Всеволод Бобров

Так Бобров подошёл к следующей двери, отворил её и, провожаемый угрозами станционной дежурной, оказался на площади Курского вокзала.

Оглядевшись и поправив заплечный “сидор”, Всеволод Бобров впервые зашагал по московским улицам — в долгополой шинели, в низеньких жёлтых сапожках, сшитых Иваном Христофоровичем Первухиным по моде “джимми”, и с маленьким колечком на мизинце правой руки, в которое был вделан круглый голубой камешек бирюзы, — талисман на счастье».

Живописный рассказ Салуцкого замечательно подходит для литературного киносценария. Правда, он не обозначил, куда, ступив на московскую землю, отправился Бобров. Да и зачем ему потребовалась увольнительная записка, коли уезжал из училища с соответствующими документами, которыми его снабдили в ответ на телеграмму Главпура?

Иначе представил те события Владимир Пахомов: «Боброва, вызванного в Москву, встретил на вокзале Яков Цигель. Его хорошо знали футболисты и хоккеисты нескольких поколений. Он работал в разное время администратором, тренером команд, выполнял отдельные поручения спортивных работников. На встречу с Бобровым он приехал как служащий части генерала Василькевича.

Бобров сообщил, что ему велено прибыть в распоряжение Главного политуправления Красной Армии. Спросил, как туда проехать.

— О твоих голах в Сибири все в Москве наслышаны, — заметил Яков Исаакович. — Тебя хотят направить в ЦДКА. А пока давай поедем к нам, к Василькевичу. В ЦДКА ты ещё успеешь. Но сейчас в состав тебе не пробиться. В команду пришёл тренером Аркадьев из “Динамо”. Пока он разберётся что к чему и на тебя, наконец, обратит внимание, знаешь, сколько времени пройдёт! Неужели хочется на скамейке запасных сидеть? А в команде авиаучилища — не слышал о такой? — недобор. Так что давай прямо поедем к Виктору Эдуардовичу, мужик толковый, ждёт нас...

Бобров, в ту пору не очень-то разбиравшийся в структуре армейского спорта, не видел никакой разницы, за какую команду Вооружённых сил ему следует играть. Недолго думая, он отправился с Цигелем к Василькевичу, а спустя некоторое время появился на поле в составе команды авиаучилища, встречавшейся с “Динамо”-2...

В день своего дебюта в Москве Бобров, выступая в роли центрального нападающего, забил на стадионе “Динамо” два гола. На новичка обратил внимание “Красный спорт”. В заметке за подписью Юр. Ваньят говорилось, что “это, бесспорно, игрок с большим спортивным будущим”».

Возникает вполне правомерный вопрос. Воинский эшелон не мог остановиться у перрона, к тому же был транзитным. Каким же образом, не зная даты прибытия Боброва, сумел его встретить Яков Цигель? Так кто же прав? Салуцкий или Пахомов? Судя по всему, оба смоделировали ту ситуацию в своём воображении.

В книге самого Всеволода не упоминается якобы встречавший его Цигель. Внимание Боброва сосредоточилось на другом: «Вышел на шумную вокзальную площадь. И первое, что мне бросилось в глаза, оказалось афишей о предстоящем на Центральном стадионе “Динамо” финальном матче на Кубок Советского Союза между ленинградским “Зенитом” и армейской командой Москвы — точнее, моей командой. У афиши толпится много людей, особенно военных, слышны шутки. Кто-то убеждённо говорит:

— Ну, братцы, доложу я вам, если уж на “Динамо” опять футболы начались — значит, Гитлеру точный капут...»

Описание увиденного Всеволодом на трибуне стадиона пока опустим, поскольку нас интересует иное: «Я сравнивал эту команду со всеми, в которых мне приходилось до этого выступать, в том числе с нашим “Динамо”, и приходил к выводу, что она несравненно сильнее. Да так, пожалуй, и было на самом деле.

Опасения, что в ЦДКА меня не возьмут, ещё больше усилились, когда тренер команды сказал, что в этом сезоне в состав вводить меня поздно, и предложил для поддержания формы поиграть за московское авиаучилище, которое тогда выступало в первенстве столицы по высшей группе. “Сплавляют”, — подумал я. И настроение у меня стало примерно таким же, как у гадкого утёнка из широко известной сказки.

