Золотой город

Сестры, несомненно, богаты, в чем он неоднократно имел возможность убедиться. Судя по всему, они привлекли внимание какого-то афериста, который наплел доверчивым женщинам о золоте инков и втюхал фальшивый документ. В воображении Быкова возник жгучий брюнет с усами, бакенбардами и блестящими волосами, уложенными с помощью геля. В одной руке он держал дымящуюся сигару, а другой водил пальцем по карте. Палец был волосатый, украшенный золотой печаткой в виде монеты. Сестры Мачадо счастливо улыбались…

Услышав приглушенный шум, Быков приподнял голову и увидел, что Моника куда-то собирается. Это его не встревожило и не насторожило. Мало ли какие потребности возникают у людей поутру. Для подобных дел они расчистили от зелени две небольшие площадки по обе стороны лагеря. Мальчики налево, девочки направо. Однажды Леонардо сделал вид, что перепутал, так Быков догнал его, развернул в нужном направлении и придал такое ускорение, что проводник даже оглянуться не успел. Он ничем не выказал недовольство или обиду, однако отсутствие эмоций и равнодушный взгляд могли свидетельствовать не о бесстрастности, а об умении хорошо скрывать свои чувства. Успев познакомиться с коварной натурой индейцев во время предыдущих скитаний по сельве, Быков не слишком им доверял. И все же обойтись без них было никак невозможно. Чрезвычайно много багажа.

Они высадились из вертолета сразу за рекой Рио-Мадре-де-Диос и дальше пошли пешком. Дело в том, что на карте не было обозначено точное местонахождение золотого города. Район поисков представлял собой заштрихованный фрагмент, с виду небольшой, а на деле – огромный, учитывая численность экспедиции и труднопроходимость обследуемой территории. Участок сельвы между реками Рио-Мадре-де-Диос и Рио-Лас-Пьедрас занимал площадь примерно пятьдесят на пятьдесят километров. Неделя пути из края в край, не говоря уже о том, что искать предстояло внутри этого условного квадрата. И где именно, скажите на милость? Единственное предположение, высказанное Быковым, состояло в том, что инки должны были возводить город вблизи большого водоема, то есть возле реки. Однако у Рио-Мадре-де-Диос имелось несколько безымянных рукавов, и это явно не облегчало задачу.

Одним словом, Быков не верил в успех предприятия. Они были букашками, ползающими по зеленому лугу в надежде наткнуться на оброненную кем-то вещь. На фоне величественной сельвы шансы их были катастрофически ничтожны.

К фактору, работающему против экспедиции, следовало отнести также риски и опасности, подстерегающие путешественников на каждом шагу. Например, позавчера Монику загнала на дерево самка крокодила, взбешенная тем, что женщина приблизилась к гнезду с яйцами. Быкову посчастливилось очутиться рядом, а если бы нет? Вот свалилась бы Моника с дерева или ветка под ней обломилась бы, что тогда? Лучше даже не думать. И куда она опять собралась, интересно знать? Выбралась из кустов и, не задержавшись в лагере, отправилась дальше. Окликнуть ее? Еще решит, что Быков ее преследует. Лучше проследить за ней незаметно, чтобы в случае необходимости снова подстраховать.

Так Быков и поступил. Уже отойдя на несколько десятков метров, он вспомнил, что не захватил карабин, но махнул рукой.

И напрасно.

Он блуждал по чужой территории не первую неделю. Лапа немного зажила, перестала гнить и кровоточить, но наступать на нее было невозможно. Зверь не мог охотиться и вынужденно питался тем, что попадалось ему на пути: гнилыми объедками, тухлой рыбой, насекомыми, сброшенной змеиной кожей. Брюхо прилипло к хребту, сил оставалось все меньше. Если в ближайшее время не подкрепиться, ему придет конец.

Мысль о конце не вызывала у зверя страха, тоски или сожаления. Просто это противоположность жизни, а он жив, значит, должен делать все, что отвечает текущим задачам. Это не было желанием или стремлением. Растения, животные, птицы и рыбы живут для того, чтобы жить, потому что иначе нельзя.

