Лимб

Ради похода в Тейт, в котором она была в последний раз с родителями, она собрала волосы в элегантный низкий пучок, выпустив по бокам несколько прядей, и надела небольшие лодочки. Стоило пользоваться погодой, раз уж та оказалась так милостива к лондонцам в последние дни. Поверх Гермиона накинула черное пальто и аппарировала к Министерству, не желая пачкать свой тщательно подобранный наряд в каминном порохе.

Благополучно добравшись до кабинета, она с предвкушением заметила на столе скопившиеся дела. Это гарантировало ей плодотворный день вдали от мыслей о пальцах и губах Малфоя, невероятно талантливых во многих очень важных вещах.

Откровенно говоря, это мало работало, и к обеду Гермиона — хоть она и разобрала половину скопившихся дел, — с завидной регулярностью возвращалась к мыслям о Малфое.

Когда обед уже практически подошёл к концу, Гермиона нахмурилась: она была уверена, что Гарри как обычно заглянет к ней на поболтать, спросит о ее самочувствии, а она в подробностях расскажет о теории Малфоя, и они вместе составят список личностей, подходящих для вербовки Пожирателей.

Но… Гарри не пришел.

Это сбивало с толку, однако она не переживала: Гарри возвращался всегда. Приходил после сложных заданий и рассказывал об успехах, приходил после болезней, выпив бодроперцового.

Гарри возвращался к ней всегда.

Остаток рабочего дня прошёл в том же плодотворном режиме. Однако ближе к назначенному времени Гермиона едва ли не подпрыгивала на стуле от нетерпения, а без двадцати семь она и вовсе запечатала дверь своего кабинета и направилась к лифтам. Она чувствовала себя как на четвертом курсе: перед парадной лестницей в Большой Зал, где ее должен был ждать Виктор Крам.

Что-то теплое внутри заставляло кончики пальцев подрагивать в ожидании скорой встречи с Малфоем.

Когда она спустилась на этаж, где находилась камера пребывания Малфоя, она практически не дышала от волнения. Что, если он заведет разговор о вчерашнем? Он же не будет насмехаться над ней, правда? Это было совсем не в стиле Нового Малфоя. А если он сделает вид, что ничего не произошло, это будет потому, что он не хочет ее смущать или потому что он жалеет?

Господи, а вдруг он жалеет?

Дверь перед ней распахнулась и едва не сшибла с ног. Прямо перед Гермионой в неизменной шелковой серой мантии стоял Малфой и смотрел ей прямо в глаза.

Гермиона застыла. Она смотрела в стальные радужки Малфоя, пытаясь определить, что же он предпримет.

Это заняло ее настолько, что она лишь краем сознания заметила, как он схватил ее за руку и втащил в кабинет.

Дверь за ними захлопнулась, и Малфой резко прижал ее спиной к твердой поверхности.

Гермиона даже не успела опомниться или задать хотя бы один вопрос, как почувствовала его губы на своих губах. Мир мгновенно ушел из-под ног, и она задохнулась в собственных

эмоциях. Все мысли разом вылетели из головы.

Все, что она ощущала, — как их языки соприкасаются и как отчаянно она прижимается к Малфою, словно пытается врасти в него, стать с ним единым целым.

Пальцы скользнули к его шее, и Малфой глухо выдохнул прямо ей в рот и прикусил нижнюю губу. Его левая рука скользнула по талии к бедру и вниз по ноге, и он закинул ее ногу к себе на бедро. Внезапно Гермиона почувствовала, как сильно он возбужден, и это вызвало в ней какой-то невыразимый женский восторг.

Она застонала.

Должно быть, именно это привело их обоих в чувство. Малфой оторвался от нее, мазнув кончиком языка по уголку губ, а Гермиона выпрямилась и, прочистив горло, сопротивляющимися руками поправила платье.

— Ну… эм. Тейт? — неловко попыталась сгладить атмосферу.

Малфой внимательно посмотрел на нее, словно впервые увидел, и рассмеялся:

— Грейнджер, тебе что, четырнадцать? Откуда это стеснение после поцелуев?

Гермиона нервно хихикнула и замолчала, осознав, что за девчачий и глупый звук она только что издала.

И в самом деле, какого драккла ее так повело от одного поцелуя с Малфоем? Сегодня в душе она была гораздо смелее, когда призналась себе в том, что хотела продолжения.

