Прикосновение тьмы

Мужчина уставился на нее в ожидании продолжения, и она улыбнулась:

– Вы не говорили, что ответ должен быть подробным.

Он улыбнулся ей в ответ:

– Запомню на будущее, обещаю.

– На будущее?

– Я надеюсь, это не последний раз, когда мы играем в покер.

У Персефоны в животе вспорхнули бабочки. Ей нужно было сказать ему, что это ее первый и последний поход в «Неночь».

Вот только она так и не смогла заставить себя произнести эти слова.

Он снова раздал и снова выиграл. Персефоне уже начало надоедать проигрывать и отвечать на вопросы мужчины. Почему он вообще так заинтересовался ею? Где была та женщина, что стояла рядом с ним на балконе?

– Почему вы разозлились на свою мать?

Она на мгновение задумалась.

– Она хочет, чтобы я была той, кем я быть не могу. – Персефона опустила взгляд на карты. – Я не понимаю, почему люди это делают.

Он склонил голову набок.

– Вам не нравится наша игра?

– Нравится. Но… я не понимаю, почему люди играют с Аидом. Почему они хотят продать ему свою душу?

– Они соглашаются на игру не потому, что хотят продать душу, – ответил он. – Они делают это, потому что думают, что могут выиграть.

– А они выигрывают?

– Иногда.

– Его это злит, как думаете? – Этот вопрос должен был остаться у нее в голове, и все же слова слетели с ее губ.

Мужчина ухмыльнулся, и глубоко внутри ее поднялось незнакомое чувство.

– Дорогая, я выигрываю в любом случае.

Ее глаза округлились, сердце забилось в груди. Она тут же встала, и его имя вырвалось из ее рта, словно ругательство:

– Аид.

Его имя у нее на языке, кажется, произвело на него впечатление, но она не могла сказать, какое именно – хорошее или плохое. Его глаза потемнели, а улыбка сменилась на жесткую непроницаемую маску.

– Мне пора идти.

Она развернулась и покинула небольшой зал.

На этот раз Персефона не позволила ему остановить ее. Она торопливо спустилась по спиральной лестнице и нырнула в толпу на первом этаже. Все это время она остро чувствовала место на своем запястье, где пальцы Аида коснулись ее кожи. Было ли преувеличением сказать, что оно горело?

Ей потребовалось время, чтобы найти выход. Оказавшись снаружи, она сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем подозвать такси. Сев в него, она отправила быстрое сообщение Лексе о том, что уехала из клуба, потому что ей стало нехорошо. Было бы нечестно по отношению к подруге заставлять ее уходить раньше, в то время как Персефона не могла больше ни минуты оставаться в этой башне.

Осознание того, что она натворила, обрушилось на нее со всей мощью.

Она позволила Аиду, богу подземного царства, учить ее, прикасаться к ней, играть с ней, задавать ей вопросы.

И он выиграл.

Но это было еще не самое плохое.

Нет, худшее заключалось в том, что какая-то ее часть – та, о существовании которой до сегодняшнего вечера она даже не подозревала, – хотела броситься обратно в клуб, найти его и потребовать урока по анатомии его тела.

Глава III. Новости Новых Афин

Утро наступило быстро.

Персефона всмотрелась в зеркало, чтобы убедиться, что ее чары на месте. Магия была слабой, так как богиня ее заимствовала, но достаточной, чтобы спрятать рога и изменить бутылочно-зеленый цвет ее глаз на болотный.

Она протянула руку, чтобы нанести еще капельку чар на глаза. С ними было сложнее всего – бо́льшая часть магии уходила на то, чтобы приглушить их необычно яркий свет. Сделав это, девушка застыла, заметив что-то у себя на запястье.

Что-то темное.

Она поднесла запястье ближе к глазам. На коже проступил ряд точек – некоторые меньше, другие больше. Они были похожи на простую элегантную татуировку.

Так не должно быть.

Персефона включила кран и терла кожу до тех пор, пока та не покраснела, но чернила не пропали и даже не потускнели. По правде говоря, они как будто стали еще темнее.

