Страница 11 из 53
Шаги приближались, стуча своим звонам по вискам Льюиса, будто заставляя его пожалеть о том, к чему стремится и от чего не хочет отступать. Частичное сумасшествия и нежелание примириться с потерями провоцировали новые случайные жертвы и, пока, у них не было конца.
Говард выжал спусковой крючок, скользнув перед этим указательным пальцем в тактической перчатке по спусковой скобе. Лязг воронёной стали затвора и пули со стальным сердечником сбили одного охранника с ног, раздробив коленные чашечки и разорвав мениски. Секьюрити сбило с ног, и он распластался по полу, выронив из руки пистолет, который проскользил по паркету, а фонарик покатился к стене и только оборванный пулей крик, застыл в этом безжизненным зале. Из пробитой головы вытекало мозговое вещество вперемешку с кровью, и отблеск луны в этой мутной луже, оставил на душе Льюиса очередную царапину. Он понимал, что рано или поздно придёт и его время! Это было неизбежно! Всё зависело от того, что ему ещё приготовила судьба.
Говард сделал перекат, выкатившись из-под рояля и, встав на колено, встретил очередного охранника упреждающим огнём, снова выжав спуск. Гильза взмыла вверх и брякнулась о паркет, покатившись в сторону. Пуля навылет пробила правое запястье секьюрити и пистолет выпал из его руки. «Glock 17» упал на пол, и охранник бросил фонарик ориентировочно туда, откуда прилетела пуля, ранившая его в руку.
Льюис увернулся от фонарика и произвёл выстрел в пол рядом с секьюрити, который вытащил из бокового кармана выкидной нож. Лезвие блеснуло в темноте, а «SIG-Sauer» Говарда встал на затворную задержку, возвестив о том, что пора подумать о полном магазине. Однако, сейчас была проблема поважнее.
Кровь струилась по руке охранника, и он сделал выпад в сторону Льюиса, но он отбил тычковый удар левой рукой в сторону и врезал секьюрити в район паха и добавил рукоятью пистолета по лбу. Пульсация сонной артерии не отвлекала Говарда, скорее возвращала ему силы от очередной дозы адреналина в крови. Потом будет трещать голова, ныть грудь и болеть душа, но это будет потом, когда тишина и безмолвие придёт к нему, чтобы вершить над ним собственное правосудие.
Льюис нажал на кнопку выброса магазина на пистолете и сунул его в небольшой универсальный подсумок слева на комербанде. Он сменил магазин с пустого на полный и спустил рычаг затворной задержки. Левая рука Говарда стала поднимать охранника, который был в нокдауне и не в силах его оказывать какое-либо существенное сопротивление. Говард поставил его на колени и глушитель пистолета ткнулся в его короткостриженый затылок.
– Хватит дрожать, как селёдка, после вылова! Лучше отведи меня к своему хозяину! Это не просьба. Живо! – схватив охранника за шиворот и подняв его на ноги, жёстким, но не громким голосом, произнёс Льюис. Глушитель снова воткнулся в затылок секьюрити, который продолжал бороться с собственным страхом, пытаясь оценить прошедшую жизнь с разных проекций, чувствуя, что ещё хочет пожить.
– Хорошо, хорошо, – дрожащим голосом произнёс охранник и, стараясь не делать резких движений, повёл Говарда вперёд.
Льюис знал, что секьюрити сейчас думает только о своей шкуре и он не собирался становиться бессмысленной очередной жертвой этой ночи. Говард положил левую руку на его левое плечо. Это был больше психологический приём, нежели «полуфабрикат» для «живого щита». Однако, Льюис не знал, что ждёт его в следующую секунду, а пугало его то, что ему было абсолютно всё равно. Огорчало Говарда лишь одно: то, что его простая искренняя мечта никогда не исполнится…
Секьюрити продолжал вести Льюиса вглубь второго этажа, чьё внутреннее убранство было сложно оценить какой-то определённой суммой. Множество картин и скульптур, антиквариат, старинные часы разных эпох и даже те, где для работы присутствовала обычная вода. Пусть точность подобных механизмов оставляла желать лучшего, но их ценность и цена от этого не падала.
Говард понимал, что первое место, куда направится большая часть охраны, непосредственно, где находится хозяин дома. Ведь, секьюрити не могли знать к кому в «гости» пришёл незнакомец, но, правда, теперь это в любом случае не имело никакого значения.
