Хроники Мира Музыки

– Фу-у, Джонатан, что ты делаешь?! Отстань! – Дэнни залился смехом и обнял пса за шею.

Корелли занял место дирижёра и пристально взглянул на партитуру.

Затем он перевёл взгляд на музыкантов. В состав оркестра входили: две флейты, два гобоя, два фагота, две трубы, четыре скрипки, четыре альта, включая скрипку Дэнни, три виолончели, два контрабаса и фортепиано. Корелли заменил орган клавесином и тем самым отделил сонаты от церковного звучания.

Взмах палочки положил начало игре оркестра.

Элли и Дэнни сидели рядом, а Зебастьян стоял за их спинами. Он положил левую руку на плечо Дэнни, а правую – на плечо Элли.

Карие глаза мальчика, такие большие и ещё совсем детские, тоже стали менять цвет и приобрели светло-пурпурный окрас. Увидев это, Элли пришла в ужас, но не успела она ничего сказать, как её окутал белый туман. Она не могла видеть, что её глаза тоже изменились и стали тёмно-пурпурными.

Дэнни вновь парил в облаках над Миром Музыки, но этот раз он был не один.

Три пары никому не видимых глаз перемещались в направлении Плачущего леса, наблюдая за тем, как разгоревшийся пожар пожирает деревья. Сапинды пылали в огне. От них с треском отлетала кора. Жуткий рёв огня смешивался с воем лугару. Чудища бежали, поджигая всё на своём пути.

Дэнни и Элли слышали нарастающий гул оркестра. Ударные и духовые задавали единый поток, где ноты бурлили, как в горной реке. Разбиваясь на брызги и тоны, ноты прибывали, словно потоп. Он становился всё громче, сильнее. Как стихийное бедствие, поток сметал всё на своем пути.

Лугару замедлили темп и стали осматриваться по сторонам. С безумным оскалом на морде чудища принюхивались и рычали. Один поднял морду к небу, затянутому свинцовым маревом, и издал пронзительный вой: «У-у-у-у-у-у-у-у!»

С одной стороны – бурлящий поток, с другой – гул пожара, а между ними – вой лугару.

Свинцовые тучи пронзил всполох света.

Поток оркестра становился всё громче, пока не накрыл весь лес.

Лугару зажимали человеческими руками мохнатые волчьи уши. Они выли, скулили, неспособные слышать что-то, кроме оркестра.

Дэнни ощущал торжество момента, он видел лес как на ладони.

– Что это? – безмолвно изумился он.

Джонатан бежал по лесу, разбрасывая лугару – тех, кто ещё стоял с зажжёнными факелами в руках. Мастиф скалился и кидался на них. Одни в страхе разбегались, другие – нет, и этот факт приводил пса в ещё большую ярость. Схватив одно чудище за лапу, он с размаху швырнул его в пламя, перепрыгнул через поваленный ствол дерева и вцепился в загривок другому. Утробный рык его заставлял врагов бежать без оглядки.

Рычание Джонатана разносилось по лесу, как рокот камнепада. Он смешивался с неистово играющим оркестром, мелодия которого звенела из каждого ствола дерева.

Сапинды подхватили музыку и исполняли с ним в унисон, усиливая поток, избавляющий лес от скверны.

Чудища поддались панике, дрогнули, пустились прочь. И огонь развернулся в обратном направлении, уходя к опушке. Деревья и кусты зашевелились. Они хватали горящими ветвями захватчиков, сжимали и гнали их прочь.

Большая группа лугару окружила мастифа. Джонатан обладал могучей силой и выносливостью, но даже ему было не одолеть целое полчище. Лугару разом навалились на него, клыки вонзились в шкуру мастифа. Джонатан взвыл, попятился, пытаясь вырваться из западни, но челюсти одного чудища сомкнулись на его лапе, другой вцепился в шею. Лугару, как крокодилы, трепали храброго защитника леса.

В мыслях собаки проскочила боль поражения. «Как же я подвёл своего любимого человека!» – и слеза заскользила по плюшевой морде пса. Джонатан не сдавался: он вырывался и клацал зубами прямо перед мордами чудищ. Лугару отскакивали и нападали снова. Шерсть мастифа песочного цвета окрасилась кровью. Алые струйки сбегали с лап на землю, оставляли маленькие лужицы, которые быстро впитывались в грунт.

