Страница 12 из 16
Всё детство я провёл у бабушки, которая жила на Сибирском переулке, это пройти чуть вглубь частного сектора от перекрёстка нынешней улиц Соборной (экс-Тимирязева) и Сибиряков-Гвардейцев.
В одной трамвайной остановке от нас был городской базар или, по-народному, барахолка. Сейчас на его месте – Знаменский собор. Поход на базар был обязательным развлечением по выходным дням. Здесь собирался весь Кемерово.
В будние дни базар не работал, только какие-то совсем алчные бабки торговали семечками у закрытого входа.
Все разнообразие товаров и продавцов частной торговли города Кемерово умещалось на квадрате примерно 100 на 100 метров.
Итак, пошли!
Слева, вдоль трамвайных путей, собачий ряд. У высоких тополей продавали щенков, собак и редких кошек. Кошки в то время не считались товаром – моды на экзотические породы ещё не было (пожалуй, только сиамская), а дворовые плодились и размножались сами по себе. Основной товар – овчарки, охотничьи и декоративные. Там, в этом собачьем ряду, произошло моё первое грехопадение – я продал друга.
Каждый советский мальчик откровенно или втайне мечтал о немецкой овчарке.
Овчарка была культовой собакой всесоюзного масштаба. Она украшала все фильмы и книги про войну, пограничников и уголовный розыск. Крепкая. Умная. Подтянутая.
Существует две близкие породы – немецкая и восточноевропейская овчарка. Базовой породой для выведения восточноевропейской послужили немецкие овчарки, вывезенные из Германии в СССР в 1930-е годы.
Ценились обе породы, но немецких овчарок уважали даже больше чем европеек, несмотря на то, что они были «немецкими». И даже эсэсовцы со шмайсерами и с овчарками на длинных поводках в фильмах про недавнюю войну и Штирлица не смогли испортить этой собаке её безупречную репутацию. Она была образцом верного служения родине и советскому народу.
Моё несчастливое детство прошло под завывания: «Хочу собаку!».
Я хотел её так сильно, что готов был ради неё на всё – учиться только на отлично, регулярно убираться в своей комнате, ходить к бочке за квасом столько раз в день, сколько скажут, – в общем, быть идеальным ребёнком. Родители, если бы захотели, могли под это маниакальное желание вить из меня корабельные канаты, но им это в голову не приходило. Я устраивал им бойкоты и голодовки, не разговаривал с ними днями и неделями, лежал под одеялом и тихо рыдал.
Я хотел не просто собаку, а такую большую, с умными глазами, внимательно наклоняющую морду и чутко реагирующую на мои команды. Немецкую овчарку!
Моя «собачья история» началась рано утром в ноябре 1976-го.
Я – ученик 1 «А» класса школы №31 города Кемерово. Учусь с первой смены.
Около 6 утра зазвонил телефон. Это было очень странно – таких ранних звонков у нас никогда не было. Дом спал. Мама взяла трубку и сквозь сон спросила:
– Кто это?.. Собаку, какую собаку?
Я услышал «страшное» слово, моментально вскочил с постели:
– Собаку, давай собаку!
Мама, ещё не проснувшись, честно призналась:
– Звонила моя студентка, у неё ощенилась собака, – и ушла досыпать.
Маму, конечно, я дожал. Не помню, через сколько дней, но мы поехали за собакой. Взяли с собой старую кроличью шапку черного цвета.
Кролик был самым близким другом советского человека – «не только ценный мех, но и три – четыре килограмма диетического, легкоусвояемого мяса». Кроличью шапку хулиганы на улицах не снимали с прохожих даже в самых дерзких районах Кемерово – это было западло. В каждой семье на антресолях валялись поношенные, затёртые, засаленные кроличьи шапки. Выбросить их было жалко, а носить уже стыдно.
Приехали. Собака оказалась болонкой. Поговорили, завернули собачий комочек в шапку и – домой! Она была беспаспортная, и имя мы могли ей выбрать любое. Нарекли – Фенькой!
Первые полгода я был не седьмом небе от счастья – ухаживал за ней, гулял, кормил. Фенька росла и из маленького комочка превратилась в прелестную лохматую белую болонку. А я опять начал «скулить». Собака оказалась собаке рознь! Я-то хотел овчарку, чтобы дрессировать её, учить всяким командам, задерживать хулиганов и даже, возможно, шпионов.
