Настоящие мемуары гейши

Родители никогда ничего не обсуждали при мне, но думаю, что они все объяснили Томико. Мадам Оима была той женщиной, которой они доверили мою старшую сестру Яэко много лет назад. Она приняла девушку как свою атотори и учила ее быть гейко. Однако Яэко покинула Гион Кобу, не выполнив свои обязательства перед мадам Оима. Это беспокоило моих родителей. Они надеялись, что, если Томико выполнит свой долг, это хоть как-то скрасит отступничество Яэко.

Конечно же, у Томико не было шансов стать следующей атотори. В четырнадцать лет она уже считалась слишком старой. В идеале, атотори принимают в семью, когда те еще совсем маленькие. Никто не говорил мне, что сестра уходит. Я думаю, что родители считали меня слишком маленькой, чтобы понять, что происходит, и поэтому ничего не объясняли. Все, что я знала, так это то, что Томико однажды уехала на летние каникулы и больше не вернулась домой (по современному закону, девушка сначала должна закончить школу, прежде чем ей можно поступать в школу гейко).

Мне было жаль, что ее нет. Она была моей любимой сестрой, самой умной и толковой из всех. Однако переезд Томико не сделал реже визиты мадам Оима. Она все еще хотела заполучить и меня. Несмотря на протесты моего отца, она упорно преследовала свои интересы. И продолжала приходить снова и снова, месяц за месяцем, и просить, чтоб ей отдали меня. С таким же постоянством отец вежливо, но настойчиво продолжал отказывать.

Мадам Оима использовала все аргументы, которые могли убедить отца в том, что с ней меня ждет ослепительная карьера и родители не должны стоять у меня на пути. Она просила и умоляла отца передумать. Особенно отчетливо помню, как старуха говорила ему. «Ивасаки – это один из лучших окия в Гион Кобу, и мы можем предоставить Масако прекрасные возможности, которые она нигде больше не получит».

В конечном счете постоянство мадам Оима повлияло на решение отца, и я почувствовала, что он сдает свои позиции.

Однажды я сидела у него на коленях. Они разговаривали, и гостья опять вернулась к этому вопросу. Отец рассмеялся.

– Хорошо, хорошо, мадам Ивасаки, еще очень рано об этом говорить, но я обещаю, что мы вместе с Масако придем как-нибудь навестить вас. Вы же знаете, решение останется за ней. Возможно, ей понравится у вас.

Я думала, что папа сказал это только для того, чтобы отделаться от приставучей мадам.

Мне казалось, что мадам Оима пора идти домой. Зная, что люди обычно заходят в санузел, прежде чем покидают дом, я повернулась к ней и сказала:

– Пописать.

Гостья подумала, что я спрашиваю у нее, а не указываю, что делать, и вежливо спросила, не хочу ли я, чтобы она проводила меня в туалет. Я кивнула, слезла с колен отца и взяла ее за руку. Когда мы вошли в туалет, я показала ей на унитаз и сказала:

–Тут.

После чего спокойно вернулась в гостиную.

Мадам Оима пришла спустя несколько мгновений.

– Спасибо, что ты так заботишься обо мне, – сказала она.

– Иди домой, – ответила я.

– Да, мистер Танака, мне пора идти, – сказала старуха, – но мне кажется, что сегодня наше дело сдвинулось с мертвой точки.

С этими словами она покинула дом.

Я слишком мало времени жила под родительской крышей, но за все то время, что я была с ними, папа с мамой дали мне много хороших уроков, которые пригодились на протяжении всей моей жизни. Особенно отец. Он сделал все, что было в его силах, чтобы привить мне независимость и ответственность. Кроме всего прочего, он вселил в меня чувство гордости.

У отца было два любимых высказывания. Одно из них было про самураев. Что-то вроде пословицы, где говорится о том, что самурай должен придерживаться более высоких стандартов, чем кто-либо другой. Даже если ему нечего есть, он должен делать вид, что у него много еды, это означает, что самурай никогда не должен отказываться от гордости. Он также цитировал это высказывание в том смысле, что воин никогда не проявляет слабости в бедственной ситуации. Второе высказывание было: «Хокори о моцу». «Держись за свою гордость», живи с достоинством, вне зависимости от обстоятельств.

