Страница 6 из 25
Пещера сужалась, в свете фонаря начали проявляться земляные стены с длинными свисающими корнями, запах сырой земли и грибов почти пропал. Его заменило нечто аппетитное, похожее на то, как пахнут китайские вантаны, итальянские равиоли или украинские вареники с вишней, и к нему примешивался аромат сырого лежалого мяса. Луч фонаря выхватил из тьмы что-то громадное, неуместное здесь, под давящей массой земли, камней и асфальта.
Эта богохульная, не имеющая ничего общего с творениями рук человеческих гигантская фигура имела в самой своей природе нечто запредельное, словно видение о нем пришло неведомому скульптору в голову из иных миров, откуда-то с края Вселенной, где в окружении слепых богов-идиотов бурлит ядерный хаос, извергая смерть и безумие в нашу реальность.
Теперь я осознал, что безликий ангел на кладбище – не жертва времени и стихий, а лишь некачественная копия чудовищного оригинала. Словно гавайские цветочные венки с шеи омерзительного творения свисали блестящие от крови кишки, прибитые гвоздями кости людей и животных покрывали влажную от крови скальную породу. Монт отпустила мой локоть, Огр и Бекасс отошли за спину, и я оказался совершенно один перед чудовищной статуей. В колыбели из сложенных вместе, переплетающихся пальцами, почти сросшихся рук что-то шевелилось и разворачивалось, возвышаясь над вскрытой и расчлененной оленьей тушей. Это нечто было отвратительно и одновременно притягивало взгляд, оно бесконечно двигалось и шевелилось, будто какое-то причудливое морское животное, анемон или морская звезда. Дыхание в груди замерло, я чувствовал, как за моей спиной все продолжают прибывать странные существа, но не мог оторвать взгляд от того, что сейчас перекатывалось на камне там, наверху. Мое сердце наполнялось ужасом и восхищением, священным экстазом. Из глаз градом катились слезы, вопрос сорвался с губ сам, минуя сознание:
– Это бог?
– Его часть, – шепнула мне на ухо Монт.
– Он прекрасен.
Сползая с ложа, бесконечно шевелящаяся масса потянулась ко мне, скручиваясь в длинный тонкий жгутик, из белых, самоподобных жгутиков поменьше. Влажная, беспрестанно движущаяся плоть приблизилась к лицу и нежно погладила по щеке, губчатое нутро существа поблескивало черными глазенками. Тонкие черви отделялись от щупа, и мягко, словно стараясь не причинять неудобств, заползали мне в нос. Я чувствовал, как они один за другим скатываются по носоглотке в пищевод. Хотелось остановить все это, выплюнуть странных созданий, засунуть два пальца в глотку, но я не мог пошевелиться. Не мог оторвать взгляд от древнего клоачного божества, стёкшего со своего тошнотворного ложа.
Мелкие твари вкручивались тонкими хвостиками мне в мозг, в глаза и желудок. Глазки на губчатом теле пронзили мое сознание, пролистав мысли и воспоминания. Черные зрачки налились неописуемым цветом, открывая мне то, имени чему нет. Перед тем как отключиться, я услышал радостное, многоголосое:
– Принял! Он тебя принял.
Утро встретило меня жутчайшим похмельем. Ужасно хотелось есть. Я мог почти слышать, как визжит желудок, требуя насыщения. Пошатываясь, я побрел к холодильнику, открыл дверцу и понял, что дома мне есть нечего – все эти бобы, травы и овощи вызывали вместо аппетита омерзение. Анна, судя по звуку льющейся воды, была в душе. Нужно поторопиться.
Запыхавшись после бега, я уже стоял у кассы, притопывая на месте от нетерпения. Кассирша пожелала мне доброго дня, но я не ответил – все внимание было поглощено небольшим белым пакетом в руке. Стоило мне выйти из магазина, как я порвал вощеную бумагу пальцами и впился резцами во влажный кусок. Мясо было жесткое, свежее, пожалуй, даже слишком свежее. Ему нужно было бы немного полежать.
Стоило мне открыть входную дверь квартиры, как мозг просверлил нервный окрик:
– Бенджамин, ты совсем придурок? Что это за херня?
Обреченно вздохнув, я пошел на голос. Анна стояла у края кровати и указывала пальцем на грязные следы на простыне, где лежали мои ноги. Неужели я вчера добрался до дома босиком? Постельное белье было испачкано какой-то землей, маленькими веточками и листьями.
