Страница 50 из 104
Дальше гнев. Когда человек не в силах отрицать очевидное, его переполняют ярость, раздражение, зависть и негодование. И на «свояка» — гнев. Нашёл, сволочь, время и место. На свояченицу гнев. Если, мать твою, ты мужняя жена, то и блюди мужнюю честь. Сердечный приступ случился? Так и хорошо, следующий раз крутить пятой точкой не будет. Опять же на «свояка» почему гнев? Ты, бугаина чёртов, нашёл место и время! Шо, до дому потерпеть пару часов не мог?
Третий этап — «Торговля». Ну, в смысле, я тут набедокурил, чутка, пусть всё пройдёт без последствия, а я не только свечку поставлю, но и впредь буду паинькой. Больше не буду, ни за что не про что бить людей с чеховской бородкой. Пусть уж носят, чёрт с ними.
Четвёртый этап — «Депрессия». Вот, прямо нахлынуло. Стоял безучастно в углу вагона у выхода и смотрел, как крутили обрывками простыней раненых бандитов, как визжал ему в лицо товарищ из четвёртого купе, обещая прямо на вокзале сдать его в милицию. Кричал, пока Брехту Васька не принёс гимнастёрку. Они ведь пошли изображать очередь в туалет, и потому были в бриджах, но без гимнастёрок. Топлесс. Только полотенце на плече. А под ним рука сжимает пистолет.
А пятый этап? Пятый этап — «Смирение». К этому этапу человек уже выплеснул все прежние чувства. Теперь он начинает размышлять о грядущем, испытывая при этом спокойствие. В смысле и чёрт с ним, что перестарались, зато бандитов схватили и детей из их рабства вытащили. Ванька с Валькой, вон, сидят и яйца варёные за обе щеки уплетают с солью и хлебом, аж за ушами пищит.
Что с ними делать? А что делать, есть во Владивостоке детские дома, должны быть. Нюансик, там, в основном, преступников будущих выращивают, а Вальку эту старшие мальчишки через пару лет изнасилуют. Не вырастит из них молодых строителей коммунизма. И что делать?
— Вань, а что ты собираешься с ребятами делать? — Катя-Куй, она словно мысли прочитала.
— Сдадим во Владике в руки милиции.
— Так они воришки и их в тюрьму посадят. В СССР есть тюрьмы для детей? — и карими своими прямо в душу смотрит.
— Ну, не совсем тюрьмы, есть детские дома особого режима Наркомпросов республик, есть детские трудовые колонии, но эти туда не попадут, ещё маленькие.
— Ваня…
— Нет. Что мы с ними делать будем?
— Вань…
— Да, скорее всего они просто попадут в обычный детский дом. Там их будут кормить, учить.
— Вань…
— Да, нам их милиция не отдаст просто. В СССР есть законы, есть порядок. Кроме того, это ты сейчас двоих видишь, а их сотни и тысячи, даже десятки тысяч, всем не поможешь.
— Не надо всем, нужно именно этим, — слёзы на глазах.
Твою же налево! А ещё рядом сидит Васька живой пример того, как Блюхер, усыновил такого же вот пацанёнка. И почти одновременно ещё и девочку, кучу жён поменял, а вот приёмных детей не бросил.
— А милиция? — слабо ворохнулся Иван Яковлевич.
— А мы про них ничего говорить не будем! — глазёнки мокрые засияли.
— Мы не скажем, другие скажут. Половину поезда в свидетелях и потерпевших, как бы самому в тюрьму не угодить, — лукавил.
Конечно в милиции помурыжат, но отпустят, всё же банду взяли и вооружённую, а что досталось «Свояку» и «Чехову», так извинился же, ну синяки будут у товарищей, у одного над бородкой, а у второго на спине, так «Свояку» на пользу пойдёт. Да и не станет он жаловаться, ему бы не засветиться.
— Вань…
— Ладно, я что-нибудь придумаю, — Брехт посмотрел на гешвистеров (братьев и сестёр по-немецки). Поели и прямо сидя за столом уснули. Не оборванцы. При их профессии — вагонный воришка нужно быть прилично одетым, чтобы не вызывать подозрение у людей в поезде.
А что тут придумаешь? Только одно, нужно опять идти к главному разведчику Приморья Трилиссеру Мееру Абрамовичу. И тогда нужно сделать финт ушами. Пока там, в милиции, будут разбираться и всё протоколировать, нужно успеть пообщаться с заместителем начальника краевого ОГПУ. А как это сделать? Правильно, нужно перейти перед прибытие во Владивосток в другой вагон и слезть незаметно от основной группы, которую сразу утащат в милицию. Сейчас в СССР нет линейных отделов милиции. Железнодорожную рабоче-крестьянскую милицию расформировали. То есть повезут в ближайший отдел. А Брехт в это время, наняв первого попавшегося извозчика, поедет на Алеутскую 44 в ОГПУ Владивостока. Попросит Трилиссера помочь.
И зачем такому большому начальнику это надо? Из дружеских чувств к Ивану Яковлевичу? А почему нет. Скажет, что как Блюхер хочет усыновить сирот. Нда. Стоп. А ведь товарищ чекист может помочь в налаживании бизнеса по производству раций и радиоприёмников. У них может и изъятые есть радиостанции, или шпионы ещё не дошли до таких девайсов. Ну, попытка не пытка, а спрос не беда, как полностью звучит пословица. А за спрос не отрывают нос… Скажет товарищ Ежов.
Событие тридцать восьмое
За месяц в ОГПУ ничего не изменилось, в смысле обои не поменяли и новую мебель не поставили. Даже красивые цветные папки скоросшиватели не завели. Стоять бояться. А почему бы их не придумать, этот зажим до последней детальки Брехт, конечно, не помнил, но и ничего сложного там нет. Куча инженеров под рукой. Сделал зарубочку в памяти.
Трилиссер был в форме сегодня. В тёмно-синей. И сразу видно, что большой начальник — ромб в петлицах малиновых. Комбриг, если по воинским званиям. Рядом с ним на стуле восседал товарищ в такой же форме и с тремя шпалами в петлицах. Дядька был пострижен под Котовского и имел такую же бычью шею. Не просто такую наесть в нонешние голодные годы.
— Знакомьтесь. Это Буренко Станислав Николаевич — старший оперуполномоченный ОГПУ. — Брехт пожал мозолистую клешню старшего опера. Гири, наверное, по нескольку раз в день тягает, где ещё опер мог мозоли заработать, не за плугом ведь.