Страница 64 из 104
— Глаша, соберите на стол. Продал я мастерскую. Вот покупатель. — Он подозвал рыжую девицу и ткнул её пальцем в Дворжецкого. Повело совсем папашу.
— Охо-хо! — картинно вздохнула дочь и увела девушек из мастерской на жилую половину дому.
Дальнейшее Матвей Абрамович запомнил с трудом. Самогон был хуже чемодана шестнадцатого калибра выпушенного японским броненосцем. Дееспособных после использования не оставлял.
Проснулся Дворжецкий на непонятной конструкции, за какой-то занавеской. Ужасно болела голова, хотелось пить и хотелось сходить в одно отхожее место, а лучше в два. Одно столько не вместит. Спустившись босыми ногами на пол, он понял, где спал. Это были стеллажи для тканей. Сейчас почти пустые. Обхватив голову руками, Матвей Абрамович попытался найти выход. Как-то ведь они сюда зашли? Ткнулся в одну дверь. Заперто в другую, там храп молодецкий, в третью и оказался в следующем помещении. А там работа кипит. Сидят эти три азиатки и чего-то на ножных швейных зингерах строчат. Если он купил эту мастерскую, то чего они шьют. Так и спросил:
— А вы чего шьёте?
— Себе одежду, ты же сказал, что хватит жить, как попало, нужно нас красиво одеть, — на вполне чистом русском ответила одна девушка, остальные покивали, — Да мол, хватит жить, как попало…
— Сортир где? — показали тоненьким пальчиком.
После моциона, на дворе и умывальник нашёлся, Дворжецкому чуть полегчало. Он нашёл место, где они вчера обмывали покупку, и нацедил из оставшейся недопитой четверти себе в стакан грамм сто самогонки. Противно. Чуть не стошнило, но потом теплота стала распространяться по телу и пульсирующая головная боль стала пульсировать реже, реже и почти сошла на нет. Добавил ещё лафитничек. Ещё потеплело. И вскоре боль отступила. Из двери показалась нечёсанная рожа Ивана, он какой-то трусцой подскакал к столу, налил себе, расплёскивая, как и Матвей Абрамович пять минут назад, половину стакана самогонки и, крякнув, вылил в себя. Подступившую тошноту сглотнул и выдохнул.
— Полегчает и пойдём, — повернулся он к покупателю.
— Куда? — Дворжецкий нашёл на столе кусок хлеба, положил на него, валяющийся на тарелке пластик сала, и сунул в рот. Горечь от самогона думать и соображать мешала. Или это одно и то же?
— К китайцам. Машинки покупать, как хотел, — Иван с раздумьем бултыхнул остатками самогона в бутылке зеленоватого стекла и, кивнув головой своим мыслям, наполнил два стакана до половины, полностью опустошив четверть.
— За здоровье! Тьфу. Для здоровья!!! Хи-хи.
— К китайцам? — сало больше не было, хлеб, вот чуть зачерствевший лежал криво порезанный.
— К китайцем. Вчера же просил. Ткань тебе надо, машинки надо, пуговицы надо, рабынь надо, — Иван осмотрел стол, но кроме куска хлеба на нём больше ничего съедобного не было. Взял, занюхал и гаркнул:
— Эй, Дунька, Ванька и Манька, сюда быстро!
Ну, хромает дисциплина в этом рабском предприятии. Появилась только заспанная рожица рыжей дочери.
— Чего вам, тятенька? Рано ещё. — Зевнула, показывая, что коренные зубы ещё не выросли.
— Цыть. Спроворьте чего. Позавтракаем и пойдём к китайцам. Ткань нужна Абрамычу.
— Не ходили бы вы, папенька, к китайцам, не кончится это добром.
— Цыть. Пойдём. Ты девок подымай. Самовар поставьте. За хлебом сбегайте в лавку. Сало у Митрохиных купи. Обещал Абрамычу, значит, сведу с Цынем. А он уже других подтянет.
— Тятенька…
— Цыть. Самовар ставь.
Подкрепившись и выдув по три стакана чая, они вышли на улицу и поймали пролётку.
— Не на «Миллионку» не поеду, только до Семёновского рынка могу, там дальше пешком. Там война какая-то. Взрыв сильный утром грохотал. Китайцы все бегают, как наскипедаренные, — возчик замахал на них руками, услышав про «Миллионку».
— Ладно, — махнул и Иван на него руками. — Вези на Семёновский, там пешком недалече, дойдём чай.
— А взрыв? — что-то встревожило это сообщение Дворжецкого.
— Фиг с ним. У них там бывает. Помню петарды или шутихи у них загорелись. Люд подумал, что с моря крейсера обстреливают. Японцы опять подошли. Поехали.
— Поехали, — Дворжецкий залез в коляску.