Он повторял эти фразы так часто и с таким выражением, что мы приняли их как свои молитвы.

Все говорили, что я была очень странным ребенком. Родители рассказывали мне, что я почти не плакала, даже будучи младенцем. Они беспокоились, что, возможно, у меня проблемы со слухом, или что-то не так с голосовым аппаратом, или же у меня какая-нибудь болезнь. Отец иногда наклонялся к моему уху и громко что-то говорил или будил меня громким возгласом, когда я спала. Я выглядела удивленной, но не плакала.

Когда я стала старше, они поняли, что со мной все в порядке, просто я необычайно тихий ребенок. Я любила мечтать. Помню, как я хотела узнать названия всех цветов и птиц, гор и рек. Я верила, что, если я спрошу у них, они сами скажут мне, как их зовут, и не хотела, чтобы другие люди рассказывали мне об этом, я хотела узнать сама. Верила, что, если я буду долго смотреть на какой-либо предмет, он заговорит со мной. Я и сейчас в это верю.

Однажды вместе с мамой мы смотрели на белый и персиковый космос, который цвел на другой стороне водоема возле дома. Я спросила:

– Мама, как называется этот цветок?

– Космос, – ответила она.

– Хм, космос. А как называется этот маленький?

– Тоже космос, – сказала мама.

– Но почему? Как могут два разных цветка иметь одинаковое название?

Мама выглядела озадаченной.

– Знаешь, космос – это название всего семейства. Это – один из видов.

– Но у нас дома тоже семья, а у людей, которые тут живут, у всех разные имена, свои собственные. Это значит, у каждого цветка тоже должно быть собственное имя. Я хочу дать им имена, так же как и ты дала нам. Думаю, цветам это понравится.

Мама пошла туда, где работал отец.

– Масако только что предложила забавную вещь. Она хочет дать каждому цветку космоса свое собственное имя.

Отец сказал мне:

– Мы больше не хотим детей, так что мы не обязаны придумывать им имена.

Мысль о том, что нашей семье больше не нужны дети, заставила меня почувствовать себя одинокой.

Отчетливее всего я помню один прекрасный майский день. Зеленела нежная травка, на склонах гор цвели ирисы, и было чарующе тихо. Мы с мамой отдыхали на передней веранде. Я сидела у нее на коленях, и мы наслаждались теплом солнечных лучей. Она сказала:

– Какой чудесный сегодня день!

И я отчетливо помню, как ответила ей:

– Я так счастлива!

Это оказалось последним прекрасным воспоминанием моего детства.

Я подняла глаза. Какая-то женщина переходила через пешеходный мостик, направляясь к нашему дому. Она казалось какой-то неотчетливой, похожей на мираж.

Каждый мускул на теле матери напрягся. Ее сердце забилось быстрее, она сразу вспотела, и ее запах изменился. Она вздохнула и отшатнулась назад, будто почуяв угрозу. Ее руки сжали меня сильнее, инстинктивным защитным движением, но я тоже почувствовала опасность, которая так испугала мою мать.

Я смотрела на женщину, идущую по направлению к нам. Внезапно я ощутила, как время остановилось. Казалось, гостья идет к нам, как в замедленной съемке. Точно помню, во что она была одета: на ней было темное кимоно, подпоясанное бежевым оби с коричневым и черным геометрическим орнаментом.

Внезапный холод охватил меня, я побежала в дом и спряталась в шкафу.

Мне не верилось в то, что произошло потом. Отец вошел в комнату, и женщина заговорила с родителями с нескрываемой ненавистью в голосе. Они пытались ответить ей, но она агрессивно и резко перебивала их. Ее голос становился все громче и громче. Я не понимала большую часть из того, что она говорила, но знала, что незнакомка использует множество плохих и нецензурных слов. Никогда раньше я не слышала, чтобы кто-то разговаривал таким тоном. Она была похожа на какого-то демона. Казалось, ее речь будет длиться часами. Я не знала, кто она такая, и не могла представить, что могли сделать ей мои родители, что она так себя с ними вела. В конце концов гостья ушла.