Страница 4 из 7
Или, к примеру, одно из утренних пробуждений.
Крыса сидит у меня на груди, шевелит усами и приглядывается к моему носу. Я слышал, что они могут чего доброго и откусить, а у меня его и так немного.
– Ну чего тебе? – говорю, – Вон на соседней койке Головин дрыхнет. У него шнобель кавказский, с него не убудет. Крыса на миг пришла в замешательство, что называется раскрылась, и тут же получила по усатой морде. Обиженно пискнув в полёте, она скрылась, по-видимому вынашивая планы отмщения.
Если исключить эти мелкие неприятности, то жизнь наша партизанская изобиловала массой интересных моментов.
Был обычный вечер. Начинало темнеть. Почти весь личный состав уже находился в казарме. Кто-то играл в шахматы, кто-то в карты, кто-то просто пил вино, а кто-то сочетал это с каким-либо процессом. Я бродил по межкоечному пространству с гитарой и орал:
– Каждый, право, имеет право на то, что слева и то, что справа, – децибелами перекрывая Макаревича с микрофоном. Словом, всё чинно и благородно. Закончив песнопения, я вышел подышать свежим воздухом.
Неподалёку от казармы я заметил несколько старших офицеров, вид которых в переводе на звуковое восприятие ассоциировался с понятием «комиссия». Стараясь оставаться незамеченным, я напряг слух.
– Ну что, всё обошли? – услышал я, – А здесь кто?
– Офицеры запаса.
– Может, зайдём?
– М-м-м, я бы не советовал.
И они медленно удалились в надвигающуюся темноту.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Был среди нас Володя Зарецкий, такой весёлый, жизнерадостный тридцатилетний шкаф с «Пионерской зорькой» в заднице. Без его приколов жизнь наша была бы не столь интересной. Он был генератором идей и инициатором затей. К примеру, как я уже описывал, коридор сообщения улица – казарма собственного освещения не имел, что дало Володе пищу для фантазии. Используя стеклопосуду, которой имелось предостаточно, там были выстроены заградительные сооружения, и неосторожный посетитель, не зная фарватера, непременно становился возбудителем звуковых колебаний типа «Вечерний звон». Потому-то посторонние военные к нам и не заглядывали. Но даже пройдя через это минное поле, нельзя было терять бдительность. При открывании двери неподготовленных уже ожидал освежающий душ в последовательности – сначала вода, а потом и ведро.
Ну и такие невинные пионерские шалости, как прибивание сапога к полу, подкладывание вилок под простыню и обрушение кровати, также имели место.
Лично мне достался наполненный водой презерватив под подушкой. Лёг и поплыл. Никто не был обделён Володиным вниманием. И главное, не обидно, всё по-дружески.
Но верхом его изобретательности был такой сюжет.
По выходным дням занятий у нас, естественно, не было, и каждый был в праве проводить время как и где угодно, вплоть до поездок домой. А в понедельник с утра надо быть уже в форме как в прямом, так и в переносном смысле.
Койка Миши Головина стояла возле стены, а следующая была моя. Вернувшись из увольнения, Миша наскоро побрился, глядя в карманное зеркальце, и натянул гимнастёрку. Я напряжённо следил за его действиями. Остальные также замерли в ожидании чего-то интересного. Миша ещё ничего не понимал.
Все вышли на построение. Капитан Ковалёв поприветствовал и осмотрел нас. Взгляд его остановился на Мише, точнее на его погонах. Начальник штаба зажмурился, потом помотал головой и пробормотал:
– Вроде не пил вчера.
– Нет, нет, не пил, – ответил Головин, приняв это за вопрос к нему.
– Да не ты, а я, – продолжал капитан, – Скажи пожалуйста, что это за звание?
Миша взглянул на свои погоны… и тут произошел взрыв. Взрыв хохота. Дело в том, что проказник Володя во время Мишиного отсутствия воткнул в его старлейские погоны ещё по три звёздочки рядом с основными. Получился как бы товарищ дважды старший лейтенант. Головин, до последнего момента не замечавший как его «вызвездило», неестественно перепугался, захлопал чёрными кавказскими глазами и убежал в казарму удалять лишние звёзды.
