Страница 3 из 8
– Я не сделал ничего плохого! – закричал Пух. – Это же просто музыка!
– Просто музыка? Парень, это было лучшее, что я слышал за последнюю неделю. – ответил Фрэк Сандерс и опустил фонарь.
Айзек добрался до дома только к восьми утра. Голова гудела страшно, его слегка штормило – все-таки он давненько не напивался. Если подумать, то на репетициях они не пили лет десять, с тех пор как не стало Джимми… Но сегодня это было правильно.
Вот это была репа так репа! Айзек ухмыльнулся во весь рот и занес ногу на ступеньку лестницы, ведущей к спальне. Парнишка сперва стремался. Да и неудивительно, тут бы кто угодно струхнул. Но потом Рыбешка, молодчина, сгонял за портвейном, и дело пошло. Сложно стесняться людей, с которыми пьешь дрянной портвейн из горла. Они лабали, пока Фрэк не запутался в проводах и не рухнул на установку… Хорошо, что успел его подхватить…
Айзек в голос захохотал, но тут же виновато оборвал себя и прислушался – не разбудил ли кого. Нет, все тихо…
Только после падения Фрэка парнишка – Пух, ну и имечко! – вспомнил про свою подружку. Надо было видеть, как он понесся к телефону! 62 пропущенных, ух и задала она ему жару.
«Со мной все в порядке, малыш, я тут вместе с Айком и Фрэком, и Сержем, из «Единорога», мы всю ночь играли, я совсем не слышал звонков… Нет, я не шучу… Нет, я не надрался… То есть, надрался, конечно… Это охрененно, я сейчас приеду и расскажу… Ладно, сначала просплюсь, как скажешь…»
Они вызвали ему такси и отправили с ним Ирочку. Она была не очень-то счастлива, что ее вынули из постели в шесть утра и приставили нянькой, но парень жил с родителями, и без нее его бы просто убили. Мертвый гитарист играть не может.
Айзек добрел до ванной и, не глядя на себя в зеркало, сбросил одежду и встал под душ. Лукас будет счастлив. Надо завтра же дать ему прослушать записи. В смысле, уже сегодня. Ох, ну и дрянь же этот портвейн, где Рыбешка его только нашел…
Айзек обмотался полотенцем, дошлепал до кровати, устроился рядом со спящей женой и безуспешно попытался перетянуть на себя хоть немного одеяла. Потом вздохнул, вытянулся и закрыл глаза.
– Айк!
Айзек открыл глаза и уставился в потолок.
– Эй, Айк!
Айзек повернул голову. И подпрыгнул метра на два.
– Твою мать! Чертов портвейн!
– Что такое? – сонно спросила жена. Она приподнялась и посмотрела туда же, куда и Айзек. И тоже подпрыгнула – Твою мать!
– Привет, Айк, привет, Лин, офигенно выглядишь.
В их спальне, бывшей когда-то его собственной, стоял и улыбался полупрозрачный Джимми Макмерфи.
Айзек открыл и закрыл глаза, подергал себя за мочку уха и потряс головой. Джимми не исчез. Лин во все глаза смотрела на своего мертвого мужа.
– Джимми, это ты? Настоящий, не проекция, не чья-то дурацкая шутка? – спросила она. Голос дрожал.
– Да я, я. Извини, что напугал, сам не ожидал, что тут окажусь, – сказал призрак и пожал плечами.
– Если это ты, скажи, что ты мне пообещал, когда у нас родилась Рони?
Джимми вздохнул, посмотрел на Айзека и вдруг подмигнул ему:
– Я обещал, что избавлюсь от этой овцы Мегги, которая пускает по мне слюнки.
– Джимми!
Лин слетела с кровати и кинулась обнимать его, но ее руки прошли сквозь его тело. Она упала на пол и вдруг зарыдала.
Призрак склонился над ней, хотел было погладить по растрепанной голове, но ничего не получилось. Тогда он посмотрел на Айзека и кивком указал на Лин. Айзек скатился с кровати и сделал то, чего не мог Джимми.
– Так вот почему ты ее тогда уволил, – сказал Айзек, пока Лин успокаивалась в его объятьях. – А я-то все думал…
– Да и бэк-вокалистка из нее была так себе, – сказал Джимми.
Лин фыркнула у Айзека на груди и как будто пришла в себя.
– Ох, Джимми, – всхлипнула она и вытерла нос подолом ночной рубашки.
– Все хорошо, девочка, – сказал Джимми нежно.
Она как будто взорвалась:
– Ничего не хорошо! Как ты мог так глупо умереть? Я спустилась и нашла тебя, и ты был… ты был…
– Прости… Я не специально. Я так больше не буду, честно.
