Чужая жизнь

— А это кто? Странный какой! — Витька обернулся. Ух, ты! Опять он появился как ниоткуда! Про него-то он и не рассказал. Легенда отряда! Хотя к отряду никакого отношения не имеет. Он сам по себе.

Мужчина был пожилой, высокий, с заметным брюшком и палочкой. Одет он был в старую выцветшую туристическую штормовку с капюшоном, из-под которой выглядывали штаны от ещё более древнего немецкого камуфляжного костюма. Витька специально смотрел в интернете. Такой камуфляж носили немецкие егеря во время войны. Никто так и не знает где старик его взял. Обут старик в крепкие горные ботинки.

Ну да. Это его обычная одежда. Говорят, в ней он и пришёл восемь лет назад на стоянку отряда. Но мало кто знает, что ботинки эти специально сшитые, ортопедические. Их ему немцы сделали, когда старик нашёл нескольких немецких солдат.

Скандал тогда был страшный! Этих немцев тоже в «братской» похоронить хотели. Но не смогли. Старик не дал, а потом и отряд подключился. Теперь они и немцев поднимают и хоронят отдельно, кого в Германию не забирают. Целое кладбище уже собралось. Немцы и чуть в сторонке финны. Даже священник лютеранский раз в год приезжает.

Этого старика в Германии хорошо знают. Говорят, он в Краснодаре, какого-то знаменитого немецкого полковника нашёл, а здесь документы и личные вещи немецкого снайпера, погибшего в сорок первом году. Барона! И Витька принялся рассказывать.

— Это Малахов. Прямо так, без имени. Хотя имя и фамилия у него другие, он представляется всегда так, и мы так зовём. Привыкли. Восемь лет назад Малахов первый раз погибших для отряда нашёл. Пришёл к нам на стоянку и сказал, что там, где мы ищем, никого нет, а потом отвёл нас, где лежат семеро и имена сказал. У него сахарный диабет. Еле ходит, но места показывает, как будто знает где, лежат. Ни металлодетектором, ни щупом не пользуется и нам щупами запрещает. Сказал только раз: «ребята обидятся».

Чокнутый. Но дело знает, и леса местные знает как свою ладонь. Несколько обелисков с именами сам поставил. На островах и так в лесу и следит за ними всё время сам. Вот и ваших он нашёл, нам только показал, где они лежат и имена некоторые сказал. Мы бы сами никогда не нашли. — Вера посмотрела на старика. Нет. Он не воевал. Молодой слишком. Но было в нем, что то, что их всех объединяет.

Вера задумалась, уже не слушая Витьку. Зачем они ездят? Кому это надо? Ради песен у костра? Ради рассказов старожилов о войне и поисках? А что в них хорошего? Вонь Питерских болот, топорщащихся чёрными костяками? Песок Ростовских расстрельных карьеров? Грязь Подмосковных полей звенящих разъеденным металлом осколков? Каменные россыпи Крымских склонов? Мошка́ и комары нескончаемых Карельских лесов и болот? Стылые камни полуострова Рыбачий? Что нужно всем бойцам поисковых отрядов? Вот эти никому не нужные торжества?

Вера прадеда искала, и отец её искал, и дед, и вся семья искала. Много родственников по стране разбросано. Один дядька даже в архиве министерства обороны работает — военный историк. Все годы после войны искали, а нашёл вот он. Старик. Нет, не старик. Старый мужчина. Вера, уже не скрываясь, разглядывала его….

Митинг заканчивался. В последний раз взвыли трубы, бухнул барабан, упали первые лопаты песка, ударили нестройные залпы «калашей» почётного караула, а старик всё стоял в сторонке и только когда задвигались, уходя люди, подошёл к невысокому холмику песка, накрытого зелёными еловыми лапами. С трудом, тяжело опираясь на палку, опустился на колено в изголовье, подогнул вторую ногу, сел на большой камень, выкинутый из могилы. Их много здесь, таких камней. Еле выкопали яму. Под штормовкой обнаружился туристический поджопник на резинке. Старик ласково пригладил ладонью небрежно брошенную лопатой горку песка. И всё это молча.

— Не о чем мне с вами говорить ребята. Не воевали мы вместе, не видел я, как вы погибли. Просто я знаю, где вы лежите. Хожу по лесам и вижу. Вот такая моя особенность после аварии и тех летних недель сорок первого года. И буду я ходить, пока не умру здесь. Моей жизни не хватит, чтобы всех вас собрать. Но ходить я буду, пока смогу ходить, а не смогу буду ползать, ездить на лодке и квадроцикле. И буду находить.

