Страница 10 из 14
– Тут живые! – он замахал руками. – Скорее сюда!
Час работы. Они разбирали завал камень за камнем. Вскоре в пыли показалось маленькое личико Айды. Картал все еще не верил. Его глаза заволокли слезы. Нет, не мужские скупые, а самые настоящие потоки счастья.
Спасатель аккуратно ступил вниз и припал к ребенку. Он плакал, целуя ее щеки.
– Как тебя зовут? – вопрошал он.
– Меня зовут Айда и я в порядке, – бодро ответила девочка.
– Слава Аллаху, слава Аллаху…
Картал постарался встать, но Айда обхватила его плечи.
– Все хорошо, все хорошо, я с тобой, – всхлипывал Картал.
Айда не плакала. Ее вытащили и положили на носилки. Первый осмотр в машине медицинской помощи выявил – на Айде не было ни единой царапины.
– Что-нибудь болит? – спросила врач.
– Нет, но я хочу воды и айрана.
Она все еще крепко сжимала руку Картала.
– Вот тебе вода, а с айраном подождем до больницы, – улыбалась доктор.
– Вы достали мою маму? – внезапно спросила Айда.
У открытых дверей машины стояла бригада. Картал лишь недоумевающе взглянул в лица мужчин.
– Мы свяжемся с твоей семьей, не волнуйся! – произнес Ахмет. – Они скоро к тебе приедут.
– Нет, нет, там моя мама! Она со мной говорила! – не унималась девочка.
Картал почувствовал как приподнялись волосы на его затылке. Бригада сорвалась с места, спешно натягивая рабочие перчатки.
– Айда, ты уверена, что с тобой говорили? – осторожно спросил Картал.
– Моя мама, она все это время говорила со мной. Она пела мне песни, рассказывала истории, а потом сказала: «кричи Айда, сейчас что есть сил кричи, дочка!» И я кричала. А потом меня нашли.
– У нее нет обезвоживания, – прошептала на ухо Карталу доктор. – Спроси ее, откуда она пила…
– Айда, ты что-нибудь ела? Пила?
– Я пила воду из стиральной машины, мне мама показала как…
Доктор Айлин зажала ладонью рот, отвернулась и заплакала.
– Картал! – окликнул спасателя Ахмет.
Напарник ничего не произнес, но его глаза сообщали: «живых больше не осталось».
***
(3 часа спустя)
– Ферузан Ханым*, Айше достали, – Картал встал перед женщиной на колено. – И Сэма и она… Они обе скончались на месте.
Женщина громко всхлипнула, закрыв лицо руками с насквозь промокшим платком.
– Но Айда… Она все время твердит, что с ней была мать…
– Наверняка была, – тяжело вздохнул Картал.
Ферузан обняла спасателя.
– Спасибо, сынок, спасибо… Хочешь повидать ее?
Картал сдержанно кивнул.
– Идем, идем… – Ферузан сжала его руку и потянула в палату.
На кровати сидела Айда. Она безотрывно смотрела в небольшой телевизор, что висел под потолком. Шел ее любимый мультик.
– Айда? – тихо произнес Картал.
– Картал! – весело воскликнула она и потянула к спасателю руки.
Они обнялись. Мужчина снова заплакал. Айда улыбалась. Она смотрела на дверь, у которой стояли прозрачные фигуры матери, сестры и дедушки Халиля.
***
Бэй – уважительное обращение к мужчинам
Абла – старшая сестра
Семитжи – продавец традиционного турецкого бублика под названием семит
*турецкая пословица
*турецкая пословица
Алла-алла – восклицание, обозначающее возмущение, порицание
Аннэ – по-турецки мама
Панжур – популярные в Турции автомотические ставни-жалюзи с внешней стороны окна
Фалджи – гадалка
Ханым – уважительное обращение к женщинам
Шизофрения
– Шагнув туда, ты никогда не вернешься обратно, – произнесла тетя Маша.
Ее большие синие глаза показались не на шутку встревоженными.
– Не улыбайся, мальчик, сойти с ума – это поистине страшно. Более того, ты никогда не поймешь, что это уже произошло с тобой. В этом и заключается все коварство сумасшествия. Люди вокруг будут казаться странными, в их поступках не найдется логики, их поведению не будет оправдания, но на самом деле именно ты окажешься сумасшедшим.
