Я тебя отвоюю у всех

– Мы сами не понимаем, откуда им стало известно о вашем появлении, – он виновато развёл руками. – Журналисты, что с них возьмёшь… Простите пожалуйста, больше они вас не побеспокоят.

– Всё в порядке, – отрывисто бросил Белецкий. – Проехали. Просто впредь будьте более внимательны.

– Саша, не обращай внимания, – Галинка умиротворяюще погладила его по плечу. – Эта девица просто дура. Юная дура, у которой отсутствуют и элементарное чувство такта, и жизненный опыт, и профессионализм.

– Мозги у неё отсутствуют! – психанул муж; всё-таки слова журналистки задели его куда сильнее, чем могло показаться на первый взгляд.

– Прости… – в раскаянии пробормотала не на шутку расстроенная жена. – Я… правда не хотела, чтобы всё так вышло.

– Да что ты всё извиняешься, – Белецкий раздражённо сверкнул глазами. – Не надо надо мной кудахтать и суетиться, как над тяжело больным. Как-нибудь переживу, никакой трагедии не произошло.

Впрочем, ему тут же стало стыдно за свою вспышку.

– Да нет, это ты меня прости, Галюша, – он вздохнул и отвёл взгляд. – Ты здесь ни при чём, не ты же притащила сюда эту свору. И не ты в ответе за то, что вузы пачками выпускают идиотов… Хотя, конечно, логика той журналистки вполне понятна, – он горько усмехнулся. – В глазах всех этих двадцатилетних “юных дур” я, вероятно, действительно выгляжу замшелым дедом.

– Так откровенно и бессовестно напрашиваться на комплимент? – Галинка покачала головой. – Ох, господин Белецкий, и как вам только не стыдно!

– А что, разве я не прав? – он нахмурился. – Как ни крути, а мне действительно уже сорок шесть.

– Нет, Саш, ну тебе ли говорить о замшелости! – непритворно возмутилась Галинка. – Я прекрасно вижу, какая публика ходит на твои спектакли. Там полно студенток – между прочим, очень симпатичных, – чуточку ревниво добавила она, – готовых отдаться тебе по первому же щелчку пальцев.

– В самом деле? – он изобразил искреннюю заинтересованность. – Надо будет внимательнее приглядеться к зрителям в следующий раз…

– Убью! – Галинка шутливо пихнула его в бок, а затем легонько шлёпнула по заду. – Нетушки, всё это богатство – моё, и только моё!

С неизменным обожанием вглядываясь в лицо мужа, знакомое ей до чёрточки, до самой крошечной морщинки, она поймала ответное обожание в его глазах. Синих-синих, как море в Крыму… Кажется, его всё-таки отпустило.

– Да я, собственно, и не возражаю, – Белецкий наклонился к жене и коротко поцеловал её в губы.

Галинка на мгновение снова почувствовала себя неопытной ялтинской девчонкой, по уши влюблённой в знаменитого артиста – растерянной, испуганной, невероятно счастливой – и неожиданно пылко ответила, вовлекаясь в поцелуй. В голове зашумело, колени ослабли и подогнулись, и удивлённый, хоть и явно обрадованный муж немедленно усилил напор. Если бы не Алиночка, всё ещё сидевшая у него на руках, они оба, наверное, помчались бы искать какой-нибудь укромный уголок, чтобы уединиться – точно захваченные страстью подростки.

– Боже мой, какие нежности, – послышался вдруг насмешливый голос.

Они невольно отпрянули друг от друга, словно и в самом деле были подростками, застигнутыми врасплох.

– Папенька, ты меня приятно удивляешь! Я-то думала, что в твоём возрасте уже не до всех этих глупостей…

Ну конечно же, это была Даша – дочь Белецкого от первого брака. Так бесстрашно язвить отцу могла только она, при этом они оба души не чаяли друг в друге.

– И ты туда же, – страдальчески вздохнул Белецкий, изобразив, что его сердце разбито. – Да что ж за день-то сегодня такой, а?!

– Между прочим, день рождения моей прекрасной сестры! – Даша перехватила у него Алину и звонко расцеловала её в круглые щёчки. – Поздравляю, принцесса! Ах, если бы ты знала, какой крутой подарок я тебе приготовила! Скоро ты его получишь. Эй вы, развратники, – бросила она через плечо супругам, – пока я отвлекаю вашего ребёнка, так уж и быть – можете быстренько пообжиматься и потискаться, только не затягивайте: скоро начнут собираться остальные гости.

Лека

В поезде ей почему-то снилась яблоня.

Та самая, что заглядывала прямо в окно комнаты, где обитали Лека и её братья. Она словно ласково и вкрадчиво вопрошала: не хотите ли яблочка? Яблоки были мелкими, кислыми, и Лека упорно отвергала дары природы. Зато братья распахивали окно и с неизменным удовольствием набивали рот этой кислятиной. Те же плоды, до которых мальчишки не могли дотянуться, дерево роняло на землю, и дворовые котята гоняли упавшие яблоки по земле, точно играли в мячики.

Наверное, со стороны и впрямь выглядело, будто Лека бесится с жиру. Она не раз слышала от отдыхающих, в каком райском местечке живёт, но лишь скептически кривила губы в ответ на все восторги приезжих: дескать, не надо путать туризм с эмиграцией!

По всему городу были развешаны плакаты: “Геленджик – место, где ты счастлив”. Иногда они довольно смешно и нелепо сочетались с социальной рекламой: “Заплати алименты! Геленджик – место, где ты счастлив”.

Лека отчётливо понимала: она не счастлива здесь. Не несчастна, это иное, а именно не счастлива. Ей хотелось большего… Она не замечала красоты вокруг, не ощущала умопомрачительных запахов моря, разнотравья и хвои, не слышала песен цикад.

Из дома она уезжала тайком, точно воришка. Дождалась, когда предки уйдут на работу, а братишки умчатся на пляж, быстренько выудила с антресолей дорожную сумку, неизвестно кому ранее принадлежавшую (насколько ей было известно, родители никогда не путешествовали), и покидала туда свои немудрёные пожитки. Оставив на кухонном столе невнятную записку о том, что она отправляется искать работу в столице, Лека схватила сумку и рванула на ближайшую остановку.

Путешествие вышло долгим: сначала на автобусе до Новороссийска, а затем – поездом до Москвы. Конечно, намного круче было бы прилететь в белокаменную на самолёте, так, как Лека всегда мечтала. Но пришлось рассуждать здраво: в плацкарте получалось куда дешевле, а она не собиралась бездумно сорить деньгами.

Впрочем, даже поездка в плацкартном вагоне, насквозь пропитанном дикой смесью устойчивых ароматов (от лапши быстрого приготовления и бутербродов с колбасой – до потных носков и винного перегара), стала для Леки настоящим приключением. Она никогда раньше не уезжала так далеко от дома, и всё ей сейчас казалось по-настоящему прекрасным: и задушевные разговоры не слишком трезвых попутчиков, и пейзажи, проплывающие за окном, и тётушки, нелегально торгующие на перронах копчёной рыбой, домашней выпечкой и сезонными фруктами. Несмотря на то, что за полтора суток пути Лека в целях экономии съела всего лишь два пирожка с капустой и выпила три стакана чая, это не испортило ей настроения – чудесного, приподнятого, наполненного радостно-нетерпеливым ожиданием.

Когда же она выскочила на широкий перрон Казанского вокзала, то и вовсе чуть не одурела от счастья: перед ней воочию предстала ожившая мечта…

Мечта манила людским гомоном и шумом поездов, привлекала всевозможными киосками и ларьками с чем только душа пожелает – сувенирами, прессой, необходимыми в дороге вещами типа расчёсок и зубных щёток – и, конечно же, многочисленными кафешками.

– Такси, девушка? – сунулся к ней какой-то проныра.

Лека покрепче сжала ремень дорожной сумки, перекинутый через плечо.

– До Останкино сколько будет стоить? – осведомилась она как можно небрежнее.

Не то чтобы Лека всерьёз планировала добираться до телецентра на машине – она ещё не сошла с ума. Но так приятно было прикинуться хотя бы перед собой этакой столичной штучкой, способной запросто взять такси…

Парень окинул её быстрым сканирующим взглядом, на глазок оценивая платежеспособность и степень дурости потенциальной клиентки.

– Три тысячи.

– Чего?! – обалдела Лека. – Да я за три тысячи обратно до Геленджика доеду!

– Ну-у, то у вас в Геленджике, а у нас в Москве свои цены, – снисходительно пояснил типчик.