Подари мне волшебство

Не по ее ли вине сердце еще нестарого отца не выдержало огромной нагрузки? Сердце, которое она разбила. Эта мысль не давала Ханне покоя. Ее жизнь в городе была такой насыщенной, такой занятой. Может быть, именно поэтому даже сейчас она заполняла все свое свободное время работой.

Чувство вины, от которого она так долго бежала, обволокло ее, словно облако, стоило ей открыть дверь фермы. Проще было сосредоточиться на Сэме Чисхолме, чем на вине, которая терзала ее все шесть лет, что она не переступала порога дома, в котором провела детство.

Сэм выглядел респектабельным мужчиной с хорошим вкусом, от него веяло богатством и властью. Мускулистая, подтянутая фигура угадывалась даже под очертаниями свободного покроя куртки. Волосы цвета воронова крыла были стильно подстрижены, гладко выбритое лицо привлекало своей мужественностью и правильными чертами: широко посаженные глаза, прямой нос, волевой подбородок с едва заметной ямочкой.

Но под этим поверхностным ощущением силы и власти таилось нечто совсем иное – плутоватый шарм разбойника или пирата. Казалось, маленькие чертики плясали в глубине его темных, почти черных глаз.

– Ты считаешь меня неподходящим покупателем для своей фермы? – напряженным голосом спросил он, буравя Ханну своими темными глазами.

Его голос напомнил Ханне о тигре: его рычание могло быть чувственным, а могло и излучать опасность.

– Прости, – поспешно ответила Ханна. – Я не хотела тебя оскорбить.

– А никто и не оскорбился, – спокойно сказал Сэм.

– Ты изменился. – Непринужденность ее тона была показной, на самом деле ей казалось, что она потеряла в нем что-то неуловимое. – Ты уже не тот бунтарь, каким я тебя помню, но и на фермера ты тоже не похож.

Ей казалось, что она так хорошо его знает. Может, виной тому то, что она ощутила, когда он взял ее за руку. Она сказала себе, что, скорее всего, это было просто статическое электричество.

А может, и нет…

Глава 3

Засунув руки в карманы куртки, Сэм стоял посреди дороги и глубоко вдыхал морозный воздух. Одежда Сэма больше подходила городской жизни, к которой давно уже привыкла Ханна. В таком наряде он легко мог пойти в престижный клуб, чтобы пропустить пару стаканчиков после долгого рабочего дня, в театр или на ужин в любой из нью-йоркских ресторанов.

– Бунтарь? – Он удивленно поднял темную бровь.

Ханна подумала, что он выглядит очень респектабельным.

– Ты же не будешь отрицать, что был самым настоящим бунтарем?

Возможно, для Ханны было бы лучше притвориться, что она едва помнит Сэма, но у нее просто не было сил на лицедейство.

Сэм всегда умел держать свои чувства под контролем, и даже сейчас, едва не задавив пони и саму Ханну, он не выглядел взволнованным. Наоборот, он излучал уверенность, что было скорее привлекательным, чем отталкивающим. Так что Сэм Чисхолм был истинным бунтарем, и это только добавляло ему дьявольского обаяния.

Ханна вновь погрузилась в воспоминания: даже тогда, в старших классах, Сэм Чисхолм выделялся из общей массы. У него были одни-единственные, настолько заношенные джинсы, что в нескольких местах они протерлись до дыр. Он носил кожаную куртку круглый год, даже тогда, когда было слишком холодно. Он приезжал в школу на старом тарахтевшем мотоцикле, в клубах сизого выхлопного газа.

– Бунтарь? – снова переспросил Сэм, и Ханна не смогла понять, удивлен он или же рассержен.

– Именно бунтарь.

Ханна прекрасно владела собой, и по ее интонации невозможно было догадаться, что она считала Сэма чертовски сексуальным мужчиной. Всего одно мимолетное прикосновение рук – и произошло что-то такое, что заставило кровь быстрее бежать по ее венам.

Сэм явно относился к тому типу мужчин, которые позволяют женщинам влюбляться в себя, ничего не обещая и не давая взамен. Именно таким и был ее бывший жених, который бросил ее, едва она успела похоронить мать.