– Да нет, я верю. Просто вы так говорите, будто это хуже смерти, – обронил я.
– Антон, потерять себя намного хуже смерти. Почему, ты думаешь, клиника, подобно тюрьме, в решетках? Сумасшедшие не могут убежать через окно пятого этажа, но могут из него выпрыгнуть, потому как более не в состоянии жить в мире, который они не способны разделить с родными и близкими. Их реальность отличается от реальности общества, и переступить обратно этот порог они уже не могут.
Мамина родная сестра тетя Маша – невероятно приятная и красивая от природы женщина. Но работа врачом в психиатрической клинике сильно отличала ее от других симпатичных женщин сорока лет. Ко всему у нее не было ни семьи, ни бойфренда, хотя не знаю, применим ли этот термин к людям средних лет. Помимо сверхэмоциональности, помехой на пути к счастью могли служить истории из больничной практики. Ее рассказы о пациентах порой выходили за рамки уместного, и отец, закрывая за тетей Машей входную дверь, каждый раз подшучивал – хороший работник пропитывается своим ремеслом насквозь.
– Антон, они действительно видят бесов, понимаешь?!
Я ошпарил палец, наливая ей чай.
– Но ведь бесов не существует, – тщетно выводя диалог в русло разумного, я сел рядом и подул на горячий напиток.
– Откуда нам знать, что существует, а что нет, – тетя Маша последовала моему примеру. – Мы выписывали одну пациентку, что слышала голоса в голове. По сути, шизофрения не лечится, но залечить ее на время можно. Голоса затихают. От злостных приказов они переходят к тихому шепоту, который уже вполне можно контролировать. И это все, что мы можем сделать для больных шизофренией. В редких случаях они способны договориться с голосами. И лично я знаю всего пару больных, которым удалось прогнать шепот навсегда.
Моя тетя отпила ароматный чай и начала рассказ…
«Она сидела в моем кабинете на выписку. Ее жилистые руки перебирали стежки по краю пижамы, а глаза спокойно смотрели в заключение.
– Как ваши голоса? Вы же, бывает, еще говорите с ними? – спросила я, пытливо взирая исподлобья.
– Не буду сочинять, Мария Павловна, я все еще их слышу, – тихо произнесла пациентка.
– Так как же мы будет вас выписывать? – я демонстративно положила шариковую ручку на стол.
– Я научилась с ними договариваться, – быстро и четко ответила она, – хотя, склоняюсь, будет неуместным называть один голос множеством.
– Лукреция, что вы хотите этим сказать?
– Раньше их было пять, сейчас остался один, – протараторила девушка, избегая зрительного контакта.
– Это неоспоримый прогресс, – я не скрывала радость. – Но нас интересует, не остался ли самый агрессивный из всех. Вы же понимаете?
– Несомненно. И я с уверенностью могу сказать, что остался самый разумный и логичный.
– Как же это проявляется? – сощурилась я.
– Ему не нравится сидеть взаперти, и мы договорились вести беседы поздней ночью. Днем же он не появляется вовсе, – голос Лукреции дрогнул, выдавая волнение.
– О чем же вы беседуете… поздней ночью, если не секрет? – не меняя тон я расспрашивала Лукрецию. Ее зрачки более не бегали. И даже учитывая, что она не могла переносить мой взгляд дольше нескольких секунд, Лукреция вполне могла концентрироваться на ровных стежках, репродукции Босха на стене справа и узоре ковра.
– О жизни и смерти, о добре и зле, о вечных человеческих ценностях.
– Правда? – я не смогла скрыть удивления. – Кто говорит больше в ваших ночных диалогах?
Было видно – Лукреция сильно замешкалась с ответом. Но вскоре довольно рассудительно заявила:
– Я, я говорю больше. Но когда я прошу его рассказать мне что-то, он говорит достаточно много, рассказывая удивительные истории.
– О чем эти истории? – захлопнув папку с историей болезни, поинтересовалась я, уже практически уверенная в выписке. Мы не можем держать всех шизофреников, их слишком много. Поэтому пациенты с вялотекущей шизофренией по желанию родственников могет покинуть больницу. Нам всегда кажется, что сумасшедшие в первую очередь опасны для общества, но этот не так. Чаще они наносят вред себе и намного реже другим.