Печать смерти

Юный послушник внимал как зачарованный.

– Да, – произнес он, боясь отвести взгляд от чудесного видения. – Да, Прекраснейшая. – Он не видел, как нахмурил кустистые брови суровый Хэйворд, впервые услышавший, о чем в действительности грезит его ученик, не видел и двух младших жрецов, замерших на пороге зала при виде небывалого зрелища: никогда еще богиня не являла себя открыто никому, кроме Первых Учителей – старших нарнов своего Храма.

– У тебя получится. Я буду ждать. – Прародительница Неба одарила священнослужителей божественной улыбкой и исчезла.

– Отправляйся к своему патрону, – поднимаясь с колен и выводя ученика из эйфорического ступора, приказал старший нарн. – И помни: ты дал слово самой богине!

«У меня получится», – одними губами прошептал Гастон. Самовнушение наконец принесло свои плоды. Он сумел справиться со слабостью и снова приблизился к столу. Героическим усилием воли накрыл ладонью бархатный футляр, зажмурился, не позволяя себе задуматься ни на секунду, вслепую откинул крышку, нащупал пальцами мелко ограненный кристалл, рванул из гнезда. Раздался тихий металлический шелест – юношу чуть удар не хватил, глаза испуганно распахнулись. И снова богиня незримо пришла на помощь, намертво прилепив к пересохшей гортани язык. Между сжатыми в кулак пальцами свисала тонкая золотая цепочка – странный звук, услышанный им, был всего лишь шорохом золотых звеньев. В первый раз камень слишком ослепил его, чтобы он мог заметить цепь и драгоценную оправу, в которую тот был вставлен. Не рискуя разжать ладонь, Гастон сунул бриллиант в карман, затолкал свесившуюся наружу цепочку. Потом суетливо закрыл коробочку и поставил ее назад в ящик стола. Последний поворот ключа – новая волна холодного пота, и на ватных от пережитого волнения ногах неопытный грабитель проковылял к щели между тяжелыми занавесями. К двери, ведущей на лестницу, он почти бежал, позабыв об осторожности и о том, что топот вполне способен пробудить недавно заснувшего мастера. Ноги подворачивались едва не на каждой ступени, но каким-то чудом он ухитрился спуститься, не сломав шею. Теперь оставалось лишь пересечь тесный двор, а там бежать вдоль стены до Корабельного переулка и дальше, обходя форт, все в гору и в гору… Мысль о темных ночных улицах, полных своих, прозаических опасностей, царапнула край сознания, но не задержалась. Оставаться в только что обворованном доме, да еще с уликой в кармане – вот что казалось действительно страшным. Сердце бешеными толчками выталкивало в жилы кровь: тук-тук, тук-тук, тук-тук – беги, беги, беги!

Глухо хлопнула входная дверь. Гастон даже не обернулся. Впереди уже маячила обитая железными листами калитка. Плечом толкнув створку, он одновременно нащупал пальцами металлическую щеколду, надавил. Засов не поддался. Силы окончательно покинули юношу, и он сполз по двери на холодные плиты. Все оказалось тщетным, замок отказывался выпускать его. Через несколько часов мастер проснется, и для него, Гастона, все будет кончено. Не лучше ли вернуть камень, пока не поздно? Тогда, возможно, кара не будет слишком жестокой. Холод, пробиравшийся от земли через седалище к потной спине, неожиданно помог – вернул к реальности.

Парень подобрал ноги, поспешно поднялся, отряхнул штаны и замшевую куртку. К вечеру подморозило, так что на серой замше не осталось следов грязи. За эти годы не случалось нужды покидать дом хозяина ночью, и он успел позабыть, что волшебный замок на калитке намертво запечатывает ворота с наступлением темноты и до самого восхода. Лишь мастер своей рукой мог поднять в это время щеколду. Но с первыми лучами солнца действие заклинания закончится. Правда, проснется магический привратник, любящий задавать неудобные вопросы как входящим, так и выходящим. Но Гастон уже подумал о том, что не станет соваться к калитке первым, дождется, когда Иоганна, как обычно, отправится на рассвете за молоком и свежим хлебом для хозяина, и выйдет вместе с ней.

Поеживаясь от студеного ветра, задувавшего даже в закрытый двор, юноша вернулся к двери, теперь уже осторожно потянул за ручку. Смазанные маслом петли не скрипели, в темном коридоре он безошибочно нашел дорогу в свою каморку, присел на не расправленную с вечера кровать, замер, обхватив себя руками за плечи. Несмотря на то что в спальне было тепло, тело продолжал колотить озноб.

