Страница 18 из 31
И покатилось по России кровавое колесо!
Война сама по себе вещь жестокая. Но гражданская... За каинов грех людей постигает особое озверение. Так, в начале XVII века, в Смутное время, среди войск самозванца никого не было хуже русских. И поляки, и шведы были просто завоевателями, охочими до баб и барахла, а наши россияне сравнивали взятые деревни с землей, не оставив «ни людины, ни скотины». Как это так - вы, соотечественники, смеете быть не с нами?! Три века ничего не изменили.
О Гражданской войне написано много книг, более или менее правдивых. Иногда между ними, по чьему-то недосмотру, проскальзывают и сугубо натуралистические описания. Какой головотяп из цензурного ведомства позволил тиражировать, например, «Железный поток» Серафимовича? Любой идеолог должен был двадцать раз запретить это батальное полотно! Хотя бы за то, что между делом проскальзывают такие вот описания:
« - У нашей станицы, як прийшлы с фронта козаки, зараз похваталы своих ахвицеров, тай геть у город к морю. А у городи вывелы на пристань, привязалы каменюки до шеи так сталы спихивать с пристани в море. От булькнуть у воду, тай все ниже, ниже, все дочиста видать - вода сы-ыня та чиста, як слеза - ей-бо. Я там был. До-овго и дуть ко дну, тай все руками, ногами дрыг-дрыг, дрыг, дрыг, як раки хвостом.
Он опять засмеялся, показал белые, чуть подернутые краснотой зубы...»
«Разыскали дом станичного атамана. От чердака до подвала все обыскали, - нет его. Убежал. Тогда стали кричать:
- Колы нэ вылизишь, дитэй сгубим! Атаман не вылез.
Стали рубить детей. Атаманша на коленях волочилась с разметавшимися косами, неотдираемо хватаясь за их ноги. Один укоризненно сказал:
- Чого ж кричишь, як ризаная? От у мене аккурат як твоя дочка, трехлетка... В щебень закопалы там, у горах, - та я ж не кричав.
Срубил девочку, потом развалил череп хохотавшей матери».
А чего отворачиваться? Вот он, народ-богоносец, во всей своей красе, воспитанный и взращенный в недрах православной Руси!
Почитаем еще. Дмитрий Фурманов: «Чапаев».
«С боем вошел в Трифоновку и на отдых расположился 220-й полк. Когда красноармейцы вошли в крайнюю халупу, их поразило обилие кровавых пятен на полу... Крестьянин повел их под навес и там на куче навоза, чуть разбросав с макушки, указал на что-то окровавленное, бесформенное, грязно-багровое: "Вот!" Бойцы переглянулись недоуменно, подошли ближе и в этой бесформенной, залитой кровью массе узнали человеческие тела. Сейчас же штыками, ножами, руками разбросали навозную кучу и вытащили два теплых трупа: красноармейцы.
Вдруг у одного из трупов шевельнулась рука, - державшие вздрогнули, инстинктивно дернулись назад, бросили его снова на навоз... и увидели, как за рукой согнулась нога, разогнулась, согнулась вновь... Задергалось веко, чуть приоткрылся глаз из-под черных налитых мешков, но мертвенный, оловянный блеск говорил, что мысли уже не было...
Два красноармейца, кашевары Интернационального полка, по ошибке попали сюда несколько часов назад, приняв Трифоновку, занятую белыми, за какую-то другую деревню, где были свои. Подъехали они к избе, спрашивают, где тут разыскать хозяйственную часть. Из избы повыскакивали сидевшие там казаки, с криком набросились на опешивших кашеваров. Стащили на землю и тотчас же погнали в избу. Сначала допрашивали, кто и откуда они, справлялись, где и какие стоят части, сколько в каждой части народу. Сулили красноармейцам полное помилование, если только станут рассказывать правду. Верно ли, нет ли, но что-то кашевары им говорили. Те слушали, записывали, рассказывали дальше. Так продолжалось минут десять.
- Больше ничего не знаете? - спросил один из казаков.
- Ничего, - ответили пленные.
- А это што у вас вот тут, на шапке-то, звезда? Советская власть сидит? Сукины дети! На-ка, нацепили...
