Страница 30 из 42
Тана увиденного было достаточно, чтобы определить, что собой представляет новобранец, однако лейтенант не торопился останавливать. Сержант не совсем понимал, чего тот добивается, однако приказ есть приказ.
– Подними щит, кастодианин. – Тана ударил клинком о щит и перешел на бег.
Замах снизу, траектория по диагонали.
Парень должен был остановить его щитом, но по привычке парировал мечом и чуть не пропустил ответный удар щитом. Он никак не мог привыкнуть, что его использовали в равной степени как для защиты, так и для нападения.
Тархельгас попытался проделать похожий трюк и после блока сам замахнулся щитом, но вышло это настолько неуклюже, что Тана легко обошел его и плашмя ударил по спине, наградив парня неслабым синяком.
Тибурон в ответ размахнулся клинком по дуге в надежде отогнать противника. Вновь так же неумело и на потеху публике. Его неумолимо начинала поглощать злоба.
Он не мог вспомнить, удалось ли ему взять себя под контроль или унять гнев, но тот точно не сдался и пошел в атаку.
Грубо, из последних сил и прямо в лоб.
Удар, блок, снова удар и парирование.
Тархельгас сделал шаг вперед и тут же назад, нанося выпад сбоку и потащив меч на себя, помогая плечом и корпусом.
И вновь он забыл, что новый клинок на порядок короче. Вся атака просто ушла в пустоту, а после последовал удар от сержанта, поваливший парня на спину и разом сбивший с него всю спесь.
– Успокойся, кастодианин, – предостерег Тана, не обращая внимания на приглушенный смех наблюдавших за боем. – Ты точно представитель двенадцати? Не бастард?
В вопросе сержанта не крылось и капли издевательства. Простое любопытство, ведь один кастодианин стоит как минимум троих стражей. Если верить слухам.
Но для Тархельгаса эти слова обрушили лавину, что он с таким трудом пытался удержать с того самого момента в театре.
Все навалилось разом. Астисия, ее предательство, изматывающий путь, полный унижения, эта крепость, где ему не место, постоянные насмешки. Даже сраный обрубок меча и бесполезный щит бесили его.
И тогда Тархельгас услышал громогласный хор голосов, призывавших его отомстить любой живой душе, которую он сможет достать.
Тибурон высвободил левую руку от щита и, подорвавшись с земли, набросился на сержанта.
Рубящий замах в корпус. И тут же приглушенный звук удара от блока щитом.
Смех на ристалище прекратился следом.
Парень обрушил клинок сверху с мощью, не уступающей гильотине, тут же перейдя в колющий выпад, едва первая атака захлебнулась в блоке. Сержант Тана наконец пришел в себя от внезапного напора новобранца и, погасив выпад, лишенный всякой тактики, ушел в бок, после чего точным ударом по эфесу выбил меч из неумелых рук.
Кромка металлического щита врезалась в грудь мгновеньем позже, да с такой силой, что, казалось, прикончит Тархельгаса. Боль должна была быть невыносимой, но голоса лишили его возможности сдаться. Только борьба.
Он перевернулся, не чувствуя ничего, кроме жгучей ярости, и стал ползти по земле в попытке добраться до меча.
Сержанту пришлось придавить парня ногой в надежде остудить горячий пыл.
И снова Тархельгас вернулся в грязь. Ему стало сложно дышать. Голоса начинали глохнуть. Хор замолкал. Заставлял успокоиться, потому как, продолжи он бороться еще хоть немного, то погибнет, что противоречило его естеству.
Главное – выжить.
Он начинал чувствовать боль в руке, спине, груди, холод земли на лице и то, как не хватало воздуха. Однако Тана продолжал держать его.
– Дхаирдэ, – раздался командный голос старшего Стихилеса, – всех в строй. Этого, – кивок в сторону Тибурона, – тоже.
Тана тут же отошел в сторону, отпустив парня, который медленно перевернулся на спину, пытаясь отдышаться.
– Учим его манерам, – пояснил лейтенант, но Стихилесу словно и дела не было до увиденного.
– Что мы имеем?
– Всем нужна практика, но в общих чертах понятно и так.
– Тогда первый десяток из лучшего, что вы увидели, на усиление патруля в деревне, второй десяток – на южную стену. Третий пусть приведет в порядок свои казармы. Их сон сегодня напрямую зависит от этого.
Стихилес отдавал четкие приказы, наблюдая за строем, в который только что встал побитый Тибурон.
– Оставшихся – самых слабых – в ущелье. Расчистить проход. Снег не растает сам по себе.
На этих словах окончательно замолчали все стражи, сержанты, и даже Дхаирдэ поразился услышанному.
– Новобранцев за стену? В первый же лик?
– Слабым здесь места нет, – напомнил лейтенант слова капитана. – Пусть запомнят это.
Никто не был готов оспорить приказ Стихии, в том числе и Дхаирдэ. Лейтенант отдал сержантам команду делить новобранцев согласно поставленным задачам.
Тархельгас оказался среди слабейших.
Его и тринадцать новобранцев под прикрытием двух десятков опытных стражей с земли и стольких же со стен отправили расчищать снег на возвышенности, где стояла крепость. Он уже не задавался вопросами, зачем они копали снег только вблизи врат и почему дорогу, ведущую в ущелье, оставляли нетронутой. Не понимал, несмотря на все истории, что слышал о долинах, чем так опасны работы за стеной и к чему поставили столько стражников для их защиты. Тархельгас просто копал, переживая раз за разом каждый момент своего унижения, и пытался отстраниться от нестерпимой боли после боя с сержантом Тана.
Весь последующий лик, вплоть до отхода ко сну, прошел для него как в тумане. Хотя скорее это походило на плотную стену медленно опадающего снега, скрывающего мир от тебя.
Или тебя от мира.
Минуло четыре лика. Все повторялось раз за разом с незначительными изменениями. Подъем, работы, тренировки, снова работы, перерыв на прием пищи. Жизни в крепости учились на ходу.
Тархельгас всегда оказывался среди слабейших или в самом конце. Ничего не помогало. Его прошлые навыки, знания, даже сама жизнь – в долинах все оказалось пустым звуком. Он никак не мог собраться. Повторял себе, что не должен был находиться здесь. В каждом движении, редком слове прослеживалось недовольство, протест, слабые зачатки бессмысленной борьбы, и все это росло, разрушая изнутри. Тархельгаса, не считаясь с происхождением, отправляли на сложные и самые мерзкие работы, не достойные касты Тибурон, так что к ночи он валился с ног.
Однако к концу седьмого лика голоса в голове, живущие по собственным законам, услужливо напомнили, вселив тень надежды, что он сможет привыкнуть даже к этому.
Тархельгас не поверил. Не смог успокоиться.
Засыпал от усталости, но до последнего в нем клокотала злоба на всех, начиная с Астисии и заканчивая крепостью. Одна сломала его судьбу, другая строила иную, которую он принять не мог. Там, где ему придется всю последующую жизнь промерзать в богами забытом месте, оставаясь при этом никем.
Так он засыпал каждую ночь, до последнего надеясь, что произошедшее после театра – кошмарный сон.
Тархельгас подорвался с кровати, пытаясь сделать вдох, но спазм, сковавший тело, лишил его такой возможности.
Ведро ледяной воды в лицо вырвало его из неспокойного сна, но сейчас он бы с радостью вернулся обратно в свои кошмары, будь такой выбор. Парень просто потерялся, не понимая, что происходит, ровно до того момента, как братья Стиуриды, которые должны были уже уехать, рывком вырвали его из койки, потащив за волосы по полу.
Тархельгас пытался сопротивляться, отбивался, сдирая кожу с локтей и колен, но побороть Арихарда не смог. Он видел, как от шума стали просыпаться другие новобранцы. Возможно, хотели помочь. Однако один четкий приказ сержанта Карбха заставил их вернуться по койкам.
Братьям он не препятствовал.
А те продолжали тащить парня через казарму, пока пинками не вытолкали его на улицу в промокшем белье на снег, что кусал не хуже зверя, бродившего по долинам.
Не успев подняться, с глухим ударом в Тархельгаса прилетел щит и вся одежда, за исключением меча.