Страница 11 из 25
– Вика! Вика! – шипел я, словно еж, пытаясь одновременно и позвать свою гостью и не разбудить отца. Никто не отвечал. Методично я обошел все помещения техэтажа, но девушки нигде не было. Подергав дверь, ведущую на лестницу, я убедился, что та заперта снаружи. То же самое было и с люком на крышу. Я, недоумевая, куда могла запропаститься Вика, обошел территорию повторно, вздрагивая от щелчков лифтового реле, но безрезультатно. Заглянув по второму разу в нишу, я увидел лишь разбитую бутылку Чиваса и темное пятно от виски на полу.
Вика пропала. Моя девушка исчезла с запертого и замурованного со всех сторон технического этажа. На тот момент я еще не понимал ужаса ситуации. Помню, мне даже пришла в голову мысль: «Вот отец мне задаст за Чивас!»
Разумеется, опрашивали всех. Милиция ходила по району и заглядывала во все трубы и коллекторы, приходила к нам в школу, заказывала детализацию всех ее вызовов. Телефон при помощи триангуляции обнаружить не удалось. Я тогда никому не сказал, что свой последний день Вика провела со мной. В списке звонков мой номер затерялся среди других, так что меня вызвали по повестке, но опрашивали исключительно «для галочки». Отец, который должен был присутствовать при допросе несовершеннолетнего, был ужасно зол. Он орал на меня и на следаков, грозил всем «легавым» сорванными погонами и увольнениями, обещал всех «купить и продать». Никаких следов Вики, конечно же, так и не нашли.
Учиться к одиннадцатому классу я стал гораздо хуже, и отцу пришлось занести конверт, кому нужно, чтобы меня приняли в институт. Происшествие с Викой к тому моменту немного поблекло, забылось. Лишь иногда сердце предательски вздрагивало, когда я видел на улице девушек с крашенными под блондинку волосами. Тогда я бросался за ними следом – многие пугались и даже начинали убегать, но когда я догонял и вглядывался в их лица, то с горечью осознавал, что передо мной не Вика.
На техэтаж я с тех пор больше не ходил, да и папа стал меньше за мной следить, так что мне удавалось покурить на улице. На втором курсе института я завалил сессию и с треском вылетел с коммерческого отделения. Отец рвал и метал: шрам на затылке до сих пор временами ноет на непогоду. В течение нескольких следующих дней он не разговаривал со мной, а потом, вопреки обыкновению, заявился домой нетрезвым, позвал меня вниз, на кухню и швырнул на стол незнакомые мне ключи и бумажку. – Если ты слишком туп, чтобы учиться, то начинай работать. Обеспечивать тебя я больше не буду. Вот ключи, вот адрес – я договорился, комната в общежитии оплачена на три месяца вперед, потом сам. Вопрос с армией я тоже решил – считай это моим последним жестом доброй воли. Видеть тебя в своем доме я больше не хочу.
Пожалуй, в тот момент и была поставлена точка в наших отношениях. Отца я с тех пор не видел до самых похорон. В гробу он лежал маленький, непривычно спокойный и умиротворенный. Родни на кладбище явилось немного – какая-то чудаковатая бабушка с вороньим чучелом на шляпе, которую я видел раза два от силы, дебильного вида двоюродный брат отца в сопровождении сиделки, странные бритоголовые люди в кожаных куртках с крупными перстнями на пальцах. Они же и оплатили похороны, приговаривая, что «такого решалу в последний раз грех не уважить».
Словно в некой прострации я стоял вместе со всеми и никак не мог взять в толк, что я здесь делаю, пока поп монотонно бубнил заупокойную молитву. Оторвав взгляд от тела чужого мне человека в гробу, я понял, что вижу Вику. Она стояла где-то за широкими спинами «братков» и нервно курила тонкую длинную сигарету. Не помня себя, прорвав ряд бритоголовых мужиков и незнакомых мне престарелых родственников, я дернулся к ней и рухнул на колени прямо в жидкую грязь, цепляясь пальцами за край ее красного пальто. – Чего тебе надо, мудак? – брезгливо отшатнулась от меня совершенно незнакомая мне девушка. Кажется, она пришла с одним из «авторитетов». – Эээ, уважаемый, у тебя какие-то проблемы? – раздался развязный окрик со спины, а за ним последовало полное укора замечание: – Ты чего, Колыма, быкуешь? У парня горе, у него батя хвостом шаркнул, ничего он твоей аллюре не сделает…
Если бы кто-то видел мое лицо в тот момент, он бы сильно удивился. Упираясь руками в осеннюю кашу из опавших листьев и грязи, я беззвучно смеялся – тот факт, что я теперь сирота, дошел до меня только что.