Он не заметил, как задремал. Пробудился от негромкого позвякивания. Вздрогнув, взвился с кровати, опасаясь, что проспал рассвет. Но за узким окном только начинало светать. Из коридора снова раздалось тонкое «занк-занк», потом тихий стук притворенной двери. Гастон судорожно ощупал карманы – драгоценный камень был на месте. Не задерживаясь больше, выскочил в коридор, оттуда в общий холл, а после во двор замка. Иоганна неторопливо шла к воротам. В одной ее руке раскачивался, позвякивая, медный бидон, а на сгибе другой, прижатой к груди, висела плетеная корзина. Служанка направлялась на рынок. Вор выждал, когда она откинет запиравшую ворота щеколду, потянет калитку на себя. Едва в воротах обозначился просвет, парень рванул прямо с крыльца. Пробегая мимо, чуть не сбил с ног удивленную горничную.

– Ты чего несешься как оглашенный! – возмущенно крикнула вслед Иоганна, и тут из дома, немыслимым образом проникнув сквозь толстые стены, донесся тонкий вопль.

– Гасто-он! – кричал хозяин. – Гасто-о-он!..

Крик достиг ушей беглеца, и тот припустил по пустынной улице что есть мочи. Иоганна с минуту неприязненно смотрела ему вслед. Хозяйский подмастерье – неловкий худой парень с заячьей губой – никогда ей не нравился.

– Не иначе разбил что-нибудь, – заметила она вполголоса, продолжая стоять, придерживая рукой открытую калитку. Дела хозяина и его ученика ее не касались. Но, поразмыслив еще немного, девушка все же решила вернуться. «Может, срочно прибраться надо», – рассудила она, пересекая двор в обратном направлении.

Знаете, что такое счастье? Не уверен. Сколько счастливых людей ходит, спит, жует яблоки, ссорится, плачет, напивается с горя, не подозревая, что они баловни судьбы! Счастье наполняет каждую их минуту, льется щедрым потоком, а они отворачиваются, лелея никчемные мелкие обиды, потирая ничтожные синяки, вздыхая о ненужном, и теряют, теряют, теряют бесценные мгновения счастья…

Вчера мне было двадцать четыре года, я был счастлив, но слишком глуп, чтобы заметить это.

Перед Новым годом в Каннингарде всегда устраивают большую ярмарку. Хотя до следующего урожая еще жить да жить, народ пьет-гуляет, как в последний день жизни. Да, как в последний день… Только эту ярмарку проводят внутри городских стен. Летом торговые ряды разбивают прямо в полях за защитным рвом, и тогда пестрый поток горожан выплескивается на окрестные луга, как разноцветные кости гадалки на зеленый платок. Ну а новогодняя ярмарка проходит на Старой рыночной площади, в такое время на окрестных улочках не протолкнуться. Я пошел побродить по торговым рядам вместе с Михалом и Автом – подмастерьями отца. Не считаю зазорным гулять с теми, кто на тебя работает. Да и на меня, собственно. Михал был моим другом, разница в возрасте (он на четыре года младше) не мешала. К тому же завтра обоих нас ожидал выпускной экзамен в гильдии. Припозднился я с получением звания мастера. Это потому, что три года просаживал отцовские накопления в Карсе. Отец затею с академией изначально не одобрял, но матушка мечтала, что ее отпрыск получит дворянство. Ну и я по молодости лет поддался, мне тогда казалось очень романтичным стать герцогским гвардейцем, вот и отправился набираться дворянских мудростей в Карской королевской академии. Не скажу, чтобы совсем даром время и деньги потратил, но очень быстро понял: прав отец, в гвардейцы идут только те, кто ничего другого, как мечом махать, не умеет.

У меня же, слава богам, и руки оказались «под тем углом» заточены, и голова на плечах. Поучился я три года у карских профессоров, насмотрелся на юных дворянских ублюдков, спускающих по дешевым кабакам родительские денежки, – и вернулся в отчий дом с твердой решимостью стать мастером-ювелиром. В тот же год мог бы экзамен в гильдии сдать – фамильное мастерство давалось легко, будто я уже родился со знанием, сколько меди добавлять в золотой припой. Но тут опять меня в сторону повело – надоело быть эдаким «чистеньким мальчиком», отливающим золотые безделки, захотелось настоящей мужской работы, и я еще два года вкалывал молотобойцем на нашего соседа-оружейника. Можно было, конечно, просто заплатить за науку, но, поскольку идея была моя собственная, не хотелось снова лезть в кошель к папаше. А так, мало что научился ковать клинки «королевской стали», попутно приобрел еще кучу полезнейших навыков. Одно только тренированное дыхание чего стоит. Как сейчас помню, сколько гонял нас университетский мастер фехтования, повторяя: «Тренируйте дыхание! Тренируйте дыхание!» Я тогда после часовой пляски с мечом дышал, как выброшенный на берег окунь – сердце едва через глотку не выскакивало. А как годик молотом помахал да мехи пораскачивал – так никакой тренировки не надо! Сегодня бы я этого мастера Эктнера с его деревянной палкой самого загонял до смертельной одышки.