Потом она вспомнила, как вчера в «Неночи» ее руку накрыла рука Аида, чтобы не дать ей уйти. Ее согрело тепло его прикосновения, но после, когда она сбежала из клуба, кожа в этом месте начала гореть, и ощущение усилилось, когда она легла спать.

Богиня несколько раз включала свет, чтобы проверить запястье, но ничего не находила.

До сегодняшнего утра.

Персефона подняла взгляд к зеркалу, и ее чары покрылись рябью от гнева. Почему она подчинилась его требованию остаться? Почему не смогла понять, что попросила научить ее играть в карты самого бога мертвых?

Она знала почему. Ее отвлекла его красота. Почему никто не предупредил ее, что Аид – очаровательный мерзавец? Что от его улыбки перестаешь дышать, а от одного взгляда замирает сердце?

Что за метка у нее на запястье и что она значит?

Одно богиня знала наверняка: Аид ей расскажет.

Сегодня же.

Однако, прежде чем она сможет вернуться в башню из обсидиана, ей нужно сходить на стажировку. Ее взгляд упал на богато украшенную шкатулку, что дала ей мать. Она стояла на углу ее туалетного столика, наполненная драгоценностями. Но когда Персефоне было двенадцать лет, в ней лежали лишь пять золотых зерен. Деметра создала их своей магией и сказала, что из них вырастут розы цвета жидкого золота – для богини весны.

Персефона посадила их и старательно ухаживала за ними, но вместо пышного цвета они выросли пожухлыми и черными.

Она никогда не забудет выражения лица матери, когда та увидела поникшие розы, – шок, разочарование и отказ верить в то, что цветы ее дочери растут, будто из самого царства мертвых.

Деметра протянула руку, дотронулась до цветов, и они наполнились жизнью.

Персефона никогда больше к ним не подходила и избегала этой части оранжереи.

При виде шкатулки метка у нее на коже стала такой же горячей, как ее стыд. Ее мать не должна узнать об этом.

Девушка порылась в шкатулке и вытащила браслет – достаточно широкий, чтобы скрыть метку. Этого будет достаточно, пока Аид ее не уберет.

Персефона вернулась к себе в комнату, но не успела сделать и пару шагов, как перед ней вдруг из ниоткуда возникла ее мать. Персефона подпрыгнула, и сердце едва не выскочило у нее из груди.

– О боги, мама! А ты не могла бы пользоваться дверью, как нормальные родители? И стучаться, прежде чем войти?

В обычный день Персефона бы так не возмутилась, но сегодня она была на взводе. Деметра не могла узнать про «Неночь». Девушка торопливо перебрала в памяти все, что было на ней прошлым вечером, – платье уже было в комнате Лексы, туфли у нее в шкафу, а украшения она засунула в сумочку, что висела на дверной ручке.

Богиня плодородия была прекрасна и не тратила время на то, чтобы скрыть под чарами свои элегантные семиконечные оленьи рога. Ее волосы были светлыми, как у Персефоны, но прямыми и длинными. Ее кожа сияла, а высокие скулы были подчеркнуты природным розовым оттенком, как и губы. Деметра приподняла заостренный подбородок, окидывая Персефону критичным взглядом глаз, что меняли свой цвет от карего до зеленого и золотого.

– Чепуха, – произнесла она и приподняла подбородок Персефоны большим и указательным пальцами, чтобы наложить еще чар. Персефона и без зеркала знала, что делает мать – замазывает веснушки, румянит щеки и выпрямляет ее волнистые волосы. Деметре нравилось, когда Персефона была похожа на нее, а Персефона предпочитала походить на мать как можно меньше. – Ты можешь изображать из себя смертную, но при этом все равно выглядеть божественно.

Персефона закатила глаза. Ее внешность была для матери еще одним поводом для раздражения.

– Вот! – наконец воскликнула Деметра и отпустила ее подбородок. – Прекрасно.

Персефона взглянула в зеркало. Она была права – Деметра скрыла все, что Персефоне так нравилось в своей внешности. И все же она сумела выдавить:

– Спасибо, мама.

– Да не за что, мой цветок. – Деметра погладила ее по щеке. – Ну, расскажи мне об этой… работе.