Она посмотрела на Малфоя, который снял мантию, оказавшись в совершенно неприметном маггловском виде: черном пуловере и черных джинсах. Оставалось загадкой, где он научился так приспосабливаться к чужому ему от рождения миру простецов. Тем не менее, выглядел он по-прежнему как с обложки журнала, причем с тех самых страниц, на которых мужчины из разряда «таких-не-существует» рекламируют швейцарские часы или парфюм, за который можно убить или умереть.

— Я готов. Веди меня, — с долей иронии сказал Малфой, поправляя те самые дорогие швейцарские часы так, чтобы в них отсвечивало лондонское солнце.

Она не видела в этом ничего забавного. Любая женщина рядом с ним должна чувствовать себя неуютно!

У себя в голове Гермиона окрестила это малфоевской амбивалентностью: рядом с Малфоем ты неизменно чувствуешь себя подсохшей гвоздикой в вазе, поскольку мало кто может соответствовать его лоску и внутреннему умению держать себя, но в то же время находиться рядом с ним — значит быть на вершине мира, знать, что ты особенная, ведь рядом с тобой идет этот необычайно привлекательный мужчина.

Конечно, все это касалось только серьезных отношений, а не того странного общения, что было между ними…

И им пора было выходить, потому что Гермиона заметила, как вопросительно взлетела бровь Малфоя, стоило ему заметить ее интерес.

***

Они аппарировали недалеко от Ламбетского моста, от которого до Британской галереи Тейт было минут десять пешком. Они шли близко друг к другу, и Гермиона каждой клеточкой чувствовала его рядом с собой.

И это ощущалось так правильно, как если бы она шла по коридорам Хогвартса с Роном или Гарри. Ощущалось как доверие, как последняя уютная тишина, в которой никто не отводит глаза и не прочищает горло. Как возможность пересечься взглядом и осознать, что человек рядом с тобой в такой же гармонии.

Ничего лишнего.

— Мне нужен только один зал, Грейнджер, — всё же нарушил молчание Малфой.

Она нахмурилась. Только один?

— Почему?

— Это позволит мне увидеть, какие картины ты хочешь показать мне.

Ее мозг лихорадочно работал. Ей хотелось показать так много! Ведь в Галерее были представлены изумительные работы Джона Бретта, Генри Уоллиса, Мура…

Господи, если бы Малфой только знал, на что её обрекли его слова! Муки выбора во всём, что касалось дорогих её сердцу вещей, были для неё невыносимы.

Ей вспомнились книги, которые она не могла не взять, уходя с мальчиками из школы, вспомнилось, как тяжело оказалось выбирать, что она должна забрать из родительского дома, ведь шанс, что она вернется, был ничтожно мал.

Всё ещё ничтожно мал.

— О, да брось, Грейнджер, я же не заставляю тебя выбирать между Поттером и Уизли, откуда такая мука на лице? — Малфой закатил глаза, как делал раньше в школе, и она почувствовала знакомую реакцию — раздражение.

— Знаешь, Малфой, искусство — не то, в чем полезно ограничивать себя!

— Скажи это Гогену и его молоденьким брошенным женщинам, — полуулыбаясь, словно невзначай бросил юноша ей в ответ.

Гермиона едва не поперхнулась от возмущения. Трогать гения, попрекать, осуждать! Немыслимо! Это не укладывалось у нее в голове.

— Гоген просто искал вдохновение! — получилось слишком возмущенно-неубедительно даже для нее.

Поразительно, как Драко умудрялся выводить ее из себя одним предложением! Да что там предложением — одним взглядом!

Малфой вдруг развернулся к ней лицом и пошел спиной к улице. Шутливо поклонившись, он в своей обычной манере протянул:

— Ну конечно, ничто не вдохновляет мужчин сильнее и ярче, чем безумная горящая женщина.

Ну вот, опять. Одно слово — и Гермиона с трудом перебирала свои ставшие вдруг тяжелыми, как валуны, мысли. Он флиртовал, а она плыла на волне его игривости.

— Советую тебе развернуться, мы пришли, Малфой.

Не очень-то она игрива, да? С другой стороны, поощрять его — протаптывать себе дорогу в ад. Она ведь так и не знает, что именно ему нужно от нее, что происходит между ними и как долго это будет длиться.