Страница 2 из 13
И хотя даты начала «клонирования» подобного сорта людей упорно указывали на эпоху развала бывшего СССР, я никак не могла понять: из какого эксперимента, проведенного кем, они возникли и возникают, потому что в Советском Союзе мы все были равны, пускай хоть на словах. Во всяком случае, в денежном отношении никто не выпячивался или не пытался выпячиваться. Это было запрещено, да и честно нажитые зарплаты подобного не позволяли, если ты, конечно, не был выездным «гением» в какой-либо области, и твоя гениальность не давала возможности приподнять временами железный занавес, чтобы выйти на «сцену» из-за кулис, ну, хотя бы как Маяковскому.
И если даже местная партийная элита и имела какие-то привилегии и пайки, то, в основном, это касалось возможности беспрепятственно достать что-то вроде сырокопченой колбасы или путевок в особые санатории, функционирующие только для номенклатурных работников. Но и все это тщательно скрывалось.
Правда, одна из моих знакомых, работающая на базе, куда поступали всевозможные заграничные «тряпки», бывшие в те времена невидалью, рассказывала, как им приходилось одевать первых секретарей обкомов и горкомов в специально заказанные для них, а нередко и для их жен, самые стильные шмотки, за которые чаще всего высокопоставленные особы забывали им заплатить. Забывали, путая социализм с коммунизмом, ведь, в конце концов, они были номенклатурной элитой Коммунистической партии Советского Союза, возглавляющей строительство этого коммунизма. И жены таких людей, бывало, так привыкали к бесплатному коммунизму, что иногда забывали заплатить за товар и в самом обычном магазине, не понимая, почему им за это угрожают милицией.
Но тем не менее и данная когорта советских людей, процветающих за счет государства, навряд ли могла позволить себе купить галстук за тысячу долларов. А если даже и позволяла, то не говорила об этом вслух, афишируя всем и каждому, хотя многие из новых русских сейчас оказались именно из этой «породы» людей с приобретенным в процессе работы чутьем – когда… где… и … как… И чтоб стать теперь новым русским, совершенно не требуются таланты, даже такие же, как у Маяковского, «во весь голос» сообщавшего всем, что ему достаточно иметь только свежевыстиранную сорочку, и при этом покупающего себе за границей автомобили, являвшиеся в те времена большой роскошью даже для ненавистных капиталистов.
Но кому наносила визит я, мне было пока неизвестно.
– Новый русский, масштабный, большой человек, – вдалбливала в меня Анжелика, зовущаяся по паспорту Антониной, и только из-за того, что ее мать в молодости не удосужилась посмотреть фильм про Анжелику – маркизу ангелов. И вот теперь в Вене ей пришлось отредактировать свое имя, осуществив подростковую мечту.
– А кем работает Ваш знакомый? – полюбопытствовала я.
– Меня это не интересует, – недовольно ответила Анжелика, – у него какие-то дела здесь и в Москве.
– Здесь и в Москве одновременно?
– Но это же норма для новых русских: две недели здесь, две недели там, в выходные с семьей, а в рабочие дни далеко от семьи… Он в Москве бывает чаще, чем Вы в центре – на Кертнерштрассе. А иногда и месяцами в разъездах.
– А как тогда его семья?
– Как и все другие семьи новых русских. Вижу, Вы действительно не в курсе, как здесь, в Вене, многие живут: там и здесь, туда-сюда, то Вена, то Москва, то вдруг Санкт-Петербург…Вы, наверное, и про Рублевку не слыхали…
Анжелика не успела полностью ввести меня в курс дела, потому что в этот момент возле нас внезапно затормозил серебрящийся лунным светом сказочный мерседес, и шофер, дружелюбно кивнув Анжелике, распахнул перед нами дверцы этой лунной машины.
Да, в таком великолепном лимузине я ехала в первый раз, и весеннее настроение бродило во мне, как молодое вино.
Совершенно забыв о наставлениях Анжелики, я забрасывала Николая – так звали водителя – то уместными, то, по-видимому, неуместными вопросами, лишь бы как-то поддержать едва тлеющую беседу, игнорируя полукивки-полунамеки почти сросшейся уже с роскошным сидением и едва подающей признаки жизни, как во времена зимней спячки, безвопросно замолкшей теперь моей новой знакомой, проверяющей, видимо, свои напутствия мне на хозяйском шофере.
