Оффенбахер

Наталья Скуднова

Оффенбахер

– Хватит, я сказал! – огрызнулся на дочку Михаил Степанович. – Пока я жив, пианино не дам трогать.

– Пап… я… ну… ты просто дай договорить… нужно передвинуть пианино всего-то на другую сторону… – не скрывая взрослых слёз, сказала Лена.

– Ты сама хоть что-то заработала, чтобы такие советы давать?

– Причем тут это…

– Ещё раз тебе, дуре, объясняю: пианино боится сквозняков.

– Знаю! Я же не предлагаю его в коридор вынести или у батареи поставить…

– А почему у батареи нельзя? – С издёвкой сошедшего с ума, учителя, переспросил Михаил Степанович.

– Сто раз ты говорил: пианино боится батарей, сквозняков и перепадов температур.

– И потому?..

– И потому пианино должно стоять только у одной стены. – Лена сделала вид, что соглашается.

– Чего мы тогда обсуждаем? – победно заявил отец.

– Необходимо освободить место в комнате и тебе поставить специальную кровать! Для этого нужно передвинуть это проклятое пианино к другой стене! Не к окну или к батарее. Просто к другой стене! Если закрывать дверь, то сквозняка не будет и твоему драгоценному инструменту ничего не угрожает. Короче: или пианино переносим на другую сторону, или ты умираешь от пролежней на старой кровати! – Твердо, в тысячный раз, отчеканила дочка.

– К другой стене? Это – напротив окна. А там сквозняк. А сквозняк пианино вреден! – словно пропустив мимо ушей последнее предложение, произнёс Михаил Степанович.

– Давай я пианино накрою ковром и не будет сквозняков…

– Тогда будет пыль! А это ещё хуже. Дерево должно дышать!

– Пап, ну нельзя больше с этим тянуть. Маме тяжело тебя переворачивать со сломанной рукой. Меня ты к себе не подпускаешь. Сиделку нам нанять не на что. Я нашла хорошую кровать. Но она шире! Если пианино стоит там, где оно сейчас, специальная кровать просто не поместится!

– Дождись моей смерти и потом хоть на дрова пианино вывози. С твоими куриными мозгами, ты любой клад просрёшь! А пианино – это антиквариат! Его нужно беречь. Таких теперь не делают. Ты открой крышку и посмотри: сколько оно медалей завоевало! Я его купил за тысячу рублей у профессора консерватории еще при союзе. Деньги несколько лет копил. Тебя, суку неблагодарную, в музыкальной школе пытался выучить. По двадцадке каждый месяц платил. Меня, с абсолютным слухом, родители в музыкалке не обучали: денег на инструмент не было. Тебе же всё на блюде преподносили! А ты даже «Собачий вальс» сыграть не можешь! На детское пособие живёте с мужем и в долгах сидите. После моей смерти, хоть пианино продашь! Антиквариат всегда дорого стоил и со временем ещё вырастет в цене. Хотя… хм… хмм… – после непривычно долгого для него монолога, Михаил Степанович закашлялся. – Тебя, лохушку, всё равно облапошат, и ты задарма отдашь. Я сказал: пианино сдвигать никуда не позволю. Теперь пошла вон из моего дома! – тут Михаил Степанович ударил тяжёлым мужским кулачищем о прикроватный столик с такой силой, что лежащие пилюли разлетелись в разные стороны.

Дочка, смахивая слёзы, выбежала из квартиры. Начни она убирать с пола таблетки или продолжила бы говорить – в неё полетели бы уже предметы потяжелее. Зная характер отца, после сказанного им «нет», лучше сделать одно: в чем есть, бежать куда глаза глядят.

Только что очередная попытка полюбовно решить с отцом старые проблемы, снова наткнулись на черный ящик, под названием «Offenbacher». Это было пианино конца XIX века. Красивое, с резьбой и канделябрами. На этом его «плюсы» заканчивались.

Очистить комнату отца от этого беззвучного монстра – являлось в буквальном смысле вопросом жизни и смерти. Михаил Степанович полгода назад перенёс инсульт. Его парализовало. Нужно было освободить место под специальную кровать, чтобы была возможность ухаживать за лежачим больным. Казалось бы: чего проще? Просто взять и заменить одно ложе на другое! Но новая кровать – на пару сантиметров шире, а в небольшой комнате, где вся жизнь подчинена служению испорченному и никому не нужному, инструменту, это не так легко сделать. Если поставить новую кровать, то пианино придётся передвинуть. Однако Михаил Степанович согласился освободить комнату от всего, даже от себя, но ни в коем случае не разрешил двигать с места чертов «Offenbacher»! Аргумент железобетонный: антикварное пианино – самое ценное, что он нажил за всю свою трудовую жизнь. Посему беречь его надо, как зеницу ока.

