Страница 12 из 19
Мамуся кивнула:
– Ты сказала ей, что у нас есть деньги, Ева. Но что мы будем делать, когда она поймет, что это не так?
Ева виновато пожала плечами:
– Но они у нас есть.
– Что?
– Я… ээ… я взяла немного франков из кухонного шкафчика в квартире мадам Фонтен.
– Что ты сделала?
– Я искала ручки. И случайно нашла деньги.
– Ева Траубе! Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты стала воровкой!
У мамуси был такой возмущенный вид, что Ева не решилась рассмеяться.
– Знаю, мамуся, я никогда в своей жизни ничего не крала. Но нам очень нужны были деньги, и, честно говоря, если бы мадам Фонтен не была так занята заботой о матери, то тут же сдала бы нас властям.
Выражение лица мамуси немного смягчилось.
– Ева, а что, если она обратится в полицию, когда поймет, что мы ее ограбили…
– Мамуся, нас там уже нет. И что сможет сделать полиция? Во второй раз занести нас в свои списки?
Через полчаса они вышли из своего номера. Мадам Барбье ждала их в общем зале, перед ней стояла большая миска со спелой клубникой. Она жестом предложила им сесть напротив. Ева с матерью взволнованно переглянулись, но все же уселись. Ева поймала себя на мысли, что не ела клубники с тех пор, как началась война.
– Угощайтесь, – просто сказала она, и желудок Евы так громко заурчал, что мадам Барбье удивленно приподняла брови.
– Наверное, мы не сможем, – попробовала отказаться Ева. – У нас нет продовольственных карточек и…
– Я вырастила ее в своем саду, – перебила ее мадам Барбье. – И судя по вашему виду… да еще звукам, которые вы издаете, вы голодны. Так что поешьте. Я не буду предлагать дважды.
Ева немного помедлила, а затем взяла одну ягоду. Она откусила и с трудом сдержалась, чтобы не застонать от удовольствия, когда сладкий сок наполнил рот.
– Спасибо, – поблагодарила Ева и, проглотив ягоду, потянулась за другой, раздумывая о том, сколько им придется за это заплатить.
Однако, когда Ева и ее мать опустошили всю миску, мадам Барбье лишь кивнула.
– Хорошо, – сказала она, вставая. – Ужин ровно в семь, будет картофельный суп.
– Но мы не можем… – начала было Ева, но мадам Барбье жестом прервала ее.
– Нельзя, чтобы вы голодали. Как хозяйка пансиона, не могу этого допустить. – С этими словами она вышла из комнаты, половицы тяжело скрипели под ее ногами.
– Очень мило с ее стороны, – сказала мамуся после долгого молчания.
Ева кивнула, но на душе у нее было неспокойно. Пока они ели, мадам Барбье разглядывала их так, словно они были подопытными образцами в пробирке. Еве казалось, что вчерашняя попытка ее матери разговаривать по-русски закончилась полным провалом. Неужели хозяйка пансиона что-то замыслила? Но в то же время они не могли отказываться от бесплатной еды.
– Мамуся, я думаю, тебе сегодня лучше не выходить из нашей комнаты, – тихо сказала она. – Мне придется немного прогуляться одной. Я разговариваю без акцента, а значит, никто не будет задавать мне лишних вопросов.
– Не такой уж у меня сильный акцент, – заметила в свое оправдание мамуся.
– Мамуся, ты говоришь, как Владислав Сикорский.
Мамуся поморщилась:
– Gdy słoneczko wyżej, to Sikorski bliżej.
Ева удивленно округлила глаза, услышав популярное высказывание, восхвалявшее премьер-министра Польши в изгнании. Оно переводилось как: «Когда солнце выше, Сикорский ближе».
– Просто не выходи на улицу. И не закрывай окно на случай, если придется бежать.
– Теперь ты хочешь, чтобы я выпрыгнула в окно?
– Мамуся, я просто стараюсь быть осмотрительной. Все нужно продумывать на два шага вперед.
– Ты так говоришь, словно я – вторая Мата Хари, и, кстати, не забывай, что с ней случилось, – проворчала мамуся. Однако она встала и, шаркая ногами, побрела в их номер. Ева подождала, пока не раздастся щелчок замка, а потом вышла из дома.
