На краю

Желтая полиция в Хабаровске все-таки осталась. В других городах края, где расплодились китайцы, местные власти пошли по другому пути. В Благовещенске и Никольске-Уссурийском просто выделили околоточного надзирателя, придали ему десяток городовых и переводчика. И объявили ответственным за борьбу с туземной преступностью. Конечно, особыми успехами такие слабые силы похвастаться не могли… Выходцы из Поднебесной захватили все городские рынки, оседлали контрабанду, торговлю спиртным, золотодобычу и делали что хотели. Русская же полиция исправно получала от заправил огромные деньги и потому закрывала на происходящее глаза. По мнению Мартынова, бороться с этим было бесполезно: китайские «иваны» купят любого.

Рассказав о других городах, коллежский регистратор перешел к положению дел во Владивостоке. Здесь в 1901 году все те же китайские купцы обратились с просьбой разрешить им создать и содержать свою полицию по образцу хабаровской. К этому их вынудила ситуация на Миллионке. Второй и Третий участки, на территории которых находился криминальный квартал, явно не справлялись с желтой преступностью. Закоперщиком просьбы выступило Главное Владивостокское китайское торговое общество, объединяющее самых богатых предпринимателей. Купцы добились того, что были заведены должности десятников, которые начали следить за порядком. Но повторилась хабаровская история. Помощник полицмейстера Шкуркин, выпускник Восточного института и языковед, решил переделать все по-своему. Он уволил назначенцев купечества и поставил своих. А общее руководство поручил китайскому подданному Сун Жихио, владельцу известного магазина «Сан-ши-юн» на Пекинской улице. Вскоре торговцы стали жаловаться, что новые десятники рука об руку с хунхузами обирают их и держат в страхе все туземное население. Власти провели дознание и уволили всех шкуркинских ставленников. Упразднив желтую полицию на корню. Сам «языковед» спасся от суда лишь благодаря тому, что добровольно ушел воевать с японцами…

Вторично туземная полиция была создана в 1908 году. К тому времени Миллионка окончательно распоясалась. Большой квартал вокруг Семеновского рынка китайцы и корейцы облюбовали давно. Он ограничивался улицами Светланской, Алеутской и Последней. Четвертой стороной квартал выходил на Амурский залив. Там каждую ночь беспрестанно чалились лодки с контрабандой и нелегальными мигрантами без паспортов, приплывшими искать счастья.

Миллионка сделалась огромным притоном, недоступным надзору русской полиции. В узких улочках проживало в летние месяцы свыше пятидесяти тысяч человек! Они сидели друг у друга на головах, в жуткой антисанитарии. Многие ни разу не выходили за пределы квартала, поскольку к их услугам все имелось и там: лавочки, публичные дома, парикмахерские, бани, восточные лекари… Внутри этой «владивостокской Хитровки» царили азиатские нравы – жестокие и не терпевшие внимания полиции. Одних только харчевен и кабаков насчитывалось полторы сотни. И в каждой играли в домино, курили опиум и предлагали рабынь. Завсегдатаи жуткого места не боялись облав: проходные дворы, проулки и деревянные галереи поверху позволяли им быстро улизнуть. И количество преступлений тут было запредельно высоким, счет им каждый год шел на тысячи.

В притонах Миллионки находили себе укрытие на зимние месяцы атаманы банд хунхузов. Здесь же много лет изготавливали фальшивые деньги, как китайские, так и российские. Подделывали почтовые и акцизные марки, фабриковали вещи известных фирм, гнали ханшин[26], торговали живым товаром. А еще готовили партизанскую борьбу.

Эти слова питерцы попросили разъяснить. Сергей Исаевич напомнил, что в 1910 году японцы аннексировали Корею и установили там оккупационный режим. Многие корейцы приняли его и вполне неплохо уживаются с захватчиками. Но многие решили бороться. Самые активные из несогласных перебрались в Россию и здесь собирают и вооружают партизанские отряды. Которые потом засылают через границу обратно. Базы снабжения, вербовочные пункты, штабы – все прячется на той же Миллионке. Японская разведка шлет сюда своих шпионов, подглядывать за борцами. Те и другие шляются по кварталу и иногда режут друг друга. И вообще, корейцы гораздо злее и опаснее китайцев. С ними вообще никто не связывается. Во время неудавшейся революции пятого года владивостокская чернь решила устроить погром китайцев и заодно поживиться их имуществом. Те в страхе сидели и ждали, когда их начнут резать. Но на границы квартала вышли вооруженные корейцы и объявили, что погрома не потерпят. И вся русская шушера убралась восвояси.

