Босс скучает

Контрабасист заводит «Город над вольной Невой» в джазовой обработке, и все начинают подпевать. Это такой местный мини-гимн, что ли.

— Ничего не меняется, даже репертуар, — Островский всё же настигает меня, держится позади, и я сдаюсь.

Куда я бегу? Зачем? К тому же это глупо и по-детски. Просто вспомнилось прошлое, вот я и расклеилась, но я ведь не такая, я сильная, смелая, гордая, и никогда не пасую перед трудностями. Пожалуй, стоит это себе почаще напоминать.

Герман стоит прямо за моей спиной. Его ладони ложатся мне на плечи, защищая от неизбежных толчков в толпе. Через неё то и дело, словно волнорезы, снуют люди. А я ничего не замечаю и ни о чём не думаю, кроме горячих рук Германа, оберегающих меня.

Я делаю глубокий вдох и прислоняюсь к его плечу. Ладно, к чёрту, пора расслабиться. Сейчас я не могу держать оборону. А он чего хочет? Может, случайно в «Шляпе» оказался?

Ага, так же случайно, как купил фирму, в которой ты работаешь… Вот, мысли снова бегут по кругу.

Если это какой-то извращённый способ мести, я не хочу быть его целью. Интересно, простого «прости, я переборщила тогда» будет достаточно? Что-то сомневаюсь…

— Варь, — выдыхает он мне в ухо, — я здесь давно не был, а ты?

Мы начинаем перекидываться незначительными фразами о музыке, об атмосфере, которая совсем не изменилась, кажется, болтаем даже об октябрьской погоде. Ох, и на опасную дорожку мы ступили. Ладно, пусть будет только сегодняшний вечер. Потом я подумаю, как поступать дальше, как с ним себя вести, какой тактики придерживаться.

В конце концов, через пару часов мы собираемся по домам, выходим на улицу и бредём по Белинского до перекрёстка с Литейным. В голове немного шумит от выпитого вина, но прохладный октябрьский воздух приводит меня в чувства. Не знаю, куда Герману надо, но мне вперёд, поэтому я быстро бросаю «пока» и спешу к мигающему светофору. Не хочу этих долгих неловких прощаний.

Островский быстренько ловит меня за руку.

— А как же прощальный поцелуй?

Меня прошибает, это сказано так… вот с теми самыми интонациями Германа из самолёта, того самого парня, с которым я познакомилась в отпуске. Это совсем не похоже на Германа-босса, и я боюсь, как бы у меня не случился диссонанс.

— Лучше не стоит, — бормочу я, пытаясь высвободить зажатый в его пальцах локоть.

Герман на секунду замирает, но затем усмехается и наклоняется ещё ниже. Его зелёные омуты маячат совсем рядом с моим лицом. Взгляд невольно опускается к губам. Я помню их мягкость и вкус, и деликатность, и ласку. С трудом мотаю головой, сбрасывая лёгкое оцепенение.

— Не надо, — упорствую и слегка толкаю его в грудь рукой.

А затем разворачиваюсь и ухожу, пока есть силы.

— Давай провожу, — долетает до меня.

— Не надо, — коротко бросаю через плечо.

Тем более, не надо, — уточняю уже про себя.

09

Первый рабочий понедельник, как ледяной душ. Закрадываются мысли, что тот Герман из «Шляпы» мне то ли привиделся, то ли приснился. В офисе меня встречает совершенно другой Островский.

— Зайдите ко мне, Варвара, — бросает он, проходя мимо отдела кадров, куда я заглянула, следуя предписаниям в каком-то дурацком маршрутном листе, кем-то оставленном для меня на ресепшене.

— А куда идти-то, Герман Маркович? — бросаю я ему в спину, но он уже вышел из кабинета и меня не слышит.

— Я вам сейчас всё объясню, — успокаивает меня местный кадровик Анастасия, девушка чуть за тридцать с толстой косой каштановых волос.

Здесь все сотрудники, на первый взгляд, несколько «прибалдевшие». Филиал был неким сонным северным царством, которое то и не трогали без особой надобности. Теперь же на всех свалилось гордое звание головного офиса, и пока местные не понимают: хорошо ли это для них, плохо ли, и в целом, чем грозит.