Это заставило Ханну поклясться самой себе, что никогда больше не позволит мужчине раздавить себя. Именно поэтому, познав однажды поцелуй Сэма, Ханна запретила себе поддаваться его очарованию.

– Что заставило тебя прийти к такому умозаключению? – спросил Сэм.

– К какому именно?

– Что я был бунтарем.

– Ну а кем же еще? – раздраженно парировала она. – Парень, разъезжающий на мотоцикле в городе, где тракторы – или пони – куда более распространенный вид транспорта, выглядит бунтарем, направляющимся прямиком в гнездо разврата.

Сэм расхохотался, и Ханне понравился звук его искреннего смеха.

– О, мой старый «Харлей-Дэвидсон»… – мечтательно протянул он. – Ты знала, что я нашел его на свалке и сам отремонтировал? Ну, насколько смог, конечно. Я помню, что мотор частенько глох посреди дороги, и ни один из тех парней на тракторах, которых ты упомянула, не остановился, чтобы помочь.

– Твоя кожаная куртка издалека подавала тревожные сигналы. Тебя явно воспринимали как угрозу имиджу типичного американского городка, коим всегда был Смит.

– Я помню тот день, когда увидел эту куртку в витрине магазина. – Улыбка снова смягчила черты его лица. – Я экономил на всем, на чем только было можно, чтобы купить ее. Уверен, что я вовсе не был тем мятежным бунтарем, каким ты меня помнишь. – Его голос снова стал серьезным, а из глаз исчезло мечтательное выражение.

– Тем не менее ты им был. Сэм Чисхолм в свое время был местным аналогом Джеймса Дина.

– Тогда я полагаю, – сухо заметил он, – что ты в Смите была типичной американской девушкой.

Конечно, большинство жителей города думали, что по окончании школы она уехала в Нью-Йорк, влекомая огнями и соблазнами большого города. Но истинные причины были самым большим секретом Ханны.

– Ты был настоящим дикарем, – выпалила Ханна в попытке переключить разговор с себя на Сэма. – И это не только мое восприятие девчонки, смотревшей на тебя сквозь призму невинности.

Невинности, которую она вскоре потеряла, и этот случай разрушил ее семью. С тех пор она старалась держаться подальше от отчего дома.

– А где доказательства? – насмешливым тоном спросил Сэм. – Должно было быть что-то большее, чем кожаная куртка и мотоцикл, чтобы называть меня дикарем.

– Тебя постоянно выгоняли из школы за курение.

– Я уже и забыл об этом, – с легкой полуулыбкой произнес он. – Я до сих пор иногда покуриваю, правда, очень редко. Только когда сильно нервничаю.

Почему ей не все равно? Непрошеное воспоминание пришло ей в голову – тот единственный раз, когда она, хорошая, скромная девушка, смело попробовала на вкус его губы. Она не помнила, чтобы от них исходил запах сигаретного дыма, только их вкус и свое возбуждение.

– А драки? – настаивала Ханна.

Она снова услышала в своем голосе чопорные нотки, маскирующие ее истинные чувства. Она опасалась, что, если не сможет держать себя в руках, Сэм очень скоро поймет, какие чувства в ней пробуждает. Как он на это отреагирует? Не стоит разжигать огонь, если не уверена, что сможешь его погасить.

– Ну… – задумчиво протянул Сэм, – мне всегда нравилась хорошая драка. Правда, только если я побеждал.

– Насколько я помню, ты всегда побеждал.

Сэм медленно поднял на нее взгляд, и Ханне показалось, что она невольно выдала тот факт, что он в свое время являлся предметом ее девичьих грез.

– А выпивка? – быстро выпалила она, снова добавив суровости в голос.

– А вот в этом ты ошибаешься. Я не пил тогда, не пью и сейчас, – напряженным голосом отрезал он.

– Значит, – нарочито непринужденным голосом сказала Ханна, – ты только что чуть не задавил пони – и меня вместе с ним, – будучи трезвым, как стеклышко?

– Виновен, – усмехнулся он.

– Ты прогуливал школу! – торжествующе воскликнула она. – Тебя отстраняли от занятий за прогулы.

– Не без этого, – признался он.

– Почему? – проявила любопытство Ханна.

Он внимательно рассматривал ее какое-то время, а потом его взгляд внезапно стал непроницаемым.