Так вот, семь лет по улицам ходили только русские городовые, а этническая преступность росла. Два года назад китайскую полицию во Владивостоке восстановили. Деньги на ее содержание, как и прежде, давали туземцы. Старшим назначили околоточного надзирателя Порнека. Ему подчинялись десять русских городовых и семь китайцев. Последние получили форму и щеголяли латунными бляхами с надписью «китайский десятник». Служба считалась среди туземцев престижной, от желающих не было отбоя. Десятников, как и их подчиненных, тщательно отбирали. Видимо, в китайской полиции имелось и собственное негласное сыскное отделение. Точными данными об этом Мартынов не располагал: полицмейстер не пускал внутрь посторонних.

Лединг с самого начала проявил к новым подчиненным повышенный интерес. Еще в Порт-Артуре он вошел во вкус азиатских секретов. И привез оттуда трех китайцев-переводчиков, людей алчных и с преступными наклонностями. (На этом месте Мартынов сбился и увел разговор в сторону.) Таков же был и Порнек, земляк Генриха Ивановича по Курляндии. Доверенное лицо своего шефа, Порнек завел в «своей» полиции особые порядки. Такие, что на него тут же посыпались жалобы военному губернатору. Лединг был вынужден заменить приятеля помощником пристава Третьего участка Блуком. Тоже, к слову сказать, курляндцем. Однако надзор полицмейстер оставил за собой. От желтых главную роль играл некий Юйхундэ, старший десятник. Его выбрал лично Лединг и принимал ежедневно один на один. И жалобы на вымогательство денег только усилились.

Тут Мартынов снова сбился и потребовал чаю, всем видом показывая, что разговор пора прекращать. Его очевидно смущали собственные подчиненные, которые то и дело ломились без стука в кабинет с различными бумагами. Особенно нервничал он, когда входил полицейский надзиратель Максюта.

Лыков понял, что не нужно требовать лишнего, и спросил в лоб:

– Лединг не поверит устным показаниям Кувалды? И потребует протокола с его подписью?

– А то и сам захочет провести допрос.

– Малясов не станет откровенничать с полицмейстером. Учитывая репутацию последнего.

– Вот и я об этом, – признался начальник отделения. – И чего тогда стоят его слова, сказанные вам? Пшик.

– Но львиная доля сведений в нашем сыскном деле так и приходит. Вы ведь не сообщаете начальству фамилии ваших осведомителей, когда они приносят что-то важное.

– Стараюсь не сообщать, – уклонился от прямого ответа Мартынов. Питерцы задумались. Что же за дела творятся на краю земли? Неужели полицмейстер Лединг лезет в святая святых, в секретную агентуру?

Но тут опять зашел Максюта с каким-то пустяком. Складывалось впечатление, что он желает знать, о чем так долго главный сыщик беседует с командированными. Лыков не удержался и спросил:

– Вам чего тут надо?

– Так что… срочное отношение.

Статский советник вырвал у надзирателя бумагу, пробежал ее глазами и бросил на стол:

– Чтобы, покуда я беседую с господином Мартыновым, сюда никто не входил. Ясно?

– Э… так точно.

– Выполнять!

Надзирателя как ветром сдуло.

– Он? – спросил Алексей Николаевич.

– Если бы только он один, – вздохнул хозяин.

– Кому вы верите более других?

– Дзениту.

– Кто это?

Мартынов впервые улыбнулся:

– Околоточный надзиратель, прикомандирован к отделению. Порядочный, толковый. Исполняет роль моего помощника – неофициально, поскольку в штате такой должности нет.

26

Ханшин – крепкая китайская водка.