Подходил к концу первый месяц теоретических занятий. Нас вполне удовлетворяло status quo, ностальгия пока не заедала. Правда, трое из наших ребят повадились к местным ДД. Понять их было можно – непритязательное женское общество плюс дополнительное домашнее харчевание. Знаете, есть тип людей, которые не приспособлены существовать в одиночку. Как, к примеру, мой друг Витька Иванков, который отъезд жены переносил примерно вот так:
Ушла жена, рупь не оставив,
И от тоски я занемог.
Под стол носки свои поставив,
Гляжу я тупо в потолок.
***
Я позабыт и позаброшен,
Лежу смурной в одних трусах.
Как по бульвару бродят воши
В моих кудрявых волосах.
***
Со стен свисает паутина,
Дюймовый пыли слой везде.
Ершится грязная щетина
Под носом и на бороде.
***
Хожу, гремлю пустой посудой,
Глядь в холодильник – ни хрена.
По бороде, как у верблюда,
Течёт голодная слюна.
***
Жрать нечего и нету денег.
Не мил мне больше этот мир.
Я очень щас похож на веник,
Которым подмели сортир.
***
Меня же вполне устраивала и офицерская столовая. Кроме того, у меня был секрет. В подобные командировки я всегда брал с собой чеснок, при сочетании которого с любым другим блюдом вплоть до самого неудобоваримого, оно приобретало новый вкус и аромат. Что же касается неудобства последующих общений, так не с вампирами же. Ну, а для носов, привычных к портяночному амбре, чесночный дух вообще сродни запаху роз.
Попадая в какую-нибудь незнакомую среду, местность, страну, волей-неволей приходится как-то ассимилироваться, порой даже мимикрировать. В первую очередь, конечно, это касается языка. Да и просто знакомясь с представителем другой национальности, хочется позаимствовать хоть несколько слов или выражений из его лексикона. Когда на первом курсе с нами учился якут, мы доставали его вопросами об особенностях якутского мата. В конце концов он свирепел, и тогда мы начинали понимать, как велика и могуча якутская языка. Подобным же образом у меня происходило ознакомление с молдавским, литовским, латышским, а теперь ещё и эстонским фольклором. Мне, к примеру, понравился эпитет, которым местный мужик характеризовал свою тёщу. Это так ласково звучало – «вана мунь», где, исходя из названия ликёра, «вана» означало – старый, старая, а вторую часть, поскольку адресовалось это тёще, определить было уже не трудно.
Есть в Эстонии красивое местечко Нелли ярве (Четыре озера). Как-то шедшая навстречу мне эстонка обратилась с вопросом, сопровождаемым характерным постукиванием по запястью, то есть «который час», на что я флегматично, со знанием дела на чистом эстонском ответил: «Нелли», ощущая себя полиглотом. Было действительно четыре часа.
Но, должен заметить, в нашем интернациональном подразделении были в основном русские, литовцы, латыши, даже поляки и евреи, а вот из эстонцев, несмотря на географическое расположение, был всего лишь один таллинец, и тот русский. Так что освоить язык в полном объёме мне так и не удалось.
Да оно и не понадобилось, ибо дальнейшая служба проходила уже в местности лесной и, соответственно, безлюдной.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Уже с раннего утра ощущалась какая-то приподнятость настроения.
Рычали тягачи, выбрасывая в утренний туман выхлопы отработанного нефтепродукта, слышался лязг цепляемых к фаркопам орудий, резкие команды, окрики или же лёгкий, беззлобный, просто для связки слов и разъяснения сути, мат. Командовал парадом начштаба капитан Ковалёв в элегантной облегающей полевой форме.
Предстояло то, к чему мы и готовились в течении месяца – полевые стрельбы.
Побросав вещмешки в военно-транспортные средства, разместились там и сами. Ехать, вернее передислоцироваться, предстояло недалеко, и через два-три часа мы оказались в ещё более живописном месте. Огромная поляна, окружённая смешанным лесом, стала местом расположения палаточного лагеря. Удобств, конечно, не доставало, да и до ближайшего магазина рукой не подать. Но всё это возмещалось природными красотами и возможностью провести ещё месяц на воле.