Дэнни, не в силах сдержаться от страха за полюбившуюся собаку, начал кричать.

Истошный вопль мальчика, не готового столкнуться с болью утраты питомца, стал нарастать, звенеть и усиливаться, пока не набрал критическую мощь и не полетел как цунами. Волна воздуха оторвала чудищ от собаки и понесла в сторону уходящего пожара. Освобождённый, истекающий кровью мастиф остался лежать под деревом.

Кленовый листочек сорвался с ветки, пролетел над вторгшейся армией через копоть пожара, сделал вираж, подруливая острыми кончиками, и упал на израненные лапы собаки. Рядом приземлился другой листочек. Ветви ближайшего дерева протянулись к защитнику, который в одиночку бросился на врагов. Деревья накрывали его, разглаживали раны, укутывали и успокаивали. Джонатан приподнял морду, желая поблагодарить древесных знахарей, но обессиленно уронил голову. Глаза пса закрылись.

Взмах дирижёрской палочки – и звонкие пассажи струнных задали победную атмосферу игры, нерастраченных сил, упоения жизнью. Неизменный пунктирный ритм фаготов и валторн взывал к музам. Пассажи струнных разрастались, захватывая всё более широкий диапазон. А затем вступил мощный хор медных, провозглашавших героическую тему. Её сменяли ниспадающие хроматические ходы, в которых слышались ржание крылатых коней, звон оружия, скрип доспехов и раскаты команд Эвтерпы.

Через тучи пробился свет. Яркий, ослепляющий, он бил по жёлтым волчьим глазам, заставляя лугару щуриться и плотнее прижимать человеческие руки к морде.

Из света на крылатых конях обрушились музы – блюстительницы порядка. Элли с восхищением отметила неземную грацию воительниц. На них были белые доспехи, высокие латные сапоги, головы покрыты белыми шлемами с орнаментом из листьев сапинды. Из-под шлемов выбивались туго заплетённые косы. Музы спустились на землю под гул огня и грохот оркестра. Из-под копыт лошадей выбились столбы песка, гасящие огонь. Стражницы понеслись в галопе, не меняя аллюра.

– Горячо! Горячо! – выкрикнула Терпсихора кликер-слово лошадям. Она руководила скачкой, как хореограф балетной труппой. – Горячо!

Удивительно, что кликер-слово совпало с жаркой обстановкой, царящей в лесу.

Конь под Терпсихорой бил копытами, разя противников жуткими ударами. Из-под передних копыт вылетали комья земли, которые, попадая в волчьи морды, ослепляли соперников. Клио в галопе налетела на сбившихся в кучу лугару, разорвала строй. Чудища разлетелись в разные стороны. Они выли. Боль от переломанных конечностей не оставила в них никакой воинственности. Лугару отступили. Их морды вытянулись ещё больше от осознания того, с кем им предстоит иметь дело.

Неуловимым движением Клио вытащила клинок из ножен и нанесла удар по одному из лугару. Оружие прошло через тело, не ощутив препятствия. Отсечённая голова чудища покатилась по земле. Волчьи глаза застыли, язык вывалился из окровавленной пасти. Тело ещё мгновение простояло и, сложившись, рухнуло навзничь.

Лугару издали вой ужаса и ринулись прочь, прижимая острые мохнатые уши. Белогривые кони помчались следом, загоняя чудищ в их же ловушку из огня.

Деревья сомкнули ряды, оркестр гремел, не зная пощады. Врагам леса некуда было больше бежать, негде больше скрыться.

Руки Корелли двигались, как у шамана, вызывающего дождь в пустыне.

Напряжение первых фраз[5] оркестра передавалось дальше, распространялось на всё более широкие пласты, наполняло все пассажи, секвенции, придавало аккордам патетический характер. Звучало нечто могучее, необъятное, триумфальное.

Стена из деревьев отделила чудищ от лошадей и наездниц. Сотни лугару были заперты за частоколом стволов. Эвтерпа, Клио, Эрато и Терпсихора скакали вокруг.

Эрато выкрикивала заклинание обращения на незнакомом языке. Лугару снова взвыли от страха и боли. Их звериные морды превращались в лица, серая шерсть сходила, оставляя грязную, прикрытую лохмотьями кожу. Обращенные в людей, они попадали на колени и молили о пощаде с плачем, орошая себя слезами.

5

Иоганн Себастьян Бах «Токката де фуга».