Когда я слиняла сюда от Варгановых, «Интер-консалт» занимал всего несколько кабинетов в скромном двухэтажном здании на Лиговке. Теперь компания переехала в бизнес-центр премиум-класса с окнами на основную городскую магистраль — сердце города, и планирует оккупировать в перспективе два уровня полностью.

Из невнятного маршрутного листа я не могу понять, где находится мой кабинет. Поэтому пока, по договорённости с Настей, пристраиваю вещи в отделе кадров на временную передержку и иду в указанном ею направлении. Проплываю по коридору мимо бесконечных стеклянных дверей, я будто в аквариуме — вижу всех и вся. Царит лёгкий хаос, и кучи не распакованных коробок ждут своей очереди на разбор. Такое ощущение, что Островский сюда не только Москву перевёз. Интересно, это опыт работы в Европе сказывается или такой у него стиль руководства: экстремальная встряска? А ещё интересно, эти прозрачные стены для красоты или для удобства руководителей, чтобы знать, что их сотрудники не заняты левыми делами в рабочее время?

В целом, я надеюсь, что мой режим «постоянно в разъездах» сохранится, и новая командировка унесёт меня подальше от этого улья и нового босса. А ещё от воспоминаний. Нет ничего лучше, чем быть подальше от объекта моим мыслей.

Кое-где стекло, однако, матовое, это создаёт некое подобие интимности, а дверь, к которой я в итоге прихожу — деревянная и сплошная. За ней офис генерального директора.

— Ну, конечно, — бормочу я, — о своей приватности ты не забыл побеспокоиться, милый.

Вхожу внутрь, ожидая увидеть секретаря, но за столом никого нет, и следующая дверь в кабинете Германа нараспашку.

— Нет-нет, думаю, на следующей неделе мы уже его получим, — доносится до меня голос босса.

Кстати, довольно странно, что слово «босс» так органично приклеилось к Герману, так естественно называть его шефом. Пусть и дальше ходит в своих идеально-скроенных деловых костюмах, это помогает не воспринимать его, как парня из моего прошлого.

— Это было бы замечательно, — отвечает кто-то ему.

Я заглядываю в дверной проём и обнаруживаю Германа и ещё одного мужчину лет пятидесяти с лёгкой проседью в волосах, сидящими за конференц-столом, расположенным перпендикулярно к директорскому. Интересно, кто же этот визитёр, учитывая, что Островский предпочитает решать с ним вопросы на одном уровне?

— Кхм, — обозначаю я своё присутствие, и мужчины синхронно оборачиваются.

Конечно, можно было подождать в приёмной, пока они договорят, но раз уж я заглянула, будет как-то странно молча удалиться. Да и сам Герман приказал зайти к нему, как закончу. Вот, раз приказано, надо исполнять.

На лице Германа возникает дежурная улыбка, глаза смотрят серьёзно, но устало, будто бы он проработал все выходные без просыпу. Если в моей душе и возникает какое-то сочувствие, оно быстро улетучивается, стоит Островскому открыть рот:

— Варвара, приятно видеть, что вы уже закончили, принесите нам, пожалуйста, кофе.

Мои брови удивлённо приподнимаются вверх. Принесите нам, пожалуйста, кофе? Это он с чего взял, что я тут нанялась кофе носить? Ни приветствий, ни представлений, полный игнор делового этикета, и эта просьба о кофе так сбивает меня с толку, что я на автопилоте разворачиваюсь и иду его готовить.

Пока кофе-машина в приёмной жужжит, выдавливая чёрный горький напиток из капсулы, я расставляю на подносе сахарницу, вазочку с печеньем, блюдца и приборы. Голоса мужчин приглушённые, только раз я слышу, как собеседник Островского чуть ли не выкрикивает «нет, нет, что вы!» О чём у них там беседа интересно? В голову закрадывается мысль, что, не специально ли меня выставили из кабинета, чтобы я не услышала лишнего. Впрочем, тогда Герману было достаточно попросить меня подождать за дверью, да и в общем-то не оставлять её открытой.

Через несколько минут с невозмутимым видом заношу поднос в кабинет, а потом удаляюсь, тихонько закрыв за собой дверь.

Ну, и что мне теперь делать? Окидываю взглядом приёмную: тут большой кожаный диван светло-коричневого цвета, фоторамки с видами города на стенах, безликий полупустой стеллаж и секретарский стол с развёрнутым к окну креслом. Ещё в приёмной есть пара дверей, но что за ними и куда они ведут, я не представляю.