Наследства, конечно, никакого не было. После похорон выяснилось, что отец сам ничем не владел, все его квартиры, машины и гаражи по бумагам принадлежали тем самым «скорбящим» с татуировками «Север» на костяшках. О матери никто из родственников, конечно, ничего не знал.
Сигареты из-под замурованного окна нестерпимо горчили, но я твердо намереваюсь докурить эту пачку сегодня. Сунув руку в карман спецовки, я выуживаю оттуда потертый кожаный кошелек и раскрываю его тайное отделение. Осторожно, чтобы не порвать, я неуклюжими пальцами извлекаю маленький квадратик фотографии на паспорт, с которой на меня смотрит озорными глазами четырнадцатилетняя девчонка, крашенная под блондинку. Все, что мне осталось от Вики после того, как они забрали ее. Скоро стемнеет и нужно будет приступать к делу. Темнота не является обязательным условием, но мне так было легче.
Жениться я успел дважды и оба раза не по любви, а просто потому что панически боялся одиночества. Обе жены сбежали от меня, одна через полтора года, вторая выдержала три. Бедные женщины, похоже, понимали, что мне неинтересны ни их ничтожные мыслишки, ни бледные, синюшные тела, ни обесцвеченные волосы, что они являются лишь топорными копиями потерянного мной идеала. Почти все время дома я проводил за книгами или в интернете, иногда удостаивая их кивком или взглядом. Разумеется, они никак не заслуживали такого к себе отношения, но я ничего не мог с собой поделать. Все мои мысли занимала Вика и те, кто забрал ее. Впрочем, обручальное кольцо на пальце я продолжаю носить – так люди охотнее тебе доверяют.
Не знаю, стало ли это осознанным выбором или провидением, но когда я пришел на биржу труда, чтобы впервые в жизни устроиться на работу, мне сразу же предложили должность разнорабочего в ЖКХ. Комната на тот момент была оплачена всего на месяц – долго думать не приходилось. Когда начальник ТСЖ увидел меня в первый раз, он аж подскочил на стуле: – Ну вы, Валерий, и громадень! Вам бы в спорт или в ОМОН с такими габаритами!
В свой первый же рабочий день я все осознал. Понимание пронзило мой мозг, как остро заточенный штырь, как арбалетный болт, как молния. Меня отправили в старую котельную. Там, вокруг давно остывших котлов и печей, стояли громадные катушки с проводами. Их мне надо было выкатить и сложить в кузов стоящей у входа Газели. Штуковины были невероятно тяжелыми даже для меня. Электричества в этой дыре, как назло, не было – единственным источником света был дверной проем, я несколько раз спотыкался о толстые змеи кабеля, разбросанные по полу.
Медленно, бобина за бобиной, я добирался до задней стенки котельной. Почти не чувствуя пальцев, я уже брал примыкающую к стене катушку, когда краем глаза заметил за ней какое-то быстрое шевеление. Разумеется, сначала я подумал на крысу или кошку, но, отойдя на шаг назад, я чуть было не уронил чертову штуку себе на ноги – благо, руки задубели настолько, что уже почти не разгибались. Прямо передо мной, всего-то в полуметре из стены прорастало гадкое нечто, что тянулось ко мне склизкими серыми пальцами. Покрытая ошметками, будто обваренная кипятком, голова болталась на тонкой шее. Тварь гадко шипела, как батарея, когда из нее спускаешь воздух. Приблизившись к моему лицу, создание словно бы обнюхало меня и отступило в темноту. Призрак растаял на той же стене, из которой появился. На грязных кирпичах остался лишь бледный силуэт, будто сотканный из паутин, в моем же сердце осталось откровение.
Подобной информацией делятся неохотно. Чтобы Савелий – пожилой дворник, повидавший всякого – разговорился, мне пришлось поставить ему две бутылки «Журавлей». «Вопрос лишь в цене, сын!» – вспоминались мне слова отца, когда в обмен на дешевый алкоголь старик поведал мне то, что отказывались обсуждать остальные. В тесной каптерке за грязным, накрытым газетой столом Савелий объяснил мне, кто такие Дежурные. Все их называли по-разному – «Управдомы», «Коммунальщики», «Технические Жильцы». Называть их домовыми язык не поворачивался. Домовой – это что-то теплое, сказочное, «Кузя», «Нафаня».