Страница 3 из 13
Снова нахмурилась и куснула губу, ловя ускользавшую нить рассуждений. Надо вникнуть в диалог. Что незнакомый парень обсуждает с дверью?
О! Так они заперты, и смеющийся голос обещает отпустить брюнета, если тот… Ой… За что ей это? Почему так с ней хотят обойтись?
В груди стало тесно. Ком подкатил к горлу и перекрыл доступ воздуха.
Люди! Вы люди вообще?
Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться в светёлке в доме приёмных родителей. Пусть даже в качестве наказания. Просто сидеть у крошечного окошка и любоваться цветущим садом, открывавшимся за ним видом на поле, на далёкий лес. И чтобы никого не было рядом. Никого! Быть одной. Ни от кого не зависеть.
Неужели Бог, о милости которого так много говорила мама Вера, не дарует ей осуществление такого простого желания?
Нет. Она не одна. Парень, наконец, обернулся, оценивающе осмотрел её и стал подходить.
Марина сжалась, плотнее запахивая на голом теле его толстовку.
– Не бойся, – сипло сказал незнакомец, – не трону. Как тебя зовут?
Он присел на краешек кровати. Матрас шевельнулся под его тяжестью, Марину снова заштормило. Она свела брови к переносице, сморщила нос, ловя сосредоточенность. Выдержав «мхатовскую» паузу, заговорила:
– Тебя обещали отпустить, если…
– Не играю по чужим правилам! – резко оборвал её парень. – Уйдём вместе. Я Алексей. А ты?
– Мариийн.
– Что? Как? – тёмные брови взметнулись вверх.
Тут в памяти возник очередной забытый эпизод. Детский распределитель. Супружеская пара выбирает девочек, чтобы увести в семью. Пятилетка жмётся за спинами, из-под ресниц наблюдая за высокой женщиной, у той впалые щеки и прищуренные глаза. Страшно.
Страшно, что заберут. Страшно, что оставят.
Больше всего на свете девочка хочет, чтобы за ней пришёл отец. Настоящий, родной. Она прижимает к груди висящее на прочном шнурке колечко с тёмным камнем и беззвучно шепчет своё имя. Нельзя забывать, ведь, потеряв имя, она никогда не найдёт отца.
Ах, да. Взрослые незнакомые люди, сказали, что он умер. Но, может быть, они ошиблись? Вдруг умер другой дядя – тот, что спал на соседней кровати. Её отец сильный! Он не должен умереть!
– Как тебя зовут, крошка? – чужая женщина успела подойти ближе и наклонилась.
Теперь можно было рассмотреть в щёлочках между веками её серые глаза. Почему-то захотелось верить этому довольно сухому, но не злому голосу.
– Мариийн, – ответила и скромно улыбнулась.
– Хорошо. Я мама Вера, – она распрямилась, беря девочку за руку, и указала на мнущегося у выхода мужчину: – А это папа Коля. Николай, Марину тоже забираем. Оформи всех пятерых.
Так началась жизнь в детском доме семейного типа. Мариийн стала Мариной.
Почему именно это имя вспомнилось сейчас? Она нервно провела рукой по глазам и щеке. Почему? Почему всё так?
– Перстень какой необычный, – шепнул Алексей, – не видел таких.
– А-а-а… – Марина посмотрела на колечко. – Папа говорил, что в безвыходной ситуации надо нажать на камень, и всё образуется.
– О как! – ухмыльнулся парень. – Я тоже такой хочу. Уже испытывала?
Марина покачала головой. Она и сама не верила в чудеса. Просто отец хотел приободрить её, вот и подарил веру.
– Только один раз подействует. У меня ещё не случалось настолько безвыходных… – замолчала, вздрогнув.
Их беседу грубо прервали.
– Эй! – донеслось от двери. – Что вы там телитесь? Скучно наблюдать. Давайте поживей!
Лицо Алексея стало злым. Он обернулся к тому углу и крикнул:
– Слушайте, вы! Хватит издеваться! Чем девушку напичкали? Она едва в сознание пришла. Дайте поесть и попить чего-нибудь! И одежду верните!
– Не твоя забота! – басок невидимого человека. – Оприходуй девку и вали! Дальше мы с ней сами как-нибудь управимся.
Алексей вскочил, побагровев и сжимая кулаки, сделал два шага по направлению к двери. Закричал:
– Дерьмо! Не знаю, кто ты такой, одно скажу: ты – вонючее дерьмо! Выйди сюда, надеру твою подлую задницу!