– Не знаю, милая, откуда это. Сейчас уберу.
– Куда ты денешься? Где-то шлялся весь вечер, вдобавок… – она осеклась, взглянув на меня, после чего брезгливо фыркнула, – Выглядишь как свинья, так еще и ешь как свинья.
Я провел пальцами по подбородку. На пальцах осталось немного темной крови от съеденного мной куска говядины.
– Уйди с глаз моих. И постриги ногти на ногах – ты испортил носки.
Опустив глаза на ноги, я увидел, что ноготь большого пальца и правда прорвал носок и теперь торчал наружу заостренным концом. Пора было собираться на работу.
Не знаю, чего я ждал, идя на кладбище. Не живет же она там, в самом деле? Или все же…
Вдыхая густой аромат черемши, я методично обходил участок за участком в поисках Монт, но, кажется, был единственным посетителем этой обители скорби. Лишь мой старый знакомый – кладбищенский ворон – скакал по бортику фонтана, вылавливая какие-то крошки из воды.
Сев на «свою» скамейку, я привычно достал новый зеленый контейнер из сумки – Анна не забыла меня отчитать за потерю предыдущего. Внутри свалявшимися коровьими лепешками лежал домашний фалафель. Есть хотелось ужасно, но мозг словно отрицал саму возможность того, что эти желтоватые комочки вообще могут быть пищей. Раньше я бы сходил в какую-нибудь кафешку за пастой карбонара, уткой в манговом соусе или еще лучше – за меттвурстом с луком. К сожалению, посещению кафе состояться было не суждено – Анна заблокировала мою карточку, чтобы я «не транжирил семейный бюджет на свое брюхо».
Пытаясь настроиться на трапезу, я открыл телефон и принялся читать новости. Газеты голосили о происшествии в Хайдхаузене – якобы кто-то влез в морг при кладбище и «чудовищно надругался над телами усопших».
«Куда хуже, когда надругаются над живым человеком» – подумал я, засовывая в рот рассыпающийся кусочек фалафеля. Фу. Нет, не могу это есть. Я выплюнул желтую дрянь, которая, кажется, состояла из опилок и песка. От отчаяния я чуть не разрыдался. Живот крутило, на виске пульсировала венка, в ушах гудело бесконечное «Голоден, есть, есть, голоден, поешь, умираю от голода!» Взгляд мой упал на ворона.
– Хорошая птичка, кис-кис-кис, иди сюда, – заворковал я, осторожно ставя контейнер с веганским дерьмом себе под ноги. «Какой кис-кис-кис?» – подумал я, а сам медленно, по сантиметру подталкивал контейнер в сторону птицы. Ворон явно заинтересовался – птица наклонила голову набок и внимательно следила за моими поползновения.
– Ну же, хорошая птичка, иди сюда. Ко мне, скорее! Я для тебя приготовил что-то вкусное!
Ворону совершенно очевидно хотелось приблизиться к лакомству, но присутствие человека заставляло быть настороже. Он недовольно каркнул, словно прогоняя меня от контейнера, но я был непреклонен и продолжал отодвигать от себя емкость. Птица попрыгала немного из стороны в сторону, взмахнула крыльями, но в конце концов сдалась и с опаской поскакала ко мне. Наверное, в маленькой голове сейчас вертелись такие мысли: «Люди не опасны. Люди оставляют еду. Тем более, не опасна эта неповоротливая бескрылая туша. Я схвачу еду раньше, чем она среагирует».
Но я среагировал. Когда чернокрылый гость моего стола оказался достаточно близко, я прыгнул с места, выбросив руки вперед. Пальцы сомкнулись на хрупком тельце ворона, хрустнули косточки. Птица била крыльями и долбила клювом наугад, но я сдавил сильнее, и остатки жизни покинули маленькое сердечко.
Выплевывая перья и пух, я жрал пойманного ворона. Мясо было жестким, железистым, отдавало бензином и мусором, но при этом казалось мне амброзией. В голове возникла странная мысль – если дать мертвой птице полежать под камнем неделю-другую, будет еще вкуснее. Когда от несчастного ворона остались лишь кости и перья, я сбросил объедки в кусты, под ноги безликому ангелу. Может быть, так упала тень от деревьев, но, кажется, статуя улыбалась. Но, по крайней мере, страха полуразрушенный памятник у меня теперь не вызывал. С вызовом я сорвал из-под ног ангела листочек черемши и удалился с кладбища прочь, пожевывая кисловато-пряную траву.