Парадокс заключался в том, что только один Михаил Степанович до сих пор свято верил, что пианино представляет собой уникальный экспонат. Однако для дочери, настройщика и немногих покупателей, которых тайком удалось приводить на просмотр, фортепиано представляло из себя лишь дрова с металлом. Ведь в нём треснула рама. Это такая чугунная «арфа», трещина в которой делала инструмент гарантированным обитателем ближайшей помойки. Причём за вынос пианино, весом около 200 кг нужно ещё и доплатить!

Все попытки сослаться на вердикт настройщиков в неизбежности утилизации инструмента, натыкалось на агрессию. Но чем чаще Михаил Степанович это слышал, тем больше уверялся, что все настройщики – мошенники. Они хотят сбить цену. Ведь его «Offenbacher» равен по стоимости скрипкам Страдивари. После инсульта эта убеждённость переросла в идею фикс и никакие уговоры жены и дочери хоть как-то передвинуть инструмент, не увенчались успехом. Михаил Степанович считал своим долгом всячески оберегать свой раритет и всё, что в его силах, сделать для его музейной сохранности. В его больном сознании это означало: не передвигать инструмент с места, чтобы обеспечить натянутым на дрова, струнам, идеальный микроклимат.

Прошла неделя с этого разговора. Михаилу Степановичу становилось хуже. Его супруга с больной рукой не могла обрабатывать раны. Пролежни увеличивались прямо на глазах. Лена, в очередной раз навещая отца, попыталась воззвать к остаткам разума. Всё напрасно! В квартире, слово в слово, повторился разговор отца и дочери недельной давности. В итоге, Лену опять выгнали из родительского гнезда, и она возвращалась к себе домой вся в слезах.

– Ленка, привет! Почему зареванная такая? Случилось чего? – знакомый голос вдруг окрикнул её.

– Петя, ты? – удивлённо произнесла она.

– Узнала-таки коллегу! Что стряслось?

– Да с отцом опять разосрались… А ты как здесь оказался?

– Ты же знаешь мою историю? – прищурился Петя.

– Чего-то слышала…– Лена старалась сделать лицо попроще.

– Да ладно, чего скрывать! Отсидел своё. Теперь грузчиком работаю. К вредным привычкам не возвращаюсь. Ну, колись, коллега! По какой причине асфальт слезами заливаешь?

То ли из-за невысказанных и накопившихся обид, то ли от усталости, Лена всё начистоту выложила своему бывшему сослуживцу.

После её рассказа Петя оживился и произнёс:

– Может и прав твой папашка? Вдруг пианино реальных денег стоит?

– Приводила я нескольких настройщиков и покупателей, пока отец не видел. Честно: никто даже за бесплатно не взял! Отца в своё время какой-то аспирант из консерватории просто обдурил, втюхав нерабочий инструмент стоимостью в половину Жигулей! Я и музыкалку не закончила, так как на пианино играть невозможно: постоянно клавиши западали, педаль не работала и из-за треснувшей рамы оно звучало фальшиво.

– А если настраивать? – уточнил Петя.

– Дак настройщик, которого каждый месяц отец вызывал, прицеп себе купил на наши деньги. Если в раме трещина – пианино хоть каждый день настраивай! Оно к утру снова будет звучать фальшиво. Я, когда взрослее стала, пыталась ему это объяснить и учительница лично его просила взять у нее бесплатно инструмент. Но отцу всё враги мерещатся: мол, хотят его редкое немецкое фортепиано обесценить. А если я не могу на таком великолепном резном инструменте хорошо играть, значит, вина моя.

– Ты бы сделала вид, что руки болят!

– Отца не обманешь! Ведь он хотел из меня вундеркинда сделать любой ценой. Может, свою мечту во мне хотел воплотить. А какой из меня вундеркинд? Слуха нет. Ритма тоже. Я только и умею детей растить и борщ варить. Сам помнишь: я из декрета и не вылезала…