Сезон Хамелеона

Всех врачей поликлиники для театральных деятелей Белкинзнал поимённо. Но если бы вдруг выяснилось, что ему известны медработники всего Питера, то эта новость, ни в коей мере, ни для кого не явилась бы открытием – иногда Сева не менее заботливо отправлял сослуживцев и в другие лечебные заведения.

– Вот держи. Я тут тебе всё написал, – обладатель невспаханных родительских залежей вручил мне листок с именами, фамилиями и номерами кабинетов, – сам дойдёшь или проводить тебя?

– Сам. Я пойду, наверное, домой сначала, а там…если не полегчает, тогда уж…

–Ты с ума сошёл! Я же вижу, как тебя крючит!

– Да знаю я этих врачей! Им только попадись! Потом очнешься на хирургическом столе! А играть завтра ты будешь?

– Вот тут ты, Паша, абсолютно прав! Нельзя к этим врачам идти добровольно – всё равно, что в плен сдаваться! – Каштанов ещё раз предпринял попытку поднять меня с пола. – Давай-ка, я тебя домой доставлю и полечу народными средствами. Потом вернёмся.

– Гриня, блин! Да угомонись ты уже! – я вырвался из дружеских объятий и спрыгнул в зал, продолжая держать руки на животе. – Я тебе невеста, что ли, чтоб меня на руках нести?!

– Да, действительно, дамы и господа, давайте пока передохнём и разойдёмся на обеденный перерыв! – Лисицын, с трудом преодолевая тревогу, всё же, старался владеть ситуацией и жестом остановил намеревавшегося вновь добраться до меня Каштанова. – Пусть Паша некоторое время побудет в покое… Может быть, всё и обойдётся…

– Старик, ну ты с этим не шути, –Белкин протянул мне со сцены пригоршню лекарств и воду. – На, хотя бы, таблетки выпей!

– Ну, давай, – я заглотнул Севкину горсть и, попытавшись выпрямиться, повернулся к режиссёру. – Дмитрий Андреич! Извините, что так получилось. Надеюсь сегодня оклематься. У меня такое иногда бывает… Редко, но бывает… Потом, в течение дня, проходит…

– Пашенька, ну что вы! Идите домой, о чём разговор! Без вас есть несколько сцен, мы ими и займёмся! Хотяжаль, ничего не скажешь! Я сегодня, как раз, хотел делать финал… Как вы и требовали… Но, главное, поправляйтесь! Завтра утром всё закончим, если вы будете в порядке. Не полегчает – обязательно идите к врачу!– Лисицын, казалось, внимательно изучал моё лицо (возможно, оно покраснело и выразительно покрылось крупнокапельным потом).

– Хорошо, Дмитрий Андреич, – я заковылял к выходу, цепляясь за зрительские кресла.

– Пашенька, а если и сегодня станет легче, то возвращайтесь! Мы, всё равно, будем здесь до вечера, вы мне очень нужны! Приходите, пожалуйста!– профессор цеплялся за любую возможность спасти безнадёжное предприятие.

– Да, постараюсь… Попробую…

Я скомкано со всеми попрощался, принёс извинения за непродуктивную репетицию, поблагодарил Белкина за хлопоты и, выйдя на воздух, сгорбленный, продефилировал через двор. Затем, убедившись, что уже никто из сослуживцев не может наблюдать меня из окон, пулей пролетел несколько домов и нырнул в заветную киношную машину, водитель которой, по предварительной нашей с ним договорённости, послушно ждал меня в соседнем дворе…

5

Премьера нашей «Счастливой уловки» по пьесе П. Мариво прошла, вопреки дурным предчувствиям, довольно успешно. Зал почти всё время смеялся (даром, что комедия), а в наиболее чудовищных по игре и безвкусных, на мой взгляд, вещах – и вовсе ревел от восторга. Актёры делали всё, что могли. Героически тащили эту грузную баржу. Каштанова зрители после каждой его сцены провожали бурными аплодисментами. До этого он всегда играл героев, а сегодня впервые вышел в острохарактерной комедийной роли Фронтена (слуги Шевалье) и справлялся с ней блестяще. Ивецкий-Арлекин тоже был хорош, хотя почти никогда не давал точной реплики. Зрители, разумеется, этого не замечали, и если со стороны и возникало иногда ощущение, что кто-то врёт текст, то публика уж точно ни за что не стала бы грешить на Веньку! Скорей, на его партнеров. Ну, мастер, что тут скажешь!

