Хореограф

Наверное, мальчишка хотел поведать о себе миру, чтобы мир узнал, что он пришел – такой новый, такой яркий и чувственный, чтобы мир принял его, обрадовался ему и обласкал. Как же это наивно – довериться миру!

– Я сначала рассказывал им о себе и хорошее и плохое.

Этого Марин понять не мог. Зачем разговаривать с обществом о себе?

– Ну, просто чтобы они понимали меня! Чтобы понимали, о чем я пою… Я не стесняюсь своих темных сторон… Пока ты стыдишься себя, ты замурован.

Какие еще «темные стороны»? Что он себе напридумывал? Да любой человек весь соткан из темных сторон! Это же – канва человеческая, думал Марин, и каждый вышивает по ней, что ему вздумается. Людской мир – темный фон, на котором так отчетливо виден редкий контур личности светлой. А этот маленький казнится за накопанное в себе, так остро переживает, хоть и хорохорится. Так бьется за право иметь «темные стороны»!

– Слушай, это мазохизм какой-то. Люди идут к тебе на концерт за эмоциями. Ты поешь, и этим выражаешь все, что у тебя на душе. Представь, ты приходишь к врачу, а он вместо того, чтобы лечить, начинает тебе рассказывать, где он учился, какие у него были преподаватели, в какой больнице проходил интернатуру. Тебя это излечит?

– То есть я как личность никого не интересую? Пресса же пишет не о концертах, а о личной жизни артистов. Значит, люди ею интересуются.

– А ты уже личность? – усмехнулся хореограф и почувствовал, что его слегка занесло. Сам он не мог припомнить, когда он вдруг осознал себя личностью. Наверное, когда его впервые пригласили поставить балет заграницей. Когда к нему обратились как к автономной творческой единице и подразумевали именно его индивидуальную манеру. Но сейчас это прозвучало несколько жестковато. Впрочем, ничего страшного, парню в его спектакле предстоит вообще забыть о себе и стать чужим замыслом. Пусть привыкает. Он справится? У него есть такой опыт? Или он только себя воплощать умеет?

Юноша смотрел на хореографа с недоверием, как будто услышал неверно взятую ноту, испортившую звучание их дуэта. Он же рассчитывал на понимание. Но Марин вовсе не считал себя обязанным оправдывать его расчеты.

– Вообще-то, я с самого детства воспринимал себя как личность. Просто всегда находится что-то, что делает тебя виноватым.

– И как ты с этим справляешься? – заинтересовался Залевский.

– Да никак. Иногда хочется немножечко сдохнуть. Я очень тяжело выхожу из депрессняка. Я стараюсь, правда! Я же очень работоспособный, я могу сутками в студии работать! Но… когда у меня все хорошо, когда меня приглашают выступить, мне кажется, что уже поперла масть, и я устраиваю какую-нибудь феерическую хуйню. И не спрашивай зачем и почему. Я бы сам спросил, но некого. Меня просто выносит. И они кричат, что это – звездеж. Что я зазвездился. А я просто жопой в тот момент думал! Я уже не помню, почему так сделал! Но это мое право. Потому что это тоже я. Я такое существо.

Залевского удивило, что можно так носиться с собой, так жестко быть зацикленным на себе. Так остро переживать отношение к себе чужих людей.

– А твои «маленькие феечки»?

– Они – мои. Они меня любят. Наверное.

– Послушай, никто ничего нам не должен. Каждый человек поступает так, как ему удобно. Как он находит логичным поступить в той или иной ситуации. Каждый руководствуется собственными мотивами, – сказал Залевский.

– Я думал, что дружба и взаимная открытость влияют на мотивы.

– Людям вообще не следует доверять. Рано или поздно даже самые близкие тебя предадут. Не со зла. А просто к слову придется в задушевном разговоре. Или не вынесут тяжести чужих секретов – разболтают. А некоторые – и со зла. В людях, увы, много зла. На самом деле, даже в дружбе, даже в любви и в семье каждый все равно одинок. Отдельная частица мироздания, отдельная Вселенная.

