Небоскрёб

Глава 15. Картинки с выставки

—…Малюев прожил свою творческую жизнь в трёх принципиально разных эпохах. Как художник он сформировался в неоднозначные тридцатые годы двадцатого столетия с их официальным пафосом и неофициальным повседневным страхом, расцвет его творчества пришёлся на суровое и героическое время послевоенного восстановления, но в период «оттепели», когда, казалось бы, партийно-государственное давление на искусство заметно ослабло, Малюев как художник явственным образом деградировал. После пятьдесят седьмого года он не написал ни одной картины. Всё это даёт нам основания считать Малюева художником сталинской эпохи, потому что именно его неприятие официального искусства сталинизма, его стремление этому официальному искусству всячески противоречить, и создало феномен художника Малюева. Как ни пытался Малюев идти наперекор искусству социалистического реализма, он всё равно был к нему прочно привязан. Не стало этого сталинского искусства — пропал и художник Малюев, остался лишь алкоголик Ковальский, — Маринка выдержала короткую паузу и закончила словами: — Спасибо за внимание!

Первые редкие и неуверенные хлопки почти мгновенно разрослись в громкие аплодисменты, тут же перешедшие в бурную овацию. Маринка, слегка ошарашенная такой реакцией на своё выступление, растерянно и довольно раскланивалась с публикой. Но когда к ней двинулся Авдеев с огромным, в половину самой Маринки размером, букетом цветов, быстро взяла себя в руки и цветы вместе с поцелуем ручки, со слоновьей грацией выполненным Григорием Петровичем, приняла с едва заметным снисходительно-благосклонным кивком. Прямо царица, ага.

— Давайте ещё раз поблагодарим Марину Дмитриевну, замечательного специалиста и прекрасную женщину! — провозгласил Григорий Петрович, вызвав новый взрыв рукоплесканий. Да уж, выступила боевая подруга, так выступила…

Это, как вы понимаете, в Управлении Специального Домовладения города Зухова открыли выставку одной картины — «Рассвет в Зухове». Народу собралось немало — руководство самого управления, городское начальство под личным предводительством главы администрации, местное телевидение, журналисты обеих городских газет и так далее. Это нам потом уже Наташка рассказывала, кто тут кто.

— Хочется сказать большое спасибо и Павлу Сергеевичу Иванцеву, владельцу картины, любезно предоставившему её для выставки! — не унимался Авдеев.

Пришлось выйти и сказать несколько слов почтеннейшей публике. Мол, я посчитал совершенно справедливым выставить картину в том самом здании, что на ней изображено, и искренне рад, что народу понравилось. Тоже сорвал аплодисменты, пусть и не такие, как Маринка.

— А теперь слово предоставляется директору Управления Специального Домовладения города Зухова Хельмуту Францевичу Вайссу!

М-да, директор у них персонаж колоритнейший, ничего не скажешь. Наташке было в кого вырасти такой дылдочкой — её прадедушка со своим почти двухметровым ростом возвышался над всеми присутствующими. Прямой как палка, и как палка же худющий, с высохшим лицом, не смотревшимся, однако, безжизненным благодаря холодному сиянию голубых глаз, редкими почти бесцветными волосами, директор УСД выглядел этакой улучшенной версией Кощея Бессмертного. Мысленно я отдал должное искусству портного, пошившего директору костюм — уж больно удачно одежда скрашивала худобу Наташкиного предка. Впрочем, меня больше поразило другое — выступить перед собравшимися Вайсс вышел уверенным шагом, не пользуясь даже палочкой. А ведь ему под стольник, если не больше!

— Я здесь единственный, кто лично знал Эдуарда Ковальского, — еле уловимый акцент в речи директора можно было списать на особенности старческой дикции. Вот не знал бы, что русский язык для него не родной, так бы и оставался в неведении. — Характер у него был сложный, иногда Эдуард бывал молчаливым и замкнутым, а иногда весёлым и жизнерадостным. Но он всегда был добрым товарищем и очень честным человеком. Эдуард никогда никому не врал. Никогда. Жить и работать с такой честностью ему было трудно, но он держался и всегда оставался самим собой.

Вайсс говорил ещё минут десять, продолжая всё в том же духе. По его словам выходило, что Малюев был прямо-таки ангелом или как минимум святым. Как при таких душевных качествах он стал запойным пьяницей, Хельмут Францевич скромно умолчал. Да ладно, мне-то что?

Глава администрации города Зухова, невысокий толстячок с довольным и жизнерадостным выражением лица, если я правильно запомнил, Дементьев Сергей Евгеньевич, ожидаемо обозвал выставку заметным событием в культурной жизни города и обрадовал присутствующих известием о том, что по согласованию с руководством Управления Специального Домовладения выставка будет открыта для свободного доступа четыре часа ежедневно в течение ближайших двух недель. Ага, значит, ещё две недели нам предстоит провести на спецдомовладельческих харчах. Это по минимуму, как оно в жизни выйдет, фиг его знает.

Толкнула речь и редакторша одной из городских газет, расхвалив на все лады деятельное и благотворное участие Управления Специального Домовладения не только в экономической жизни Зухова, но и в культурной тоже. Хм, а вот это интересно… По моим прикидкам, содержание небоскрёба должно было влетать в хорошую такую копеечку. Не думаю, что расходы по этой части нёс только городской бюджет, основные деньги, как мне представлялось, шли из Перми и Москвы, но раз уж зашла речь о благотворности небоскрёба для городской экономики, то и доходы городу он должен был обеспечивать немалые. А уж то, что Зухов выглядел городом далеко не бедным, я заметить уже успел. Вот, спрашивается, как? Как небоскрёб пополнял городской бюджет, если я пока что никаких признаков прибыльности УСД не увидел?