Мерседес обогнул уже центр и понесся куда-то за Верингерштрассе по незнакомой мне улице, вдоль которой тянулись деревья в розовых кружевах нежной пены цветов, и цветение их походило на грезы. Красота-то какая! Ты как будто в раю! Нет, недаром мы только что пересекли Парадисгассе – райскую улицу или же переулок, главное то – что связано с раем, а сейчас – райский сад… нет, вернее, аллея. Я впадала в экстаз, несмотря на совершенно постные лица моих скучных попутчиков.
Мне не верилось, что живу теперь в Вене, и все это уже для меня – не на пару часов, даже не на неделю, в городе, о котором мечтала я очень давно, обучаясь еще в институте… И нахлынувшие воспоминания, как девятый вал, смыли все перед глазами, окунув в глубину прежних дней, дно которых расцвечивала галька пережитого.
Я припомнила все до малейших подробностей, будто бы это было вчера: неожиданно выпавший шанс – турпоездка по Австрии с посещением Вены. Представляете – Вены, где прославился Моцарт, где Бетховен творил, где родились Франц Шуберт и Иоганн Штраус, где пытался взлететь над другими Шопен… где чудил Фрейд, копаясь в душе человека, где, в конце концов, жил Стефан Цвейг…
Я мечтала побыть, пускай даже мгновение, в этом городе-бале гениев всех времен и народов. Я мечтала… Но разве мечты могут сбыться, когда так нереальны, когда как химера? Оказалось – реальны, как ковер-самолет, став в конце концов аэропланом сегодня, потому что внезапно наш старый знакомый был назначен главой Интуриста. Эта должность в Советском Союзе была слаще халвы и почетнее, чем генеральское звание, а вернее, была всемогущественной: ты – третейский судья для всех «жаждущих», для всех «страждущих», для «нерадивых», кто готов почему-то покинуть, пускай даже на пару недель, свою родину, свое отечество – и чего не хватает им здесь?.. Зная все мои грезы о Вене, он решил стать моим добрым гением и при первой возможности сделал попытку это все-таки осуществить: предложил мне путевку по низкой цене, профсоюзную… как для начальства… А в какую страну – догадайся сама… Ну, конечно, конечно же, в Австрию, хотя этих путевок – раз, два и обчелся, а желающих – масса, все из важных чинов. Но он сделает все, что возможно. Правда, даже над ним еще кто-то стоит, утверждая все кандидатуры, но, скорее всего, с моей характеристикой, я пройду. Да, к тому же, студенты – что-то вроде рабочих. Даже в партию их принимают, как тех, создав массу для них привилегий, по сравнению с теми, кто окончил уже институт. Специалисты в Советском Союзе должны были еще заслужить, чтобы им разрешили вступить в ряды партии, ведь она была лишь для рабочих или же для крестьян, вовсе не для планктона образованных в чем-то людей, а тем более интеллигенции, норовящей вступить в нее тоже, очевидно, из корысти. Вряд ли будут другие причины.
Я буквально сходила с ума в предвкушении… счастья, по утрам постоянно считая, сколько дней мне осталось до заветной поездки: семьдесят… пятьдесят… уже тридцать… Я была в состоянии Золушки, на балу вдруг танцующей с принцем, тайно верящей, тайно надеющейся, что потерянный мной башмачок сам отыщет меня, потому что он впору лишь мне…
Двадцать дней, восемнадцать… пятнадцать… Я витала уже в облаках, сокрушаясь тогда об одном – что еще не могу поделиться своим счастьем с моими друзьями. В Интуристе сказали: об этом молчок, никому ни гугу, пока точно еще неизвестно, я пройду или нет важный «конкурс» биографий советских людей. Только мне не давало покоя мое чувство вины, будто бы я врала однокурсникам, вынужденно скрывая о планах встречи с городом моей мечты, ведь за долгие годы учебы у меня от них не было тайн.
Десять дней… Еще только неделя…