– Черт, я надеялся… Хотя бы в любви. А ты знаешь, – вдруг встрепенулся мальчишка, – устройство Вселенной было первым моим потрясением! Когда я понял, что все случайно и непрочно, и человеку не дана возможность контролировать процессы во Вселенной, мне стало страшно. Я помню, как всматривался в небо, и мне казалось, что какая-нибудь заблудившаяся комета уже летит навстречу Земле. Тыдыщщщ!!! И все превратились в ничто. И никто ничего не успел! Я очень боюсь не успеть.

– Почему боишься? Тебе нравится переживать страх? Тебя это заводит?

– Э-э-эм… Я просто о своем восприятии Вселенной говорю.

– В твоем восприятии Вселенная – источник угрозы. А ты попробуй взглянуть на нее иначе. Например, в индуистской мифологии Вселенная представляет собой Сеть Индры. Вертикальные линии Сети – это время, а горизонтальные – пространство. Представил? И в каждом месте пересечения этих линий, в каждом узелке этой Сети находится бриллиантовая бусина – символ одиночного существования. И сверкающая поверхность каждой бусины отражает не только каждую другую бусину, но и каждое отражение каждого отражения каждой другой бусины. Как свеча в зеркальной комнате. И эти отражения повторяются до бесконечности.

Мальчишка выглядел совершенно зачарованным. Марин улыбался снисходительно. Он открыл собеседнику нечто особенное, в один момент изменил его картину мира. Пусть живет теперь с этой красотой в душе…

– На интернет похоже. И даже названием. Сеть Индры – это интернет!

Что за поколение! Неужели они настолько невосприимчивы к красоте идей?

Залевский еще не решил, как поступит с парнем. Он только чувствовал, что отпускать его нельзя. Он должен быть где-то рядом, в поле зрения, в пределах досягаемости.

– Спасибо за подарок, – улыбнулся мальчишка. – А теперь твоя очередь «колоться».

Залевский недоуменно поднял бровь.

– Ты обещал мне поведать альтернативную версию своего происхождения! Забыл?

– Ты думаешь, что другого случая не представится? – беспечно спросил Марин и наткнулся на внимательный взгляд собеседника.

– Я этого не знаю. Просто есть печальный опыт внезапных потерь.

Ну, это уж – дудки! Этот парень цеплял его тысячами крючков. Пожалуй, он стоил специального проекта!

– Хорошо, – кивнул Залевский. – История выглядит примерно так: итальянскую танцовщицу соблазнил контрабандист, его преследовала полиция, и они бежали в Валахию. Там осели. Родилась девочка-красавица. Танцевала на площади. Восхитительно танцевала, потому что более никак не могла выразить красоту – она была немой. Однажды ее похитил и увез в свой замок валашский князь. И в нее влюбился сын князя. Влюбленные бежали. Сын князя отказался от титула и наследства, чтобы жениться на ней. Она учила его объясняться на языке танца. Выступали с бродячей труппой. У них родился мальчик. Они научили его танцевать. А потом погибли. На железнодорожном переезде их машину вытолкнул под поезд грузовик с отказавшими тормозами. Мальчика забрал к себе дед – князь. Он был стар, поэтому нашел ему других родителей, чтобы у него были мама и папа, как у всех детей. Они отдали его учиться в хореографическое училище. Он танцевал в столичном театре. Потом князь умер. Юноша приехал в унаследованный замок, который вернули деду в девяностых согласно закону о реституции. Замок был пустым, гулким. С прекрасной акустикой. Он решил устроить там свой авторский театр. Пригласил в замок танцоров. Только они ему не вполне удались. Точнее, совсем не удались. Он пытался избавить артистов от засевших в их головах табу. Но они были слабыми и не позволили себе. И он стал стыдиться их, потому что они были свидетельством его профессионального провала.

– И что он сделал?

– Он… оставил их в замке.

– Э-э-э… в каком смысле?

– В прямом. Понимаешь, от недостатка опыта он набрал танцовщиков, руководствуясь лишь их техническими данными. И хотел их подправить, чтобы они научились телом выражать чувства. В общем… он лишил их возможности говорить. Но это не помогло. Зато теперь он создал театр, который вполне ему удался. В общем, свой первый профессиональный позор он спрятал в замке, оставив на попечение слуги отца. Все стыдятся себя – раннего.