Молчание

— Чё стоишь, зажав яйца? Думаешь, молоко прибудет?

Сергей схватил за локоть Марию и притянул ее к себе, одновременно ударив «кочергой» по «ногогрызу».

— Получай, падла! — крикнул он, встал впереди Марии и обрушил с десяток ударов по противнику.

Строй «ногогрызов» превратился в кучу бестолковых тварей, они лезли с разных сторон и мешали друг другу при передвижении.

«Ногогрызы» уже не строем, а один за другим нападали на отчаянного парня. Сергей бил по ним со всего размаху, не жалея сил. Твари отлетали от ударов на большое расстояние.

И все-таки один из «ногогрызов» проскочил возле ног командира отряда. Сергей развернулся и разрубил пополам шустрого монстрика. В это же время к его ногам подскочили еще два «ногогрыза». Сергей и им уделил свое внимание.

— Жуков, не тормози! — закричал он. — Давай сюда! Защищай мои ноги!

Жуков не заставил себя ждать, он уставился на одного из «ногогрызов», который вот-вот собирался полоснуть пилой по ноге Сергея.

— Я здесь! — обрадовал своей расторопностью Жуков. — Я здесь, Сергей!

Он размахнулся и со всей силы опустил «кочергу» в сторону «ногогрыза», но попал по ноге командира. Сергей, вскрикнув, отступил шаг назад и спиной налетел на Жукова.

— Что ты творишь, падла? — спросил он.

Жуков отскочил от Сергея на целых два шага назад.

— Прости, — заныл «падла». — Прости, Серега!

Лицо Сереги перекосило от боли. Он сжал зубы и продолжил лупить по «ногогрызам», один за другим они улетали от его «кочерги». Затем, положив согнутую арматуру на плечо, дал несколько секунд отдохнуть рукам.

— Капрон, быстрее прорывайся к дверям! — скомандовал он. — На тебя вся надежда!

Смутная тревога потянула Федора Ивановича к окну, на котором мороз оставил свои рисунки. Он не мог объяснить себе причину резко возникшего волнения. Но что-то не давало ему покоя. Что-то было не так, он это чувствовал.

Старик встал у окна и провел рукою по стеклу, точно так же, как это сделала Анна, и хмыкнул.

Федор Иванович медленно повернулся и взглянул на Василия и Пузыря, которые как бедные родственники, уселись на одной кровати и уставились «стеклянными глазами» в никуда.

— Скажите, как это так получилось, что из моей тумбочки исчезла одна очень важная папка? — спокойным тоном спросил Федор Иванович.

— Так это… — заговорил Василий, после того, как его глаза стали живыми. — Вчера вечером в палату неожиданно ворвались два врача, сказали, что проводят обыск, открыли вашу тумбочку и забрали из нее папку.

Федор Иванович бросил изумленный взгляд на Василия.

— И что получается: вы тупо сидели и смотрели, как они достают эту папку из моей тумбочки?

Глаза Пузыря вмиг растаяли, и он искренне возмутился:

— Но с вашей стороны не было никаких указаний по поводу этой папки. Откуда мы могли знать, стоит ли реагировать на действия врачей?

Федор Иванович замычал, пытаясь перебороть эмоции.

— Ладно, проехали! — выкрикнул он. — Эта папка в принципе для меня уже не имеет никакого значения. Меня больше всего злит сам факт ее исчезновения.

Взволнованный досадными мелочами старик отвернулся от Василия и Пузыря и вновь посмотрел на разрисованное морозом окно, потер по стеклу пальцами и взглянул на улицу через образовавшийся просвет.

— Что это… я не пойму… никак, — прошептал Федор Иванович и потянулся руками к форточке, открыл ее и выглянул во двор.

— Твою мать! — заорал он. — Да что же это такое!

Старик бросился к выходу из палаты. Он распахнул дверь и кинул испуганный взгляд на Василия и Пузыря.

— Я не совсем понимаю, что происходит, — пробормотал он. — Но один рассказчик обязательно должен замолчать.

Федор Иванович выскочил из палаты и побежал по коридору ожогового отделения, как молодой мальчишка, не знающий, что такое аритмия.

