Небоскрёб

Ограничив своё участие в беседе редкими короткими фразами, я огляделся. Младшие Михайловы оживлённо болтали с Тонной и Анькой, что мне тоже понравилось. Даже если подчинённые Хельмута Францевича устроят нам игру на выбывание, сохранить хорошие отношения с остальными игроками было бы никак не лишним. Отойдя к столу за очередной порцией закусок, я снова осмотрелся и моё внимание привлекли поглощённые беседой кащееподобный директор и Диллингер. Жаль, расстояние и общий шумовой фон не давали возможности подслушать, на каком языке они общаются. Вряд ли, конечно, по-русски — и Диллингеру на немецком проще, и Вайссу наверняка приятно вспомнить родную речь. Что ж, тем лучше — говорили бы они по-русски, я бы весь испереживался, что не слышу, о чём, а тут и переживать нечего, потому что с немецким я знаком только на уровне «гутен таг», «ауф видерзеен» и «хэнде хох». Ну, «дас ист фантастиш» тоже, но это уже из другой оперы. Наташка что-то увлечённо объясняла местным газетчикам, внимательно её слушавшим, Авдеев выглядел донельзя довольным в обществе каких-то совсем юных девиц, уж не знаю в каком качестве сюда попавших, в общем, культурная жизнь если не во всём в Зухове, то в небоскрёбе точно, била ключом.

Пока мы продолжали налаживать контакт с Михайловыми, обстановка несколько изменилась. Куда-то пропал директор, но это меня не удивило. Дедушка всё-таки старенький, наверняка с кучей сопутствующих возрасту болячек, и ему, по идее, необходимо просто отдохнуть, чем Хельмут Францевич и занялся. А вот то, что я, старательно осмотрев зал, нигде не увидел Авдеева и Наташку, меня, прямо скажу, озадачило — вот у них-то, на мой взгляд, причин покидать тусовку не имелось. Ладно ещё Наташка, её вполне могли сдёрнуть по служебной надобности, а вот Григория Петровича, пожалуй, вряд ли… Зато Диллингер в гордом одиночестве медитировал перед малюевским шедевром. Глазами я показал на него Маринке, та кивнула, подтвердив, что задачу поняла, и бодрым шагом направилась к немцу. Через пару минут она приглашающе помахала мне рукой. Извинившись перед собеседниками, я от них отделился и пошёл завязывать знакомство ещё с одним наследником небоскрёбостроителей.

Общение с Диллингером прошло на редкость удачно. Он, правда, так и не оставил попыток стать владельцем картины, но особого рвения в этом деле тоже не показал. Ладно, его проблемы, этот вопрос из важных для меня как-то уже выпал. А так Диллингер оказался вполне вменяемым и даже интересным собеседником, даром что с Европы. Языком, несмотря на акцент, он владел практически свободно, русский юмор, правда, не очень-то понимал, зато вовсю сыпал юмором немецким, весьма, хм, своеобразным. В итоге мы все втроём перешли на ты, он с пониманием принял, что я звал его Фрицем, правда, и мне пришлось стать для него Паулем. Ну да переживу я это как-нибудь…

Известие о том, что Фриц тоже подписан игроком «Нового поколения», меня на общем фоне уже не шокировало, за исключением одного-единственного нюанса — ему тоже начислили пятьсот зубов. Честно говоря, я уже как-то привык считать нас с Маринкой особо привилегированными игроками, и такое уравнение немца в правах с нами, любимыми, меня не порадовало. Впрочем, я тут же вспомнил, что мы-то, в отличие от него, получили повышающие коэффициенты, и моё душевное равновесие моментом восстановилось. Но что-то у небоскрёбщиков идёт не так и не туда, если они затащили в свой проект иностранца… Интересно, что именно? Неужели на стройке работало так мало наших, что основная часть потомков строителей небоскрёба живёт сейчас в Германии? Вот уж вряд ли, если судить по фото в музее… Хотя там наши представлены больше в одиночных фотографиях, а вот фото групповые, насколько я помнил, изображали больше немцев. Ну да не столь это важно, затащили и затащили. Фрицу теперь предстоит стать членом команды, и примем этот факт как некую данность, другого-то ничего и не остаётся.

Про деда Диллингера я помнил, но расспросы о нём решил отложить на потом. Сейчас надо было знакомить Фрица с остальными, что мы с Маринкой и взяли в свои руки. Поначалу что сам он, что Михайловы, что юные спортсмены держались несколько скованно, но ничто так не сближает людей, как совместно распитые спиртные напитки, даже если пить их так, как это делали Тонна, Анька и младшие Михайловы — по чуть-чуть и чтобы градусов поменьше. В общем, по мере переливания названных напитков внутрь наших организмов общение становилось всё более открытым и свободным, и я уж начал радоваться тому, что немец к нам вписался, как вдруг стало не до радости — что-то громко щёлкнуло под потолком и в зале погас свет.