Лин рассмеялась сквозь слезы.
– Как ты здесь оказался? – спросил Айзек.
Призрак пожал плечами:
– Понятия не имею. Я был совсем в другом месте, а потом услышал музыку. Кто-то играл соло из «Детки», и я подумал – ого, все, как надо! Потом бац, и я уже на кладбище, стою в склепе и пялюсь на дверь. Долго пялился, пока не понял, что могу пройти сквозь нее. Вышел, побродил, напугал сторожа… Потом стало светать, я подумал о Лин – и оказался тут. Айк, у тебя рот открыт, ты в курсе?
Ударник захлопнул челюсть и выдал:
– Вот это да. Тебя разбудил Пух. Это парнишка, который играл на кладбище.
Джимми заинтересованно поднял брови. Теперь он по-турецки сидел на полу напротив Лин и Айзека. Совсем как раньше, подумал последний, только вот Лин обнимал он сам, и мы все были одеты.
– Что за парнишка?
– Хороший. Безбашенный, но играет круто. Почти как ты. Мы его вчера на кладбище и поймали.
– Отвели к Лукасу? Вы ведь еще с Лукасом, правильно?
Айзек отвел глаза.
– Ну, сейчас – да. – Он выдержал паузу, потом вздохнул и признался: – Джимми, после твой смерти «Единорог» тоже умер. Мы не стали искать замену. Да и не нашли бы, брат. Мы расползлись по углам, каждый чем-то занимался… Как обычно и бывает в таких случаях.
– Да брось, в таких случаях обычно устраивают прослушивание, – Джимми криво усмехнулся. – Но я польщен, что вы не стали. Жаль проект, конечно. Мы были крутой командой.
Лин встрепенулась:
– Они и сейчас крутая команда! Скажи ему, Айк, ну что ты молчишь? Они снова собрались, чтобы сыграть концерт в твою честь, Джимми!
Айзек кивнул. Призрак озорно улыбнулся:
– Вот это я удачно зашел.
Они проболтали еще час, после чего Айзек сказал, что если не поспит, ни за что не поверит, что все это было по-настоящему. Лин и Джимми оставили его в спальне и спустились в кухню. Лин заварила кофе.
– Рони еще спит, она в выходные поздно просыпается, – тихо сказала Лин. – А Бобби у своей девушки.
– Какая Рони сейчас? – спросил призрак, устраиваясь на табуретке.
– Красивая. Умная. Озорная. У нее твои глаза.
Джимми вздохнул. Он последний раз видел дочь, когда ей было пять. После тура он едва успел поиграть с ней несколько часов, потом была вечеринка, а потом… Она, должно быть, давно забыла все то немногое, что успела узнать о нем как об отце.
– Рони часто сидит в твоей студии. Пыталась научиться играть на твоей Мейзи. Но гитара ее совсем не слушается.
– Да, Мейзи – девочка с характером… А студия – так и осталась? В смысле, Айк?..
– Нет, он ничего не переделал. Только свою установку перевез, когда мы поженились.
Лин нервно заерзала на стуле. Ей было неловко. Джимми это понял и поднял было руку, чтобы ободряюще коснуться ее плеча, но вспомнил, что ничего не получится. Чертовски неудобно быть призраком – даже обнимать приходится словами.
– Ты выбрала самого лучшего из нас, – сказал Джимми. – Наверно даже, самого лучшего из всех. Вы ведь счастливы?
Лин кивнула.
– Ну вот и отлично. Тогда хватит вести себя так, как будто в чем-то виновата. Сделай и мне кофе, не выпью, так хоть понюхаю.
Лин была рада занять руки. Она засыпала кофе в турку и поставила ее на огонь. Джимми с любопытством разглядывал кухню.
– Смотри-ка, моя катана осталась! И цветок этот до сих пор жив, я-то думал, он и месяца не протянет, и…
– Папа?
Джимми обернулся. В дверях, завернутая в зеленый халат, стояла красивая рыжая девушка. Его дочь.
– Ой-ой, – сказал Джимми. – Привет.
Секунд пять они молча смотрели друг на друга. Потом Рони сорвалась с места…
– Папа!
… и кинулась его обнимать. Она пролетела сквозь Джимми и на всем ходу впечаталась в шкаф.
– Твою мать!
– Рони, как ты выражаешься! – автоматически сказала Лин.
Джимми отошел в сторону и посмотрел на дочь. Веснушки, курносый нос, длинные растрепанные волосы… Она кривилась и держалась за лоб.