Страница 10 из 19
По-прежнему темно, когда в четыре часа утра девушек будит капо, покрикивая на них, чтобы вставали.
Жутко холодно. После беспокойного сна Циби и Ливи замерзли, хотят есть и пить. Потирая заспанные глаза, они идут за узницами, успевшими изучить утренний ритуал, и выстраиваются в очередь в умывальню с длинным желобом, над которым висят протекающие краны, и к унитазам без кабинок.
Выходя из барака, Циби и Ливи держатся друг за друга, но тут Циби вскрикивает и, споткнувшись, падает на колени.
– Циби, Циби, что случилось? – спрашивает Ливи.
Циби сбрасывает с себя туфли и носки: на ступнях у нее кишат живые блохи. Циби держит снятые носки в одной руке и в оцепенении смотрит на свои ноги. Девушки рядом с ними перелезают через соломенные тюфяки, чтобы выбраться наружу.
– Циби, не пугай меня! Нам надо идти! – кричит Ливи, дергая сестру за руку; Циби, взглянув на свои носки, отбрасывает их в сторону. – Все в порядке, в порядке. Нужно просто вымыть ноги. Я помогу тебе. Пойдем.
Но Циби отодвигается от Ливи. Это ее проблема, и она не должна раскисать перед сестрой.
Через толпу к ним проталкивается молоденькая бритоголовая девушка и хватает отброшенные носки Циби.
– Они ей пригодятся, – говорит она Ливи. – Я вытряхнула из них блох.
Ливи потрясена тоном девушки, совершенно лишенным эмоций. Но тем не менее это добрый поступок.
Кивнув ей, Ливи берет носки и показывает их Циби:
– Блох больше нет. Пожалуйста, надень носки.
Циби ничего не отвечает, но не противится, когда Ливи натягивает ей носки, а потом застегивает туфли.
Циби и Ливи вслед за другими выходят из барака. На улице их отделяют от старожилов и ведут в другой барак. При свете дня улицы и здания уже не выглядят привлекательными. Сейчас вдоль тротуаров выстроились эсэсовцы с винтовками за плечами и пистолетами в кобуре на бедре. Из бараков, подобных тому, где Циби и Ливи провели минувшую ночь, высыпают заключенные. Девушки проходят мимо группы мужчин, бредущих в том же направлении, – искоса брошенные взгляды, но никто не смотрит в глаза.
В конечном итоге девушек приводят в комнату без окон, где приказывают раздеться. Циби на один миг испытывает облегчение оттого, что их не предупредили о предстоящем, что Ливи хотя бы на несколько часов была избавлена от осознания реальности, скрытой за пустыми глазами безволосых узниц.
Некоторые сопротивляются, однако надзиратели и не думают бить их. Циби, Ливи, как и другие девушки, пытаются прикрыть наготу руками. У них в ушах звучит хохот мужчин, выкрикивающих непристойности в адрес обнаженных девушек.
– Ваши украшения! Девочки, не забудьте об этих хорошеньких бриллиантах у вас в ушах! Нам они все нужны! – со смехом выкрикивает их капо, высокая женщина с короткими черными вьющимися волосами, у которой не хватает одного переднего зуба.
Циби дотрагивается до одного уха, потом до другого. Маленькие золотые серьги с крошечными красными камешками ей вставила в уши бабушка в тот день, когда она родилась. Бабушка тогда принимала роды. Теперь впервые Циби снимет эти серьги. Она лихорадочно пытается нащупать застежку и со все возрастающим ужасом смотрит, как капо вырывает серьги из ушей девушек. Из мочек брызжет кровь, а комнату наполняют истеричные вопли. Циби лишь надеется, что Ливи, находящаяся где-то в этом адском помещении, сумела снять свои. Циби видит стоящую перед собой капо с протянутой рукой, чтобы отнять этот бесценный знак бабушкиной любви, и на миг вспоминает о Магде, благодаря Бога, что сестра сейчас за много миль отсюда.
Девушек одну за другой вызывают на середину комнаты для осмотра эсэсовцами, которые пожирают глазами тела молодых женщин, выставленных перед ними напоказ. Циби вспоминает слова деда, повторяемые им не один раз: «Тебя спасет юмор. Смейся, а если не можешь смеяться, улыбайся».