Охранник и Льюис, вынырнув из-за угла, вошли в столовую. Говард понимал, что он ничего не чувствует, кроме пустоты в груди. Он знал, что здесь его уже ждали стволы пистолетов телохранителей банкира, а также швейцарских гвардейцев, охранявших кардинала де Флюи, и это не было для него сюрпризом.
– Отпусти его, мать твою! И Бросай оружие! Подкрепление, где вы? – слова главы охраны банкира звучали уверенно и в них легко было почувствовать «хозяина положения». Подкрепление спешило, но это не влияло на Льюиса никак.
– Отпустите меня, пожалуйста! Я не хочу умирать! – испуганно и протяжно-тревожным голосом промолвил охранник, продолжая ощущать у затылка пистолетный глушитель.
– Бросай оружие, тебе говорят!
Говарда посетило ощущение, будто, время замерло, а с другой стороны, мчится с бешеной скоростью, «где же конец всему?!» – спросил мысленно сам себя Льюис, ощущая себя проклятым множеством людей и судьбой.
Говард снял левую ладонь с плеча охранника и выдернул чеку из свето-шумовой гранаты, которая находилась в подсумке. Он потянул гранату за корпус и тут же слетела предохранительная скоба, отскочив в сторону. Льюис мягким движением бросил гранату на паркетный пол, и она покатилась к ногам телохранителей и охраны кардинала.
– Твою ж, мать!!! – вскрикнул начальник охраны, бросив взгляд на гранату, катившуюся по полу.
Говард отпрыгнул вправо, очутившись рядом с парадной лестницей, по которой поднималось подкрепление. В следующую секунду раздался гулкий взрыв и яркая вспышка света. Льюис сунул пистолет в кобуру на ремне и, вытащив из подсумка осколочную гранату, выдернул чеку, звон предохранительной скобы поглотил ещё больший шум, разразившийся громом в столовой. Говард бросил гранату в район низа лестницы и, схватив в руки пистолет-пулемёт, висевший через плечо на одноточечным ремне, поверх бронежилета, вскочил на ноги и стремительно вошёл в столовую. Одиночные быстрые выстрелы застали охрану врасплох после взрыва свето-шумовой гранаты, прошивая бронежилеты скрытого ношения бронебойными пулями винтовочного типа.
Ответный огонь со стороны телохранителей и швейцарских гвардейцев был крайне непродуктивный. Свето-шумовая граната внесла свой вклад в расстановку сил, как минимум уровняв их, а как максимум добавив преимущество Льюису. Взрыв осколочной гранаты на лестнице нашпиговал нескольких охранников осколками, добавив тем самым хаоса в происходившее в доме.
Говард словил несколько пуль девятого калибра в грудную бронеплиту своего бронежилета, что заставило его отшатнуться. Арамидное волокно и климатическо-амортизационный подпор погасили большую часть удара, исключив запреградную травму и толком не повлияв на эффективность прицельного огня.
Сопротивление было подавлено и в столовой воцарилось безмолвие, прерываемое детским всхлипыванием. Шоковое состояние семьи банкира было легко объяснимо. Детей, как и жену к подобным ситуациям нельзя подготовить, да и сам Ксавье в данной ситуации не находил своего места. Постоянный хозяин положения внезапно оказался беззащитным, несмотря на все свои деньги, охрану, связи в разных эшелонах государственной власти. Льюис понимал, что полиция едва ли объявится на вилле, но исключать полностью этого было неоправданной глупостью. Когда человек находится между жизнью и смертью, то готов на всё, что только возможно! Это простая психология, где даже умные слова Зигмунда Фрейда были не нужны!
– Никому не двигаться, тем, кто ещё мыслит немного пожить! – хладнокровным спокойным тоном произнёс Говард, так, чтобы его точно каждый смог услышать. Он выпустил из рук пистолет-пулемёт, где магазин был практически пуст и вытащил из кобуры на ремне пистолет, направив его в сторону детей, которые дрожали от страха, обхватив голову руками и продолжали сидеть на стульях за обеденным столом. По деревянным ножкам стульев текла моча, разбавлявшая кровь мёртвых телохранителей и швейцарских гвардейцев, погибших в попытке закрыть семью хозяина и кардинала де Флюи. Страх парализовал всех, как детей, так и жену Ксавье. Сам банкир неотрывно смотрел на Льюиса и его поднятые вверх руки ходили ходуном. Кардинал же, будто, застыл на стуле, а его взгляд застыл на трупе швейцарского гвардейца, чьё мёртвое тело лежало в луже крови.