Он успел сделать ещё один шаг. Марина, с трудом удерживая ускользавшее сознание, поднялась на колени и подползла к изножью кровати. Звонко щёлкнул замок, дверь распахнулась, ударившись о стену. В комнату влетели сразу трое: рыжий, белобрысый и… Правильно она догадалась: в окружении сопящих приятелей вышагивал элегантно одетый, благоухающий дорогими духами Жора Рохлин – известный сын известного человека. В руке у него что-то блеснуло.
– Тебе не жить, сучонок!
Лёша успел опрокинуть бросившихся на него с двух сторон парней. Отскочил назад, ударил наступавшего мажора в солнечное сплетение. Тот согнулся, застонав, но успел выставить шокер и нажать кнопку. Раздался треск, показавшийся оглушительным. Колени Алексея подогнулись, он застонал и, сделав ещё один шаг назад, повалился на кровать рядом с Мариной.
– Жми на камень, – простонал, отключаясь.
Она успела заметить, как поднимаются с пола дружки мажора, как сам он распрямляется и зло сверкает глазами. Он что-то говорил, приказывал, но смысл ускользал. В висках стучало одно: «Жми на камень, жми на камень…».
Послушалась, поднесла руку, устроила на сморщенной тёмной поверхности большой палец и с усилием надавила. Камень, словно кнопка прибора, утонул в оправе. Софиты ярко вспыхнули и погасли. Ленты светодиодов умирали медленно. Комната погрузилась в кромешную темноту.
– Что за… – выругался Жора. – Альба! Проверь камеры! Рыжий, займись освещением!
Загудела сирена, перекрывая голоса и звуки дыхания. Марина нащупала плечо Лёши, наклонилась и зашептала:
– Эй! Ты жив?
Потом вокруг кровати возникла сверкающая воронка. Словно мощное торнадо подхватило всех и сплело в копошащийся клубок. Всё, что могла сейчас Марина – это крепко держаться за Алексея и придерживать на груди полы толстовки.
3. Иномирье
Алексей
Сначала услышал говор. Не русский, но совершенно понятный. Почему-то не удивился и не заинтересовался. Потом почувствовал, что лежу на твёрдом холодном полу. Последнее, что помнил: темнота и вой сирены. Нас всех загребли? Без разбора?
Что ж, если я в обезьяннике, тётка скоро вытащит – в этом я не сомневался.
Гул толпы раздражал. Почему здесь битком? Митингующих, что ли, упаковали? Ничего вроде о несанкционированных акциях не слышал.
Приоткрыл глаза. Прямо перед носом щетинилась высоким ворсом зелёная ковровая дорожка. Упс. Не обезьянник. Поморгал. Прислушался. В общем радостном гуле слышались отдельные не слишком праздничные «Рано… рано…».
Чуть-чуть двинул головой, в глазах снова потемнело, но успел заметить изгиб ковра, обнимавший подиум. На нём маленькие изящные ступни в кожаных сандалиях, опутавших ремешками тонкие щиколотки. Максимально скосил глаза и увидел её!
Марина, облачённая в золотое струящееся платье, сидела на троне так, словно изображала Клеопатру на сцене студенческого театра. Волосы её были по-прежнему собраны в высокий хвост, а лоб пересекал золотой обруч. Смотрела девушка строго, но не на меня, а на мужчину, которого я не видел. Только слышал.
– …Рано, – поддакивал толпе глухой бас. – Разве ты не знала, Мариийн, когда должна возвращаться? Сколько полных лет исполнилось?
Марина наклонила голову, продолжая сверлить собеседника недобрым взглядом:
– Восемнадцать.
– Как? Как это возможно?
Мне представилось, что мужик воздел руки и потряс возмущённо. Не удержался, хмыкнул. Знакомая боль маякнула в затылке. Перетерпел и попытался приподняться на руках. Если я каким-то неведомым образом оказался на сцене, надо незаметно отползти, чтобы не мешать действию.
Получилось оглядеться. Огромный пышный зал. Напротив подиума, где на троне восседает моя новая знакомая, с гордым видом стоит седовласый, подтянутый мужчина в просторном балахоне, подхваченном на бёдрах широким золотым ремнём. Дальше – около сотни разодетых мужчин и женщин. Приблизительно на полпути рядком лежат парни – рыжий, белобрысый и их главный. Не шевелятся.