Подняв голову к надзирателям, она растягивает губы в улыбке. У нее замирает сердце. Когда ее вызывают, она медленно подходит к мужчине, одетому в полосатые штаны и рубашку. Это цирюльник. Он отстригает ее каштановые волосы, и она смотрит, как они падают волнами к ее ногам, образуя холмик. Потом, включив машинку для стрижки, он проводит ей по голове Циби, оставляя на некогда гордой голове лишь щетину. Он еще не закончил и, к ее стыду, опускается на колено. Разведя ей ноги, он подводит машинку к ее промежности и сбривает лобковые волосы. Она старается не думать, что маленькая Ливи испытывает такое же унижение. Избегая ее взгляда, мужчина кивает Циби, что она может идти.
Затем их переводят в другое помещение.
– Все в баню! – кричит другая капо.
В этом помещении стоят большие железные чаны с грязной водой. По поверхности плавают клочья остриженных волос. Циби забирается в ближайший чан. Это не похоже ни на какую баню. Циби мысленно уносится из этого места домой, к Магде и деду, ко всему, что ей дорого. Если она сможет думать о них, может быть, здесь будет не так ужасно.
– Эта вода грязнее нас самих, – говорит одна девушка, вылезая из чана. – И такая холодная.
Ледяная вода выводит Циби из транса. Ее тело окоченело от холода, а голова и сердце оцепенели.
Выбравшись и облившись водой, Циби надевает одежду, которую ей швырнули. Это такая же форма русских пленных, в которую одеты другие узницы. Циби чувствует, как грубая ткань гимнастерки натирает нежную кожу. Галифе готовы при каждом шаге соскользнуть вниз.
Грубая одежда прилипает к влажному телу, не согревая. Капо швыряет ей в руки клочок бумаги. Она читает нацарапанные на нем цифры: 4560.
Вернувшись в строй к другим вымытым и побритым заключенным, Циби не сопротивляется, когда ее вызывают. В передней части комнаты, где ее только что обрили, за столом сидит мужчина в одежде в голубую и белую полоску. Он протягивает руку за ее клочком бумаги и велит ей сесть.
На ее руке выбивают цифры, написанные на грязно-белом клочке бумаги.
Боль сильная, ужасная, но Циби не показывает виду. Этот человек не увидит ее мучений.
Вновь оказавшись на улице, Циби примыкает к сотням девушек, которые, как и она, мучительно ищут знакомое лицо, но не находят. В одинаковой одежде и с бритой головой они почти неразличимы.
А потом Циби слышит свое имя. Она не двигается, когда к ней подбегает Ливи, обнимает и, отстранившись от нее, пристально смотрит на старшую сестру. Проводит рукой по бритой голове Циби:
– Что они с тобой сделали? Циби, у тебя не осталось волос.
Глядя на бритую голову сестры, Циби не отвечает. Ливи сжимает свою руку и морщится, по ее розовым щекам от боли струятся слезы. Боль от татуировки Циби не менее мучительна – она чувствует, как кровь сбегает в сгиб локтя, и думает об инфекции. Обняв Ливи за плечи, она ведет сестру к бараку с тюфяками, полными блох. Лишь вместе устроившись на тюфяке, сестры рассматривают свои руки.
– Твой номер только на единицу больше моего, – говорит Ливи.
Она стирает засохшую кровь, чтобы Циби смогла разглядеть выбитые цифры: 4559.
Когда все девушки из Вранова возвращаются в барак, входит их капо в сопровождении четырех истощенных мужчин, с трудом несущих два котла, ящик с маленькими металлическими кружками и ящик с хлебом.
– Встаньте в две очереди и подходите за едой. Сегодня вы не работаете, поэтому получите только полкружки супа и кусок хлеба. Тот, кто будет толкаться или жаловаться, не получит ничего! – орет капо.
Получив свои порции и усевшись на тюфяк, сестры сравнивают содержимое «супа» в своих кружках.
– У меня есть кусок картошки, – говорит Циби. – А у тебя?
Ливи перемешивает жидкую коричневатую похлебку, качая головой. Циби достает картошку и откусывает маленький кусочек, а остальное опускает в кружку Ливи. Оставшееся до отбоя время они занимаются тем, что ищут блох друг у друга на шее и в ушах. Старожилы возвращаются уже в темноте. По дороге к своим тюфякам они улыбаются новеньким, сочувственно качая головой.