В этом году аквалангисты поискового отряда из Ейска, в одном из озёр найдут наш самолёт с погибшим в сорок втором году пилотом и шестьдесят семь человек замученных красноармейцев. Правда, про красноармейцев они пока не знают. Их недалеко от самолёта утопили на глубине восемь метров. Яма там прямо у берега. Как раз в том месте, где будет стоянка аквалангистов. Я их специально туда подведу.

Место такое удобное и финнам было удобно, даже закапывать никого не надо. Недалеко от того места небольшой лагерь был на лесозаготовках. В братской могиле у концлагеря не все лежат. В этом году поднимем, в следующем похороним. Озеро это особенное, глубокое, а родников нет. Только талая вода и дожди питают озеро, отчего кислорода в воде крайне мало. Ребята хорошо сохранились, и пилот самолёта сохранился и самолёт почти целый.

Хорошие ребята собрались в том отряде. Я часто с ними работаю. Уже сроднились. В гости меня зовут, на дни рождения приглашают, да и на внеплановые выезды всегда вызывают. Много народа мы подняли и техники тоже. Они то думают, что сами погибших находят. Ну и хорошо. Мне так проще, а им удобнее. Я в том отряде вроде талисмана числюсь — со мной они всегда очень результативно работают.

Заначку «Шатуна» те ребята доставали. Ну да, тот самый «Ганомаг» и «Цундапы». О них никто не знал. Эсэсовцы ведь сожгли деревню со всеми жителями, а после войны дома построили в другом месте, дальше по берегу озера. Никто на старом месте селиться не захотел. И причалы новые поставили рядом с новыми домами. А бронетранспортёр был виден только с одного старого причала и только в очень хорошую погоду. Старые причалы простояли недолго. Вот и дождалась меня заначка.

Только я тогда сказал ребятам что «Ганомаг» им, а мотоциклы мне — деньги очень были нужны. Памятник нужно было поставить в этой деревне. Должен я ее жителям. По гроб обязан. Не думал, что Брандт вместо меня бабам да детишкам мстить за своих солдат примется. Думал, как пропажу полицаев замаскировать. Вот и кинул в огонь четыре жетона с егерей, а оно вон как вышло.

После той находки ребята из Ейского отряда косились на меня настороженно, но потом отошли, как про памятники узнали. Я не один памятник поставил. Один в деревне, один недалеко от Ейска и ещё один в Крыму. «Цундапы» хорошо продались. Их у меня чуть с руками не оторвали. С пулемётами то. С настоящими, но макетами, разумеется.

Те два пулемёта, что Миша с Костей закопали никуда ведь не делись, к ним пулемёт из моей заначки с острова добавился. Да и так я ещё шесть штук нашёл. Если знать где искать это не слишком сложное дело. Восстановил их конечно же. Некоторые детали только выкинул, не нужные в мирной жизни, и стволы рассверлил, а так пулемёты выглядят как новые. Вот и самолёт я ребятам якобы по рассказам местных старожилов нашёл, а то у местного поискового отряда аквалангистов нет.

Можно подумать это единственные аквалангисты в стране. Просто одного из тех ребят кто летом впервые в своей жизни в Карелию приедет сюрприз ожидает. Пусть он сам своего двоюродного прадеда найдёт, а чтобы ему проще искать было я с берега в воду фонарик уроню или лопатку любимую или ещё что-нибудь. У меня чего только из рук в такие ямы не падало. Все старожилы отряда знают — вывалилось что из рук Малахова, надевай акваланг и готовь чёрные мешки. Обязательно кого-нибудь найдут, а то и не одного.

Бывает я и немцев нахожу, и финнов, и румын, и даже французы один раз попались, в Ленинградской области, но только если они с нашими лежат, а одних нет. Их к нам никто не звал, пусть лежат непогребённые. Теперь они никому не мешают, а когда мешают да, я нахожу, а ребята поднимают. Только к неразорвавшимся боеприпасам я мальчишек не подпускаю. С этим я сам. Хватит на моей совести смертей. И так вовек не отмоюсь.

Первой я Катерину нашёл. Сразу, как из комы вышел. В Москве. в своём доме в посёлке «Сокол». В уникальном частном райончике, совсем недалеко от центра столицы нашей Родины. Именно там куда я её направил. Я просто помнил несколько названий улиц и рассказал о них Кате. Все остальные такие дома в Москве снесли, заменив на безликие бетонные коробки, а эти улицы чудом дожили до наших дней.