Зверю ни о чем не говорило слово «ягуар», хотя если бы на пути ему попались люди, они могли бы его так назвать. Он не осознавал, что пятна на шкуре даны ему для маскировки, и воспринимал их как неотъемлемую часть себя. Зубы, когти, лапы, глаза и уши – все это и был он. И ему требовалась пища. Настоящая. Сытная, дымящаяся, пропитанная кровью и соком. Вот что он искал. Он являлся хищником и, чтобы жить, нуждался в чужой плоти, и ничто не могло изменить этот закон природы.

Было раннее утро. В полумраке леса ягуар временами становился невидимым, равно как и в те моменты, когда его шерсть золотилась в солнечных лучах. Рана уже не нуждалась в постоянном зализывании, однако зверю приходилось то и дело останавливаться для передышки, потому что он не привык передвигаться на трех лапах. То, что он попал в капкан, расставленный людьми, стало для него огромной бедой. Он лишился трех пальцев вместе с когтями и был вынужден покинуть места прежней охоты, чтобы его не выследили люди и не содрали шкуру, как с его самки. Он до сих пор помнит запах ее окровавленной туши. Когда ее свежевали, он, притворившись обессилевшим и безучастным, неподвижно лежал на земле – лапу стиснули челюсти капкана. Люди перестали обращать на него внимание, и он воспользовался этим обстоятельством. У него была только одна попытка, поэтому он сделал все как надо. Часть лапы осталась в железных челюстях, но ягуар, не обращая внимания на боль, метнулся в заросли. Он не погиб, а значит, ему предстояло жить дальше.

Почуяв запах добычи, он, насколько это было возможно, начал передвигаться бесшумно, почти ползком, прижимаясь к земле, переступая через каждую сухую веточку, минуя каждую кучку сухих листьев. Неподалеку обезьяны поедали плоды на поляне. Когда ягуар находился уже совсем близко, сторож высунул свою волосатую мордочку из листвы и издал предостерегающий вопль. Если бы не покалеченная лапа, никакие крики не уберегли бы обезьяний народец. Всегда находился сторож, готовый предупредить сородичей, да только после этого ягуару оставалось сделать всего один или два прыжка, чтобы настичь зазевавшуюся жертву. Но не сейчас. Попытавшись оттолкнуться как следует, он ощутил дикую боль и вместо того чтобы прыгнуть, неуклюже покатился по земле, после чего, посрамленный, был вынужден убираться прочь под издевательский смех ненавистных обезьян.

Запахло водой, и зверь направился туда. Ему требовалось утолить жажду и остудить пылающий обрубок лапы. Перед ним возникла скала, заваленная гнилыми деревьями и пнями, которые поросли лишайниками. С лишайниками тесно переплелись глянцевые стебли ползучих растений с резко пахнущими цветами. Застыв, ягуар долго всматривался своими желтыми глазами в открытое пространство, оценивая, насколько безопасным будет спуск к воде. До него доносился запах людей, но ветерок мешал определить, как далеко они отсюда.

Поколебавшись, ягуар решил рискнуть. Бережно поджимая раненую лапу, он сделал несколько шагов и спугнул жирную ящерицу, гревшуюся на утреннем солнце. Это успокоило большого зверя. Ящерица не стала бы нежиться в непосредственной близости от опасности.

Ягуар достиг края каменистой площадки и посмотрел вниз. Первое, что он увидел, – через песок к воде протянулась цепочка следов. Свесив голову, он обнаружил прямо под собой – в тени, отбрасываемой скалой, – человеческую самку, сидящую в заводи. Было непонятно, что она делает в воде, но ягуара это не интересовало. Он плотно прижал задние конечности к земле, готовясь прыгнуть, но, вспомнив недавнее фиаско с обезьянами, передумал. Нельзя промахнуться еще раз. Силы зверя были на исходе. Расстояние до жертвы слишком велико. Если ягуар не допрыгнет сейчас, то следующий прыжок может уже не состояться. Жизнь уходит из него, как уходит вода из дырявой раковины. Попятившись на трех лапах, он поискал спуск со скалы и осторожно пополз вниз.

Ягуар был так осторожен, что не потревожил ни одного камешка, не пошевелил ни один листок. Жертва не подозревала о его приближении. Голая, совсем лишенная шерсти, на двух тонких и длинных ногах, она некоторое время стояла спиной к зверю, а потом села на дно небольшого озерца. Из воды остались торчать только голова и плечи. Этого вполне достаточно. Ягуар был уверен, что сумеет одним махом перегрызть ей шейные позвонки, как только запрыгнет на обращенную к нему спину.