Я же ощущал себя прескверно. Мне казалось, что ни одна сцена нормально не выстроена, и что могло быть гомерически смешного в нашем «шедевре», тоже оставалось загадкой. Я искренне не понимал, почему должен ТАК двигаться и ТАК разговаривать – фальшивым было всё, и оставалось только играть нагло, вызывающе и безапелляционно. Когда-то один опытный актёр одарил меня весьма ценным советом: не знаешь, что делать на сцене – всему удивляйся! Этим, собственно, я и занимался. Хотя раньше относился к подобным словам, как к шутке, и даже не подозревал, что однажды мне придётся их принять, как руководство к действию.

Лисицын показался мне сегодня на глаза всего один раз. Или я ему, если будет угодно. Причём, встреча эта выглядела абсолютно формальной – «Федерико» хмуро бросил мне перед спектаклем какую-то короткую напутственную фразу, сопровождаемую коньячными выхлопами, и исчез. Интересное наблюдение: в трезвом состоянии он всегда говорил неистовыми монологами, а сегодня был краток и неэмоционален. Странно…Я-то, наоборот, выпивая, становлюсьвеселее,общительнее, да что там говорить, приятнее во всех отношениях. Кстати, немалая доля успеха многих премьер связана с предощущением актёрами праздника в буквальном смысле слова, когда все участники выпуска прекрасно понимают, что в буфете их ждут накрытые столы.

Правда позднее, на том самом банкете, после двух-трёх тостов, когда возбуждённые коллеги начали говорить громко и одновременно, я был, как раз, подобно исчезнувшему профессору, молчалив и невесел. Почему честные и по-настоящему глубокие спектакли у нас проходят при полупустых залах? А сегодняшнее румяное детище приметсяс радостью демонстрировать свою наготу, наслаждаясь неизменными аншлагами…И, в последующие даты этого спектакля, я каждый раз буду просыпаться с мыслью: «Блин! Сегодня же «Уловка!!!» Господи, за что!!!». Самое смешное, что наша неприкрытая нелюбовь к вышеуказанному «шедевру» нисколько ведь не смутит почтеннейшую публику – зрители упорно будут, что называется, «голосовать рублём». А, к примеру, «Предательство» Г. Пинтера прошло всего семь раз. Как мне нравилась та работа! С каким удовольствием я репетировал Роберта! Но спектакль был снят с репертуара по причине плохих продаж. Как же так?! Зрители!! Аууууу!!! Почему???!!! Почему репетиции «Бега» остановили на неопределённый срок?! О Хлудове я никогда и не мечтал, а тут выпала, казалось бы, такая возможность! Да любой актёр отказался бы от всяческих съёмок ради этой роли! Да можно пересчитать по пальцам одной руки те редкие случаи, когда после окончания театрального института чувствуешь, что действительно занимаешься профессией – эдак, по «гамбургскому»счёту! И почти весь спектакль, кроме «тараканьих бегов», в репетиционной комнате мы собрали! Ивсе занятые в материале вместе с худсоветом тогда в один голос воскликнули, что это круто! И, боже ж мой, как Гриня репетировал Чарноту! И пресловутуювожделенную всем театральным миром«Золотую маску»он срубил бы легко, вне всякой конкуренции! И только директор театра Мошнин всё ныл, глядя на макет декораций, мол, это будет стоить столько-то тысяч, а это будет стоить столькои столько…авторские права нас и вовсе задушат…и будет ли на Булгакова ходить зритель… Зато сейчас вон стоит довольный, с рюмочкой в миниатюрныхпальчиках, да воровато улыбается ртом-щёлочкой – у него вообще все части тела не особо отличаются объёмом и продолговатостью.

– Анатолий Борисыч! А когда мы будем «Бег» выпускать? –ещё не слишком большая, но уже вполне ощутимая доза алкоголя позволяла мне наплевать на особенности иерархии и задавать вопросы руководящим лицам прямо в лоб.

– Паша, да погодите вы с «Бегом»! У нас сегодня такой праздник! Зрители в восторге! Люди из комитета рассыпаются в комплиментах! Вас, кстати, очень хвалили! – маленький подбородок Мошнина имел свойство в момент произнесения речей стыдливо и, я бы даже сказал, мультипликационно сливаться с шеей (пожалуй, единственным крупным фрагментом директорского тела).

– Они с таким же успехом могли меня хвалить и за Хлудова! И праздник мог получиться грандиознее! – в трезвом состоянии я бы, пожалуй, не осмелился подробно изучать следы всевозможных комплексов на директорском лице, но обволакивающая желудок сорокаградусная влага впрыскивала в мои глаза слёзы борца за правду и испаряла из моих уст интонации спасителя человечества. – В случае премьеры «Бега», радовались бы не только люди из комитета, но и участники спектакля тоже! Это была бы победа!!