Страница 4 из 16
– А «Питера» у вас случайно нет? – задал вопрос БГ и затянулся сигаретой.
– Питерские нам не по карману, – предвидя будущее, парировал Игорь. Когда в 1946-м партия сочла джаз вредным – «сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст», в ДК «Москва» продолжал выступать местный джаз-банд. Замаскировали его под «эстрадный квартет» без опасного слова «джаз»: на сцену выходила солистка в длинном платье с декольте и музыканты, которые играли уже «подпольный» джаз. Выступали перед вечерними сеансами кино и по выходным; изнурённые войной кемеровчане танцевали под музыку «толстых». Потом смотрели американские фильмы, которые нам присылали союзники. Ну и, конечно, заходили в буфет.
Я, кстати, подготовился, вот у меня есть цитатка из статьи «О музыке толстых» пролетарского писателя Максима Горького в газете «Правда»: «Но вдруг в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек – раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рёв, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздаётся хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки; весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту, две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом.
Это – радио, одно из величайших открытий науки, одна из тайн, вырванная ею у притворно безгласной природы. Это – радио в соседнем отеле утешает мир толстых людей, мир хищников, сообщая им по воздуху новый фокстрот в исполнении оркестра негров. Это – музыка для толстых. Под её ритм во всех великолепных кабаках ”культурных” стран толстые люди, цинически двигая бёдрами, грязнят, симулируют акт оплодотворения мужчиной женщины.
Нечеловеческий бас ревёт английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обозлённого верблюда, грохочет барабан, верещит скверненькая дудочка, раздирая уши, крякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра, шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног».
– Сильно он их приложил, – оценил БГ классика в битве с джазом.
– После такого хочется выпить! – подытожил Игорь.
– Не правда ли, славно, что кто-то пошёл за вином! – процитировал БГ самого себя.
– За пивом, Борис Борисович, за пивом! Да! И за всем этим следил лично товарищ Сталин. Он стоял в сквере перед кинотеатром в длинной шинели и с той самой газетой «Правда» со статьей Максима Горького в руке. После смерти Хозяина и развенчания культа личности, демонтировали его не сразу, кажется, только в 1959-м – в Сибири всегда присматриваются к событиям в Центре. А этих сталиных по городу штук шестьдесят стояло. Незадолго до этого местные шутники, а репрессированных и их потомков в Кемерово – считай каждый второй, засунули ему подмышку непочатую бутылку водки. Не пожалели для Иосифа Виссарионовича дефицит. Так он и стоял перед Москвой целых три дня с водярой – милиция охраняла, но не решалась отобрать пузырь у Вождя. После этого случая его быстренько ночью демонтировали, поколотили на куски и упаковали в утиль, чтобы впредь шалить неповадно было. Шутников особенно не искали. Что им предъявишь? Раньше бы – сразу к стенке – «расстрелять гадину», а сейчас: «Все о Сталине рыдали – аж мороз по коже! А теперь они сказали: «Слава ж тебе, Боже!».
– А что писатели?
– Писали. И не только доносы на коллег по цеху. Александр Волошин в 1950 году за роман «Земля Кузнецкая» был удостоен Государственной Сталинской премии второй степени. Роман прогремел на всю страну, был переведён на десятки языков. Денег у него было два больших чемодана и маленькая тележка, а душа широкая. Как-то в декабре вечером выходят зрители с вечернего сеанса из «Москвы», а перед кинотеатром стоит ёлка, которую Волошин нарядил палками колбасы и бутылками водки. А время голодное – послевоенное, товары в магазинах появились в избытке, это даже потом вспоминали как «сталинское изобилие», но денег у народа не было: «Налетай, честной народ, сталинскую получил – отметим!».
– Во благо всех живых существ! *
– Ом мани падме хум! * Тут оттепель, потом заморозки. Как-то пережили. В 70-е наша «Москва» – снова центр городской пижонской жизни, и снова можно джаз. И, что немаловажно, сюда завозят дефицитное бутылочное пиво, которого в магазине вовек не купишь. Выпить его, пенное, прохладное, стоя с товарищами в костюмчике из кримплена* на открытой веранде «Москвы» с видом на площадь перед кинотеатром и ещё не шумную улицу Дзержинского, было солидно! В малом зале показывали редкие советские и заграничные ленты: фестивальное кино, Тарковского.
– А как же акустика в этом прелюбопытном заведении?
– Звук в зале очень приличный. Проектировал какой-то «кулибин» из столицы – специально выписали.
– Отлично! Немного отдохну с дороги и сделаем саундчек*.
– Конечно, Борис Борисович.
День пролетел, как секунда: саундчек, обед, экскурсия по городу, концерт.
Это был полный аншлаг. О концерте объявили всего за три дня, а продали полный зал.
В зале Игорь Петрович с удивлением отметил, что публика пришла самая разнообразная: много людей за тридцать и в то же время совсем молодых – студентов и школьников.
– Да, некоторые люди светят, некоторые – греют, а некоторые – и светят, и греют, – вздохнул Игорь. Всё получилось, как он мечтал.
После концерта – ужин. Игорь поставил на стол две тёмно-зелёные бутылки без этикеток:
– Борис Борисович, как заказывали!
– А, не забыли – знаменитый сибирский первач, наслышан! Ну давайте, за ваш гостеприимный Кемерово!
– Борис Борисович…
– Для вас – просто Борис.
– Борис, к первачу рекомендуем солёные закуски – всё домашнее: капустка квашеная, огурчики… И обязательно попробуйте солёный папоротник. Из тайги!
Ужин прошёл легко и весело, Борис уже обращался к Игорю на «ты», Игорь чувствовал себя на седьмом небе.
– Игорь, а кто сотворил сию амброзию*? – спросил БГ.
– Иваныч! Живёт в деревне Пугачи, это недалеко от Кемерово, – ответил Игорь.
– А давай махнём к нему, в эти ваши Пугачи! – предложил БГ.
– А давай! – легко согласился Игорь.
Дело было уже к ночи, и когда БГ, Игорь и Рюша приехали в Пугачи, Иваныч собирался ко сну.
– Доброй ночи, Иваныч! Ты уж извини, что мы на ночь глядя, но артист завтра в Москву улетает и хотел с тобой познакомиться как с творцом настоящего сибирского первача!
Лицо Иваныча потеплело:
– Ну заходите, доброму человеку у нас всегда дверь отрыта!
– Меня зовут Борис, а вас как звать-величать, хозяин? – поинтересовался БГ.
– Уже лет адцать все в деревне Иванычем кличут, и ты не робей!
На столе появилась запотевшая бутыль первача, как скатерть самобранка стол украсился простой деревенской закуской.
– А вы по какой части артист-то будете?
– Это же тот самый, который «Город Золотой»! – поспешил вмешаться Игорь.
– Артист как артист. Народный —частично инородный. Иваныч, а в чём секрет вашего творения? – спросил БГ.
– Да какой уж тут секрет, что бабка даст, на том и ставлю – тут калинка, тут малинка, тут кака лесна травинка.
– Ну, может быть, вода какая-то особенная?
– Умный ты человек! Вода – да. Её специальные ходы под землёй ведаю.
– Игорь, а гитару-то захватили? – спросил БГ.
– Конечно!
– Давай сюда.
И БГ спел «Город Золотой» и про старика Козлодоева, а потом ещё и ещё. Они пили первач, закусывали хрустящими огурцами, и было им хорошо.
Под утро, на прощанье Иваныч сказал:
– Борис, ты как устанешь там в столицах колесо сансары крутить – приезжай к нам в Пугачи, отдохнёшь. «Откуда он знает такие слова?», – подумал Игорь.