она не найдет себя больше никогда, — переместил нас, но нож…

Она прижала руку к подреберью и опустила глаза. Она была в бордовом платье, такого же цвета как кровь, капавшая с ножа, который Беллатриса кинула в них.

Который попал в Добби.

От которого Добби умер.

Умер. Добби умер.

Её затрясло. Коробочка в её голове со звоном распахнулось, и виски пронзило болью воспоминаний.

Стеклянные глаза Добби. Крик Гарри. Её крик. Темнота.

— Ты умница, умница.

Она чувствовала прикосновения губ Малфоя к своему виску и отшатнулась.

— Зачем ты?..

Она отползала от него, как от чумы. Зачем он заставил ее это рассказать? Зачем заставил снова пережить это?

— Прости, — он поднял руки вверх в успокаивающем жесте, словно она была безумной, которая могла наброситься на него и перегрызть ему глотку. — Гермиона, попробуй вспомнить, что было после этого.

Она всхлипнула и потрясла головой. Она не будет больше делать это. Всё, что произошло здесь минуту назад, просто уничтожило её.

— Так нужно, Гермиона, ты обещала довериться мне. Ты готова. Я уверен, что ты сможешь. Ты сильная.

Она нахмурилась: зачем он говорит ей это? Какой смысл в его словах?

Больше всего ей хотелось уйти, спрятаться, прекратить этот разговор. Она метнула взгляд на дверь.

— Ты не сможешь уйти, Гермиона. Я пойду за тобой, куда бы ты не пошла. Это, возможно, наш последний шанс, больше ты не впустишь меня.

Она всхлипнула:

— Не… Не впущу?

Малфой вымученно кивнул.

— Ты не можешь сказать точно, что с тобой было, не так ли?

Гермиона озадаченно уставилась на него, всё еще опасливо отползая к стене, шаркая по кафелю ногами.

— Я… Я могу… — она заикалась, стараясь подобрать образы в голове, подходила в своем сознании к коробочкам с воспоминаниями, но они словно были призраками, и она не могла взять в руки ни одну.

Они просачивались сквозь ее пальцы.

Гермиона ошарашенно подняла голову и тяжело задышала. Воздуха не было. Она пыталась сделать вдох, но её легкие словно не работали — всё её тело отказалось функционировать как раньше.

Малфой немедленно оказался рядом с ней, и свет вокруг замигал.

Где-то вдалеке она слышит его голос: «Белый — вдыхаешь, красный — выдыхаешь».

Она помнит эту схему. Это было с ней? Откуда она знает ее? Кто-то учил ее этому…

Она видит перед собой лицо светловолосого мужчины. Он красивый. Кажется, он обеспокоен и что-то говорит ей. Она пытается вслушиваться.

— Найди себя, Гермиона.

Она смотрит на свои пальцы, которые словно вытягиваются на глазах и покрываются инеем. Гермиона поднимает на мужчину глаза.

Это Малфой, она Гермиона Грейнджер. Все в порядке.

— Давай же, последний рывок. Вернись ко мне. Вернись ко мне, если я тебе нужен.

Гермиона сглатывает слюну, по ощущениям перемешанную со свинцовой крошкой, и цепляется за его голос. Она проматывает в голове прошедший кошмар: Добби, Мэнор, воспоминания. Пустые бесплотные шкатулки.

Она поднимает на Малфоя глаза.

Он знает.

Он знает, а она нет.

— Что с ними?

Её голос срывается, но состояние шока помогает ей оставаться в сознании. Шатком, пограничном сознании, утягивающем ее в воронку.

— Что с моими воспоминаниями?

Малфой прижимает ее к себе. Его голос как всегда тверд, лишь руки дрожат, но она пытается отодвинуться к стене.

— Их нет. Гермиона, у тебя нет воспоминаний.

Ужас накрывает ее, как саван, с головой. Она ощущает предсмертный холод, душаший её, поглощающий ее.

— Это не воспоминания — это мир, построенный в твоей голове. Ты не выходила из комы шесть лет, Гермиона. Я в твоей голове.

Его голос становится глуше. Вокруг становится темнее.

«Заставь себя очнуться».

Она чувствует, как холод наконец касается её сознания.

Шесть лет.

Ничего не было. Ничего этого не было.

Воспоминания начинают сыпаться на неё из-за ментальной стены. Бьются об ее тонущее в болоте ужаса тело, покрывая сверху, не давая возможности всплыть.

«Всегда знаешь, что это я. Миона, ты нужна нам».

«Надеюсь, информация будет того стоить, Малфой».

«О, не сомневайся, Грейнджер. Она просто перевернет твой мир».

«Я надеюсь, в скором времени ты навестишь нас. Джеймс мечтает увидеть свою крестную маму».

«Тебе пора возвращаться в реальный мир и пробовать построить жизнь, а не сидеть в своей квартирке и жалком кабинете ОМП в безопасности и тоске».

«Спасибо за цветы».

«О, это не я их принесла, вероятно, кто-то другой…»

«Они здесь благодаря тебе, Грейнджер».

«Ты ведешь меня в маггловский Лондон. Я хочу увидеть его твоими глазами».

«Я уверен, скоро ты будешь сидеть с нами за столом и читать Джеймсу лекцию о безопасности в воздухе».

«Это позволит мне увидеть, какие картины ты хочешь показать мне».

Она не видела больше ничего вокруг. Стена осознания обрушилась и засыпала Гермиону. Пустота в голове затрещала по швам.

Мир Гермионы Грейнджер умирал.

Комментарий к Часть 10

Догадывались, котики?

========== Часть 11 ==========

Комментарий к Часть 11

Ну что же. Лимб начался именно с этой главы в моей голове. Поэтому одновременно это и самая легкая глава, и самая тяжелая.

Писалась под самую грустную музыку. Читайте под неё же)

Гермиона оказалась в белой пустой комнате без окон. Она даже не была уверена, что в этой комнате были стены, только сплошное ни-че-го.

Она попыталась прикоснуться к стенам, нащупать хоть что-то, но все вокруг казалось мягким, как будто обитым чем-то. Как в комнате для сумасшедших, которые могут навредить себе. Какая ирония. Словно может быть что-то хуже того, что она похоронила себя заживо на шесть лет.

Она внутри своей головы? Внутри своего безумия? Где она?

Всё, чего хотелось Гермионе, — поговорить с Драко, почувствовать нерушимость ладоней, крепко сжимающих её. Он ассоциировался у нее с оплотом спокойствия и безопасности.

А еще Гарри.

Тот, кто всегда возвращался, тот, кто был рядом с ней на протяжении стольких лет.

«Шесть лет, Гермиона».

Она осела, не чувствуя пола, но не проваливаясь вниз. Шесть лет. Боже, бедный Гарри. Шесть лет. А Рон? Как там Джинни? Её мама с папой живы? Малфой сказал, что всё это было в её голове, а значит, в реальном мире могло быть что угодно.

Малфой.

Драко.

Кто он по итогу для неё? Чертов психиатр?

Вот зачем были нужны все эти вопросы. Вот почему он назначал ей встречи. Изучал, как работает ее мозг. И каковы результаты, целитель Малфой? Какова глубина её безумия? Ей не нужно думать об этом сейчас. Что ей нужно, так это сфокусироваться.

Она попыталась нащупать пальцами пол или хотя бы что-то осязаемое, но не было ничего. Тихое мертвое пространство под ней.

Как она сама. Как всё, что внутри неё.

Гермионе так хотелось злиться или плакать, но какая-то апатия, смешанная с усталостью, заставляла ее проваливаться в ледяное небытие.