Глава 6
В разгар дня Ориньон казался еще прекраснее: город купался в теплом сиянии золотистых солнечных лучей, заливавших улицы и дома. Цветы в ящиках на окнах при дневном свете казались намного ярче, чем вчера, и раскрашивали город в сияющие розовые, фиолетовые и красные цвета. Воздух здесь был намного чище, чем в сотне километров к югу отсюда в оккупированной зоне, и Еве казалось, что в нем чувствовался запах свободы.
Но они с матерью не собирались уезжать без отца. Татуш хотел, чтобы она бежала, но так поступить она не могла. Ева надеялась, что ей удастся освободить его, и не сомневалась, что найдет способ. У нее оставался еще один бланк удостоверения личности, который дал ей месье Гужон, а также фотографии отца. Все это она наспех зашила утром в полу пиджака, который убрала в чемодан. У нее было почти все необходимое, чтобы сделать новые документы для отца и предъявить их властям в доказательство того, что его арест был ошибкой. Однако ручки ей пришлось оставить в Париже – при любой проверке ее могли бы заподозрить в подделке документов. Поэтому Ева, решив не рисковать, не взяла их с собой в поезд.
Проблема заключалась в том, что без чернил определенного цвета она не могла изготовить такие же документы, как для себя с матерью; обычные чернила, которые использовались для письма, не подходили. Ей нужны были красные, голубые и черные. Мадам Барбье и так смотрела на них с матерью с подозрением, и даже то, что она угостила их клубникой, не убедило Еву в обратном. Она не хотела испытывать судьбу, спрашивая у мадам Барбье о магазине, где она могла бы купить все необходимое. Ева решила, что сама найдет такой магазин.
Она шла по узким улочкам, которые вели во все стороны от центральной площади, словно изогнутые спицы колеса. Она заглядывала в каждое окно, надеясь, что там окажется магазин с товарами для художников. В городе было совсем тихо, и Еве даже не верилось, что она находится на улице. В шумном Париже ей никогда не доводилось испытывать подобного чувства. Вдали от главной площади город казался еще красивее: каменные строения здесь чередовались с домами, построенными из дерева и кирпича, они напоминали Еве картинки из книг со сказками, которые она читала в детстве. Свернув в четвертый переулок, она немного расслабилась. Тихая идиллия, в которую был погружен город, где как будто не знали, что война в самом разгаре, успокаивала ее. Она чувствовала себя так свободно и непринужденно, что даже не сразу заметила в конце переулка высокого худого мужчину, одетого, несмотря на жаркую погоду, в плащ с поднятым воротником. Он шел, немного прихрамывая, правая нога у него не сгибалась в колене.
Ева видела его в паре улиц отсюда, и теперь она свернула за угол и спряталась в дверном проеме. Затаив дыхание, она размышляла о том, пойдет ли он за ней или нет. Если пойдет, значит, это вряд ли совпадение – зачем жителю Ориньона петлять по городским улочкам, следуя тем же путем, что и она? Если же нет, значит, ей нужно держать в узде свое разыгравшееся воображение.
Секунды тянулись бесконечно долго. Мужчина в плаще так и не появился. «Хватит! Нельзя во всех видеть страшных и ужасных немцев!» – упрекнула себя Ева. Она вышла из своего убежища, все еще продолжая отчитывать себя, и в этот самый момент столкнулась с мужчиной, который быстро повернул за угол. Ева вскрикнула и попятилась.
– Ой, простите, – тут же сказал он низким глухим голосом, пряча лицо за лацканами плаща.
Сердце Евы забилось быстрее. По крайней мере, он говорил без немецкого акцента. Светлые рыжеватые волосы, длинный острый нос, густые брови, на вид он был лет сорока пяти или около того. Вдруг это французский полицейский, который следил за ней после того, как его предупредила мадам Барбье? Но в таком случае почему он не попросил ее показать документы? Прокручивая в голове различные варианты, она решила просто обратиться к нему. А если ей придется бежать, то его хромота наверняка его задержит.