Небоскрёб

В субботу с утра мне пришлось принимать меры по устранению последствий вчерашней алкотерапии. А то, понимаешь, пора уже настраивать на Марину охмуряльник и включать его на полную мощность, а как это сделаешь с такой помятой мордой? В порядок себя я, конечно, привёл, и довольно быстро, но сразу же попал в очередную засаду — мне опять попытались испортить завтрак телефонным звонком, и снова эта человеконенавистническая выходка оказалась связана с картиной Малюева.

Позвонил тот самый Авдеев, о котором говорилось в письме из Зухова, сообщил о своём прибытии в Москву и выразил желание встретиться со мной в любое удобное мне время. Я взял небольшой тайм-аут, пообещав Григорию Петровичу перезвонить в течение ближайшего часа, и набрал номер Марины. Изложив новость, я предложил ей присутствовать при нашем с Авдеевым разговоре, сказав, что не хочу, чтобы она потом думала, будто я что-то от неё скрываю. Она скептически поинтересовалась, как я этому Авдееву её представлю, я ответил, что именно как агента конкурирующего покупателя.

— О, предлагаешь устроить неофициальный аукцион? — оживилась она.

— Да вот ещё! — изобразил я возмущение. — Просто у тебя потом будет о чём предметно поговорить с немцем.

— А что, так даже интересно, — увлеклась моей идеей Марина, — тем более Диллингер завтра прилетает в Москву.

Оп-па! Ну, завертелось! Прямо пляски какие-то вокруг небоскрёба, понимаешь. Что ж, вот и посмотрим, чьё желание владеть глюковой картиной окажется сильнее, а главное — удастся ли вообще кому-то из претендентов убедить меня картину продать.

…Григорий Петрович оказался мужчиной чуть помладше меня, чем-то напоминавшим медведя — высоким, полноватым и неуклюжим на вид. Тем не менее, немалая сила, и не только физическая, в нём чувствовалась. Как и большинство людей такого типа, он вёл себя спокойно и даже малость флегматично, говорил негромко и не торопясь, и вообще показывал этакое ленивое добродушие. Однако же я никак не мог понять, чего мне хочется больше — ударить его чем-то тяжёлым по голове или просто спустить с лестницы, уж больно откровенно он пялился на Марину. В итоге я решил остаться в ладах с Уголовным кодексом — кто кого спустил бы с лестницы, это, знаете ли, ещё вопрос, а ударь я Авдеева по башке с той силой, с какой мне хотелось, пришлось бы потом думать, куда девать тело, причём тело крупное и тяжёлое.

Не сильно образумился Авдеев и узнав, что Марина представляет интересы другого потенциального покупателя, первым, кстати, заявившего о готовности приобрести картину. Откровенно пялиться на неё зуховский визитёр всё же перестал, но раздевающие взгляды периодически в ходе разговора бросал, паскудник. Саму Марину, кстати, такое внимание не только не нервировало, но, похоже, даже забавляло, как, впрочем, и вся ситуация в целом.

Торг с самого начала оказался бессмысленным и беспощадным. Бессмысленным он был потому, что стороны не знали цену, предложенную конкурентом, а беспощадным по той причине, что они всеми силами пытались эту самую цену выведать.

— И всё же, Марина Дмитриевна, я бы хотел узнать цену, предложенную вашим поручителем, — настаивал Авдеев. — Павел Сергеевич, может быть вы озвучите? — Вот как, решил, значит, неожиданно оказавшуюся столь упорной блондинку через меня объехать. Ага, щас! Во-первых, мне нужно, чтобы Марина сохраняла интерес к нашим встречам, во-вторых, наблюдать за этим торгом оказалось неплохой забавой.

— Знаете, Григорий Петрович, я тут лицо, можно сказать, самое заинтересованное, — напомнил я ему, стараясь, чтобы в моём голосе не особо сильно звучали издевательские нотки. — Поэтому предпочту выслушать предложения обоих покупателей. Предложение поручителя Марины Дмитриевны я слышал, — беззастенчиво соврал я. — Ваше — пока нет.

Скажу честно: я с огромным удовольствием и интересом наблюдал, как Авдеев и Марина упорно соревновались в попытках заставить оппонента назвать конкретную сумму. Причём бились они на равных, пусть и разным оружием. Авдеев упирал на юридические аспекты, постоянно цепляясь за те или иные крючки законов, даже пытался грозить подвести картину под запрет на вывоз из России, Марина же обращалась к здравому смыслу, постоянно на разные лады напоминая Авдееву, что картину он собирается покупать у меня, а не у неё, значит, мне и должен назвать цену. А что в её присутствии — ну так вот исторически сложилось, уж извините…

— Ну хорошо, Григорий Петрович, — вежливо улыбнувшись, сказала она, когда разговор прошёл очередной круг, я уже сбился со счёта, какой. — Не хотите называть цену — давайте определимся хотя бы с целью покупки. Мой клиент желает купить картину, поскольку для него это будет выгодным вложением денег. А вам-то она для чего?

— Для престижа нашего управления, — с некоторой торжественностью ответил Авдеев. — Вы же понимаете, что картина известного художника, размещённая в здании, которое на ней изображено, такой престиж заметно повысит.

Мы с Мариной растерянно переглянулись и в четыре глаза уставились на Авдеева. Марина справилась с оторопью первой.

— Вы хотите сказать, что этот небоскрёб существует?! — на этот раз ресницами она хлопала явно непроизвольно, исключительно от удивления.

— Конечно, существует, и я в нём работаю, — довольный произведённым на нас впечатлением, ответил Григорий Петрович.

— Вот прямо у вас в Зухове стоит небоскрёб, такой же как московские? — давать городу Зухову определения вроде «занюханный» или «задрипанный» я, конечно, не стал, но недоверия в голос подмешал лошадиную дозу.

— Не совсем такой, — признал Авдеев, — крылья здания у нашего поменьше московских. Но в высоту почти такой же, двадцать один этаж. Зато он построен раньше, чем высотки в Москве.

Как я понимаю, Авдеев сообразил, что ему не поверили, потому что сразу же начал пояснять:

— На нашем небоскрёбе отрабатывались технологии высотного строительства, которые в СССР тогда не были достаточно освоены. И контингент на его строительстве работал очень высокой квалификации.