Красноармейцы стояли молча, видимо, чуяли недоброе. Среди присутствовавших настроение быстро переменилось. Пока допрашивали -не глумились, а теперь насчет «звезды» и брань поднялась, и угрозы, одного ткнули в бок.
- Кашу делал?
- Делал, - тихо ответил кашевар.
- Большевиков кормил, сволочь?
- Всех кормил, - еще тише ответил тот.
- Всех?! - вскочил казак. - Знаем мы, как вы всех кормили, подлецы! Все разорили, везде напакостили...
Он выругался безобразно, развернулся и ударил красноармейца по лицу. Хлынула из носа кровь... Только этого и ждали, как сигнала: удар по лицу развязал всем руки, вид крови привел моментально в дикое, бешеное, кровожадное состояние. Вскочившие с мест казаки начали колотить красноармейцев чем попало, сбили с ног, топтали, плевали...
Наконец один придумал дьявольское наказание. Несчастных подняли с полу, посадили на стулья, привязали веревками и начали вырезать около шеи кусок за куском полоски кровавого тела... Вырежут - посыплют солью, вырежут - и посыплют. От нестерпимой боли страшно кричали обезумевшие красноармейцы... Так мучили несколько минут: резали и солили... Потом кто-то ткнул в грудь штыком, за ним другой... но их остановили: можешь заколоть насмерть, мало помучится! Одного все-таки прикололи. Другой чуть дышал - это он вот теперь и умирал перед полком...
Когда из Трифоновки несколько часов назад стали белые спешно уходить, двух замученных кашеваров оттащили и спрятали в навоз...»
В следующем бою красноармейцы не взяли ни одного пленного. И стоит ли удивляться?
О казаках и вообще разговор особый. Им было за что бороться: на Дону и на Кубани, например, они имели земли в десять (!) раз больше, чем иногородние, не говоря уже о прочих привилегиях. Естественно, иногородние стали за красных, а казаки, почуяв, что пахнет равенством... Ведь о чем написана книга «Железный поток»? Когда красные части стали уходить с Кубани, иногороднее население, покидав детей и пожитки в телеги, бросая все, рвануло за ними. Знали, что их ждет. Были станицы, где казаки вырезали иногородних поголовно...
Войны ведутся из-за денег! Мировая война шла из-за границ да рынков сбыта, ради материальных интересов «верхов» - и сколько крови!
А Гражданская? Казаки защищали свои привилегии, российские верхи -упоительные вечера и хруст французской булки, крестьяне боролись за землю, городские низы - за то, чтобы жить по-человечески. Представляете себе, какова война, где затронуты материальные интересы всего населения!
Так что же вы думаете, неужели этот, что с жадным любопытством наблюдал агонию умирающих соотечественников, или тот, что рубил детишек - они после войны так вот просто вернутся, заживут своим домом, примутся за честный труд, как будто ничего и не было? Те, что в озверении били шашками своих, русских, или эти, спокойные, которым убить ребенка - что муху прихлопнуть, после войны придут, обнимут жену, поправят крышу, и словно ничего не было? И отцы, братья, сыновья офицеров побратаются с их убийцами? И родные погубленных детишек ни на кого зла не затаят?
Говорят, поначалу убивать трудно. Фурманов даже целый разговор провел с Чапаевым на эту тему. Легендарный командир рассказывал:
«- Побыл бы ты с нами в тысяча девятьсот восемнадцатом году... Как же ты там без расстрела-то будешь? Захватил офицеров в плен, а охранять их некому, каждый боец на счету - в атаку нужно, а не на конвой. Всю пачку так и приканчиваешь... Да все едино - они нас миловали, што ли? Эге, батенька!
- А первый свой приговор, Чапаев, помнишь?
- Ну, может, и не самый первый, а знаю, што трудно было... Тут всегда трудно начинать-то, а потом привыкаешь...
- К чему? Убивать?
- Да, - просто ответил Чапаев, - убивать...
Говорил Федор и с другими закаленными, старинными бойцами. В один ему голос утверждали, что в каком бы то ни было виде заколоть, зарубить ли, приказ ли отдать о расстреле, или расстрелять самому - с любыми нервами, с любым сердцем по первому разу робко чувствует себя человек, смущенно и покаянно, зато потом, особенно на войне, где все время пахнет кровью, чувствительность в этом направлении притупляется, и уничтожение врага в какой бы то ни было форме имеет характер почти механический».