Но делать было нечего, и я отправился по указанному мне адресу. И уже через три дня выступил в матче против второй команды московского “Динамо”. Минут за десять до начала я увидел у входа на поле Григория Федотова. Он с кем-то оживлённо беседовал. Увидев меня, подошёл, протянул руку:

— Пришёл посмотреть и проведать, — сказал он со свойственной ему простотой. — Тренер и ребята привет передают.

Сразу стало легче на душе. И захотелось сделать что-то особенное, очень хорошее. Игра сложилась нелегко. Мыс трудом свели её вничью. Меня мучил вопрос: как я сыграл? Какое мнение сложилось обо мне у Федотова, у товарищей. Мучаюсь этими вопросами, и вдруг кто-то из соседей по комнате кричит:

— Смотри, Бобров, о тебе написано.

— Где? — вскочил я с постели.

— А вот здесь, милый ты мой, — отвечает он и протягивает свежий номер газеты “Красный спорт”.

Это была не очень большая, уместившаяся где-то внизу газетной страницы, заметка. Но это была первая в моей жизни заметка обо мне, о моей игре. “В игре ‘Динамо’-2 и авиаучилища, — читал и перечитывал я, — счёт открыл динамовец Балясов. Однако к перерыву в сетку хозяев поля влетели два мяча от центра нападения курсантов молодого Всеволода Боброва. Это, бесспорно, игрок с большим спортивным будущим, хотя ему ещё надо очень много работать над собой, ибо его стремление во всём подражать Федотову часто ничем не оправдывается”.

Всего несколько строк, а как много значили они для меня. Ведь заметка одновременно и подбодрила и нацелила на труд и указала на серьёзный недостаток — голое подражательство. Я спрятал её в карман и долго носил повсюду, перечитывая при каждом удобном случае. Она и сейчас бережно хранится в моём доме.

Автором заметки был Юр. Ваньят. Тогда я никого вообще не знал, но мне очень и очень хотелось увидеть человека, заметившего меня на поле и тепло написавшего обо мне. Вскоре наше знакомство состоялось — в перерыве между таймами какого-то матча. В раздевалку вошёл стройный, высокий мужчина средних лет, в безукоризненно сшитом костюме. Он вежливо раскланялся со всеми, и все приветливо ответили ему. Видно было сразу, что среди футболистов это свой человек.

— Кто это? — спросил я.

— Корреспондент Ваньят, — ответил мне кто-то, — всё про футбол пишет. Неплохо».

Юрий Ильич Ваньят и в самом деле писал о футболе неплохо — на протяжении многих лет, хотя завихрения у него случались. Автора этой книги смутили в изложенном два момента. Если Ваньят, о чём говорилось выше, в начале военных лет находился в Омске, писал о футболе в местной газете, судил матчи и даже являлся тренером сборной Омска, пригласившим в неё Боброва, как Всеволод мог не признать старого знакомого?

Обратим внимание и на ещё одну немаловажную деталь. Прозвучало, будто бы Бобров был отправлен из ЦДКА «в аренду» тренером команды. Но тренером армейцев в то время являлся уже Борис Андреевич Аркадьев. А он во многих своих статьях указывал, что впервые увидел Всеволода в составе хоккейной команды...

Оставим эти нестыковки на совести автора литературной записи книги Леонида Горянова.

Если заметка Ваньята датирована 17 октября, то вскоре — 4 ноября — в «Вечерней Москве» появилась ещё одна публикация, посвящённая итогам столичного первенства: «Неплохое впечатление произвёл центральный нападающий команды авиаучилища Бобров, обладающий задатками очень хорошего игрока. Он во многом копирует на поле Федотова...» Написал эти строки Виктор Дубинин (в дальнейшем — заслуженный мастер спорта).

Такие слова в устах сдержанного на похвалы специалиста звучали как комплимент. Однако нельзя не обратить внимания, что в обеих заметках имеются упоминания о подражательстве дебютанта Федотову. Тем паче попали они в печать с малым интервалом. Не сговаривались же их авторы.

Возразил против такой трактовки в своей книге «Я — из ЦДКА!» многолетний партнёр Боброва по ЦДКА Валентин Николаев: «Невозможно согласиться с тем, что Всеволод подражал Федотову. Бобров, как мне думается, не подражал никому. Он играл по своему разумению, а прицел на ворота соперников свидетельствовал о том, что в лице Боброва наш футбол вот-вот получит столь же классного бомбардира. Всеволод был самобытен, и в этом его основное отличие от многих форвардов той поры».