А эта – издевательство какое-то, а не собака.
Настроение моё всё больше портилось. Я понял, что суровая судьба сыграла со мной злую шутку – подсунула мне «ни то, ни сё» вместо овчарки.
Уже второклассник – Сергей Колков, принял первое важное решение в своей жизни – продать собаку.
В воскресенье я проснулся в гостях у бабушки и твёрдо сказал:
– Я иду на базар продавать Феньку!
Бабушка относилась к Феньке спокойно и без личной привязанности, как всякий деревенский человек относится ко всему живому – скотина она скотина и есть.
Моя идея была такая – продать Феньку и купить щенка овчарки, чтобы всё в моей жизни стало «по-настоящему».
Я быстро оделся, взял Феньку на поводок и двинулся в сторону базара, бабушка покорно засеменила за мной.
Пришли на базар. Я занял свободное место у тополя в собачьем ряду. Вокруг меня моментально собрались люди. Вид сильно кучерявого мальчика с такой же кучерявой, но только белой болонкой в ряду взрослых продавцов был необычным.
Какой-то рослый пацан, сплюнув шелуху от семечек на землю, спросил, сам себе ответив:
– Чё, друга продаешь?
Я промолчал. Мне не хотелось рассказывать какому-то чужому мальчику как обманула меня злодейка-судьба.
Стою. Мне сильно стыдно, но отступать уже нельзя. Было стрёмно не от того, что продаю Феньку, а стыдно вообще – продавать.
Вскоре появился перспективный покупатель – женщина средних лет:
– Сколько стоит собака?
Это было неожиданно.
Продать-то я Феньку решился. Моё решение было твёрдым, но и абстрактным одновременно. Ни с мамой, ни с бабушкой я это не обсуждал. О цене вообще не думал.
До этого я ничего и никому в своей жизни не продавал, даже за пять копеек.
Женщина мне сразу понравилась, она была симпатичная и «городская».
– Мальчик, и сколько же стоит? —повторила она вопрос.
А вот сколько? Я чуть-чуть подумал и выпалил:
– Пятьдесят!
Почему «пятьдесят»? Это была самая большая купюра, которую я видел до этого в своей жизни – зелёная, хрустящая, с серьезным дедушкой Лениным в пиджаке.
Бабушкина пенсия была 40 рублей. Она ахнула:
– Деньжищи-то какие!
В её голове не укладывалось, что бесполезная в хозяйстве собака может вдруг стоить таких серьёзных денег.
Покупательница не торговалась:
– Хорошо, беру.
Достала те самые пятьдесят рублей одной хрустящей бумажкой и вручила их мне.
Дальше всё было как в тумане – я положил их в карман, отдал женщине поводок с Фенькой, развернулся и пошёл домой. Бабушка засеменила за мной. В тот день я был не в состоянии прицениваться к щенкам овчарок. Больше Феньку я никогда не встречал.
Всё случилось по-настоящему – настоящие деньги за настоящее предательство.
А базар жил своей жизнью.
Глава вторая
На пятачке перед входом стоял автобус пазик – продавали музыку на открытках. Шлягеры зарубежной эстрады местные умельцы «пилили»* на целлулоиде, потом скобой крепили к открытке «С новым годом!» и пускали зарубежные хиты в народ.
Слушать такую открытку можно было достаточно долго. Одна песенка – 1 рубль. Из автобуса звучали шлягеры Аббы, Бони М, Чингиз Хан, Африка Симона и прочая вкуснота. Крутили песни по чуть-чуть, секунд по тридцать, основной мотивчик и куплет. Нужно было стоять рядом с автобусом и ловить какую-то самую клевую песню, потом бежать к окошку и объяснять: «Мне вот эту: капа-да-па-дапа, да-да-да, а дуля кукарера, шозадела!».
Хит-парад у пиратов был на мировом уровне – хотелось купить каждую вторую песню. Названий исполнителей и групп толком никто не знал. Советская музыка была у них не в почёте – не помню, чтобы на открытках продавали хоть какую-нибудь советскую песню. Дельцы из автобуса хорошо разбирались во вкусах кемеровчан. Торговля шла бойко.