Страница 32 из 42
Работаем слаженно. Впервые понимаем друг друга буквально с полуслова. Кажется, будто всю жизнь в одной команде сражались.
— Центурион… В сторону уходи.
— Ага… Справа, Кир! Осторожно!
— Лежи!
— Все уже?
— Идем…
— Кир? — только его имени и вопросительной интонации хватает, чтобы он понял, что я дальше хочу сделать.
— Давай, — дает добро, и я выбегаю из укрытия, чтобы выманить ботов.
Когда прыгаю за сваленную на пол балку, Кир половину уже отстреливает. Быстро справляемся с остальными и, наконец, направляемся в главный зал. Там на удивление совсем мало ботов-охранников оказывается. Справляемся и с ними.
Застываем перед рычагом, который должен провернуть один из нас, чтобы выбросить с внешней стороны флаг своей команды.
— Центурион? — зовет Кир тише, чем до этого.
Я лишь откашливаюсь.
— Вареник…
Ничего сказать не могу.
И тогда Бойко, точнее его персонаж, направляет на меня винтовку. На автомате вскидываю свои пистолеты. Держу его на прицеле, а он меня. Слушаю его дыхание и сама дышу все чаще.
— Ты же не выстрелишь мне в рожу? — выдыхает Кир отрывисто. — Я тебя…
Не знаю, что он хочет сказать, потому что… Я вдруг очень боюсь того, что выстрелит он. Будто это и правда не просто игра. Нет, не просто… Я зажмуриваюсь и стреляю.
28
Даже такие милые зверушки, как ты, могут снести башню.
Блядь, только такие и могут…
Мало того, что Чара как-то тупо вылетел из игры, будто умышленно самоубился, так еще свезло остаться один на один с Любомировой. То, что она единственная из всех добралась до третьего этажа, само по себе впечатляет. Возможно, пришло время признать, что Центурион рубит в игре круче, чем все, с кем мне приходилось сталкиваться?
Любого другого противника вальнул бы без раздумий. На ней рука дрогнула. Да что там рука… что-то внутри лопнуло и разлилось проклятым огнем. Планировал ее прикончить. Думал, что смогу. А получается, что даже в игре не вытягиваю.
— Ты же не выстрелишь мне в рожу? — выдыхаю отрывисто. — Я тебя… — сам не осознаю, что хочу сказать.
Наверное, стоит предложить оставить все как есть, и позволить системе считать по очкам, хоть это и против канонов. Только ни черта красиво завернуть не успеваю. Буквально охреневаю, когда Любомирова палит в меня всю обойму.
На несколько секунд дышать прекращаю. Тупо пялюсь в залитый красным туманом экран.
Я проиграл?
Я проиграл…
Она, блядь, убила меня…
Она, мать вашу, меня убила…
С трудом выдыхая, срываю с головы наушники и очки. Подрываюсь на ноги, не помня себя от гнева, рассекаю зал в поисках красной секции.
Когда вижу Любомирову, в груди что-то взрывается. Под фанфары, которые выдает ее игровой аккаунт, хватаю девчонку за плечи и резко дергаю на себя.
— Ты что, блядь, вытворяешь? — горланю ей в лицо, забывая о том, что не все эмоции можно выказывать. — Ты, мать твою, кто такая? Кто ты, блядь, такая, а?
Она ничего не отвечает. Без каких-либо эмоций позволяет мне себя трясти. Только по щекам слезы катятся. Шумно выдыхаю, когда замечаю. По-новой наполняю легкие, и вдруг кажется, что у меня самого какая-то чертова влага заливает глаза.
Бурно выдыхаю, будто в каком-то бессознательном передозе, и веду взглядом в сторону. Пальцы рефлекторно сжимаются на тощих плечах Любомировой. Держу ее так, словно не в силах от себя оторвать. Слушаю срывающееся дыхание.
Только не отстегнись…
Думаю, сказать не в силах.
Улавливаю гомон голосов за спиной, только после этого отцепляюсь и выхожу. Двигаюсь к выходу, будто в бреду каком-то. Рвано и громко дышу.
Не первый… Не первый…
Дорогу домой не запоминаю. В том же тумане нахожусь. Хочу добраться до своей берлоги и закрыться от всего мира. Но вот дома, ожидаемо, случается армагеддец.