Погодин сел на полу возле кровати Аллочки. В его душе закипала обида на ее злые и несправедливые слова. Она лежала, закрыв глаза, под грязным одеялом и стонала от боли, разрушающей ее тело. В палате не хватало свежего воздуха, воняло испорченным мясом, тухлой капустой и еще непонятно чем.

— Аллочка, я хочу понять, о каком ужасном поступке ты говоришь? — тихо произнес Петр Алексеевич, не надеясь на то, что его возлюбленная найдет в себе силы для того, чтобы ответить.

Однако старшая медсестра открыла тяжелые веки и заговорила слабым голосом:

— Несколько дней назад ко мне в кабинет постучался Беленький и сказал, что у него ко мне есть очень важное дело…Вроде бы одни очень серьезные люди способны изменить всю мою жизнь в один миг.

Аллочка замолчала, и Погодин кинул на нее нетерпеливый взгляд.

— Ну и причем здесь моя фантазия?

— А притом, Погодин! Следующее, что он у меня спросил: во сколько я оцениваю ее — твою гребаную фантазию? И я ему тогда рассмеялась прямо в глаза.

На лице Погодина возникло выражение душевной боли и страдания.

— Прям так и рассмеялась? — проскулил он.

Аллочка увидела кислую мину своего Петеньки.

— Погодин, помолчи чуток! Не беси меня! — взвизгнула она. — Так вот Беленький с презрением посмотрел на меня и произнес странную фразу: мол, Аллочка ты не представляешь, какую цену может иметь нестандартная фантазия… Такая, например, как у твоего Погодина. Я тебе дам двести тысяч долларов только за то, что ты мне добудешь ключи от его каморки.

Глаза Погодина от удивления увеличились в два раза.

— И он реально заплатил тебе такие деньги? — спросил опешивший завхоз.

Аллочка тяжело вздохнула и ответила:

— Да, заплатил.

Погодин резко поник, на его глаза навернулись слёзы.

— Получается, ты продала меня, и еще пытаешься меня и мою фантазию в чем-то обвинять?

Аллочка, собрав остатки сил, приподнялась в постели.

— Не спеши Погодин с выводами, — попросила она. — Можешь мне верить, можешь не верить, но я очень сильно любила тебя, да и люблю до сих пор. И поэтому тебе открыто заявляю — я не понимаю, что со мной произошло… Что-то черное и мрачное обволокло на время мою душу, и я без всяких колебаний согласилась на предложение Бориса Анатольевича.

— Этим черным и мрачным являются большие деньги, только они способны так сильно разрушать души людей и менять существующие реальности…

— Нет, всему виной твоя фантазия, — вскрикнула Аллочка, — она представляет собой совсем не то, чем кажется на первый взгляд. Это какой-то вирус, который заражает души людей, и они совершают необдуманные поступки. Это какая-то специфическая паранормальная дрянь, которая самостоятельно сама по себе меняет реальность.

Погодин, тяжело вздохнув, схватился за голову.

— О боже, я только теперь понимаю, какой все это бред. Ведь я точно так же, как и ты, придавал своей фантазии сверхъестественные свойства. Но сейчас, когда я слушал тебя, у меня открылись глаза. И я вот тебе что скажу: не может что-то само по себе творить зло. Только кто-то всегда в ответе за что-то, и только кто-то, а не что-то может творить зло.

Аллочка вся покрылась потом, но все-таки, несмотря на свой большой живот, полностью села на кровати и опустила ноги на пол.

— Правильно! — крикнула она. — Ты это все придумал! Ты сотворил все это зло!

— Не совсем все так! — заорал в ответ Погодин. — Да, я все это придумал, но не я все это оживил, не я все это превратил в реальность. Это сделал кто-то другой…

На втором этаже в шестнадцатой палате терапевтического отделения Валентина Петровна продолжала рассказывать историю об эпидемии, развившейся в больнице по вине врачей. Она сидела на кровати и чесала лапищей свой громадный нос. Слова из ее рта вылетали, как пчелы из растревоженного улья.

— На этот раз переносчиком инфекции стал какой-то сумасшедший врач. Он перенес инфекцию с третьего на четвертый этаж очень необычным и смешным способом.

Первой не выдержала Вика, она топнула ногой и крикнула: