Лекарство от блицкрига

Костя первый год на зоне занимался лесоповалом и на этой тяжелой работе надорвался, хотя и не был «хлюпиком-ботаником» или белоручкой. Он вполне мог сгинуть от непосильных условий труда, если бы руководству лагеря не потребовался художник для оформления различных стендов и красочных плакатов. Потом позже также выяснилось, что одной из конструкторских «шараг» требуется хороший макетчик и Костя, благодаря своему таланту, легко освоил и эту тонкую и высококвалифицированную работу. А когда лагерное начальство проведало, что Костя Карасев еще и талантливый гармонист и аккордеонист, то создало ему условия для того, чтобы он мог принимать участие в лагерной самодеятельности. То есть пребывание в зоне для «счастливчика» Константина Карасева стало почти комфортным (по лагерным меркам конечно).

Но, правда жизни такова, что всему хорошему рано или поздно приходит конец. И Костя, с недоумением и недоверием узнал, что его освобождают от его «счастливой» творческой жизни в исправительном учреждении великой страны победившего социализма. Дело в том, что все родственники Константина ни слова не писали в своих письмах, что ведется большая и интенсивная работа по его освобождению и реабилитации. Об этом очень попросил хитроумный и многоопытный Фрейдзон, знающий, что вся переписка между заключенными и их родственниками подвергается регулярной перлюстрации.

Костю должны были встречать его близкие родственники в Ленинграде на улице Каляева, названной в честь известного террориста, что было символично и навевало грустные размышления. Ворота спецприемника НКВД медленно открылись, и оттуда не спеша вышла небольшая группа счастливчиков – бывших заключенных, выпущенных на свободу. Все трое: Юля, Лидия Николаевна и Дима внимательно всматривались в вышедших, сильно исхудавших людей.

Один из освобожденных сидельцев приветственно замахал рукой. Черты его лица показались для встречающих чем-то знакомыми.

«Юля! А это не Костя?» – с сомнением спросила свою дочь Лидия Николаевна, внимательно всматриваясь к быстро подходившему к ним мужчине, выглядевшему лет на 45. Подошедший действительно оказался Костей, хотя в таком виде его не узнала бы и родная мать. Первой его обняла и расцеловала Юлия, удивляясь тому, как может заключение изменить человека – за три года ее муж превратился из совсем молодого веселого парня в уже поседевшего и потрепанного жизнью мужика. Через некоторое время Костя был окончательно идентифицирован и признан даже Димой в качестве любимого отца и Юлией в качестве законного мужа.

Придя домой, все домочадцы сели за праздничный стол, накрытый в честь освобождения главы семейства. Костя поглощал кулинарные изыски с такой скоростью и энергией, как будто бы его в лагере не кормили вообще. Не забывал он и про спиртные напитки, которые вливал в себя как воду, почти не хмелея. Но во время праздничной трапезы, услышав звук подъезжающего автомобиля, Константин каждый раз вскакивал и подбегал к окну, напряженно всматриваясь в полумрак. Было понятно, что Костя до сих пор подозревает, что произошла какая-то путаница и его освободили лишь по ошибке. То есть он опасался, что в любой момент в квартиру могут ворваться вертухаи из НКВД, и, заломив ему руки за спину, бросить его обратно на нары. Такое его опасение основывалось на том, что в зоне оставались тысячи действительно невиновных людей, которых никто и не думал освобождать. Костя ел и пил, пил и ел до тех пор, пока его не сморил крепкий сон прямо за столом. Обеим женщинам пришлось с трудом вытаскивать «везунчика» Костю из-за стола и тащить его на кровать.

Самое печальное, что Юлия уже не воспринимала Константина как когда-то любимого, нежного и заботливого мужа еще даже до его возвращения из сталинских застенков. Может быть, ее прежняя любовь к своему супругу и вернулась бы, если бы Константин оставался таким, каким он был до своего неправедного ареста. Но Костя изменился далеко не в лучшую сторону и не только внешне, но и внутренне. Тюрьма, похоже, его сломала. Он стал совершенно другим человеком: грубым, настороженным, обидчивым и ревнивым. Эти изменения крайне негативно сказались и на их с Юлей прежде безоблачных интимных отношениях. А тут еще глупыш Дима подлил масла в огонь, с восторгом рассказывая про Павла – командира РККА, какой он умный, сильный и красивый. От этих слов у ревнивца Константина даже лицо перекашивало от гнева. Малыш то не понимает, что о таких вещах лучше помалкивать. Юлия всячески стала убеждать ревнивца, что никаких любовных отношений с лейтенантом Дроздовым у нее не было. Это же подтверждала и Лидия Николаевна. Но Костя им все равно не верил. И доказательством к его версии было то, что Дроздов, совершенно для них чужой человек, потратил столько сил и времени по вытаскиванию какого-то там Карасева из тюрьмы, а также до смерти напугал негодяя Кошелева. То есть получается, что Дроздов хотел доказать, какой он хороший, смелый и умный, чтобы добиться любви чужой жены. Константин потребовал, чтобы «этот долбаный» лейтенант РККА пришел к ним в гражданском костюме в последний раз, и чтобы он затем забыл дорогу к их дому раз и навсегда.

По просьбе Юлии Павел пришел, как и было велено, в обычном, довольно заурядном гражданском костюме. Подарил Диме шикарный конструктор, букет скромных цветов всей семье и бутылку дорого французского коньяка. Женщины начали накрывать на стол, а Константин стал заинтересованно рассматривать бутылку элитного коньяка, с которой они вышли на кухню. Внезапно улыбающийся Костя подошел к раковине и, схватив кухонный топорик, резким ударом разбил бутылку дорогущего коньяка. Драгоценная жидкость быстро вытекла в канализацию. Затем Константин грубо схватил Павла за отвороты его пиджака и зашипел ему в лицо как рассерженная кобра. Дроздову ничего не осталось другого, как что есть сил сжать запястья рук доморощенного Отелло. Когда Павел стал выворачивать и опускать вниз руки Карасева, тот с воплем «..лять»! отвел свою голову назад и изо всей силы двинул ей в лицо своему сопернику. Очень опасный удар. Но Павел его хорошо знал, так как этот трюк был одним из его коронных приемов.

Дроздову пришлось резко нагнуть голову вниз так, что соперники сильно ударились лбами. У Павла искры брызнули из глаз, и он на несколько секунд потерял сознание – типичный нокдаун. А вот Костя, после этого удара, рухнул без чувств на пол как подкошенный.

– Что ты с ним сделал? Ты его убил? – испуганно вскрикнула Юлия, вбежавшая первой на кухню.

– Никак нет, Отелло сам себя нокаутировал, – сказал Павел обеим женщинам, осторожно прикладывая мокрый платок к своему лбу, на котором вскоре должна появиться супер шишка. Но Константину, лежащему на полу без сознания, досталось больше. Имея некоторые медицинские познания, Дроздов диагностировал у Карасева глубокий нокаут и сотрясение головного мозга, вызванного сильнейшим ударом головой о «твердый предмет».

Пострадавшего общими усилиями осторожно перенесли на диван и положили ему на голову холодный компресс. К моменту прибытия скорой помощи Константин начал приходить в себя и врачи подтвердили, что у него, судя по всему, сотрясение головного мозга в достаточно легкой форме, допускающей амбулаторное лечение. Павлу в этой ситуации пришлось, извинившись и наскоро попрощавшись с погрустневшими домочадцами, отъехать к себе в казарму для командного состава его артполка.

После инцидента с Карасевым Павел понял, что Юля потеряна для него навсегда. Но, тем не менее, он ей периодически названивал в удобное для нее время в парикмахерскую. И эти звонки очень радовали молодую женщину, которая переживала семейную драму и нуждалась в моральной поддержке со стороны искренне сочувствующего ей Павла.

Константин после своей травмы довольно быстро восстановился. Первые два дня у него сильно болела голова, но потом с помощью лекарственных препаратов и постельного режима Отелло ХХ века полностью поправился за полторы недели. Но возникла другая проблема – ему никак не удавалось устроиться на работу, хотя он предъявлял документы, подтверждающие его полную реабилитацию от вынесенного ранее обвинительного приговора. Но этим оправдательным документам почему-то не очень доверяли, полагая, что Карасев все же опасно «замаран». Так шутить с великим вождем и учителем всех времен и народов очень чревато. Даже если это и не Карасев так неосмотрительно пошутил. Как в том еврейском анекдоте: «Абрам что-то украл или у Абрама что-то там украли. В общем, была кража, и Абрам имеет к ней отношение».