Отец разъяряется так, что штукатурка сыплется. Смешно только, как охуевает мачеха, впервые узрев личину дьявола. Ибо на здорового человека Ренат Ильдарович в тот миг совсем не тянет. Ему бы психиатров вкупе с экзорцистами. И то хрен помогут.
Не прекращая рвать глотку, поносит «папочка» весь свет. Меня, конечно же, в первую очередь. Я у него и дегенерат, и дебил, и даун, и кусок дерьма. Попутно прилетает остальной команде, организаторам, создателям игры, самому Богу… Список претензий бесконечный. Цепляет вонючей проволокой даже охреневшую «мамочку». За то, что «идиотка бестолковая» смеет мешать, когда он воспитывает сына.
— За своей неугомонной каличью лучше следи! — рявкает мачехе в физиономию. Я в режиме похуизма не сразу врубаюсь, что задевает он в этот момент Варю. — Постоянно встревает в какую-то дичь и отравляет всем вокруг жизнь! Камикадзе, вашу мать!
Зверею с пол-оборота. Остановить себя даже не пытаюсь. Хватаю папашу за грудки и дергаю на себя. Он резко обрывает свою гнойную речь, только я и сам ничего сказать не могу.
Все, что происходит… Все это меня непонятным образом ужасает и страшит.
— Ты должен был быть первым! — орет с таким видом, словно сейчас разрыдается. — Ты всегда должен быть первым!
На хуй.
Разжимаю пальцы и отталкиваю отца. В том же размноженном бреду тащусь обратно к выходу. Только забираюсь в салон, кто-то дергает пассажирскую дверь. Моргаю на измене и зажмуриваюсь, когда рядом приземляется Любомирова.
— Выйди, — цежу спустя несколько тягучих вздохов. Смотрю на нее, и снова за грудиной что-то ломается и крошится. — Пошла, сказал!
— Не выйду!
— Центурион, мать твою…
— Возьми третий день, — не просто предлагает.
Она как будто умоляет меня. Взглядом — так точно.
Что за новое долбаное испытание?
— Совсем дурная? А? Я тебя покалечу!
Хотел бы говорить спокойно, но нет… Снова надрываю нутро.
— Не покалечишь… Кир… Не покалечишь…
— Замри, — выдыхаю, качнувшись к ней всем телом.
И она замирает. Переводя дыхание, прикрывает глаза. Ресницы дрожат. Жилка на виске вздувается и выбивает синхронный с моим организмом ритм. Этот ритм мир пошатывает.
- Потом… Потом чтоб не плакала, — давлю из себя самую тупую часть того, что можно говорить.
— Не буду, — обещает Любомирова.
Открывая глаза, сражает своим светом, что ли… Он внутри нее. Слепит и обжигает, как солнце.
Едва сумев оторвать взгляд, завожу мотор и выруливаю со двора. Пару минут назад, до появления Вари, собирался гнать как ненормальный. Сейчас же… Сердце глухо стучит, с какой-то натяжкой… И я под него подстраиваюсь.
Никаких резких движений. Никаких лишних мыслей. Никаких планов и сожалений.
Дорога помогает успокоиться. Относительно.
Пока не вспоминаю о том, как Любомирова меня шлепнула, почти ничего не беспокоит. Но стоит вспомнить… Пиздец, как штормит. Я будто пьяный в море барахтаюсь.
И качу именно туда. К мрачному и холодному в это время года морю.
Выбираюсь из салона. Шум в ушах стоит. Словно не на автомобиле премиум-класса прокатился, а реактивный вертолет путем всех внутренних резервов посадил.
— Зачем ты со мной?.. — спрашиваю, резко оборачиваясь.
Предполагалось «Зачем ты со мной поехала?», но дыхания не хватает, чтобы закончить предложение. Вот и получается черте что.
— Ты считаешь, что я поступила по-скотски?
— Сама как считаешь?
— Ты собирался стрелять?
— Если бы собирался, думаешь, не успел бы сделать это раньше тебя?
В вопросы играем, не успевая отвечать. Но вместе с тем каждый новый вопрос приносит определенное понимание. Принимаем этот вес и замолкаем.
— У меня было несколько причин… — выдыхает Варя после паузы, во время которой я ее взглядом только что не раздел.