Страница 5 из 6
На окружной дороге взрослые ребята подпиливали доски в дне вагона и запускали маленьких – тырить жмых, овес. Очень настойчиво искали клады, но находили в грязи сточных решеток ордена и медали минувшей войны, оброненные пьяными фронтовиками.
Напротив дома, где все детство жил Агеев, – Абрикосовский переулок. И там судебно-медицинский морг. Футбольная площадка как раз во дворе морга. Сквозь разбитые стекла подвальных окон видны трупы. Когда мяч туда залетал, приходилось спички тянуть: кому лезть? Формалином пахнет, мошки какие-то летают… Агеев говорил, что после детства покойников уже не боялся.
По Большой Пироговке проходили похоронные процессии, направлявшиеся на Новодевичье: погребали разных знаменитых людей, генералов и штатских. Ритуал завораживал. Чуть позднее, на одних из первых своих больших соревнованиях в Ростове, Виктор жил вместе с товарищем детства Вадимом Емельяновым в гостинице «Южной» на улице Энгельса, тоже ведшей на главное городское кладбище. И Агеев поверил в примету: «Увижу покойника – выиграю…»
Детство проходило по больничным паркам. На Пироговке во дворах лечебных корпусов множество лабораторий. Агеев видел овчарку с пришитой на загривок головой болонки – гибрид ходил по кругу.
Общее место – говорить про драки, выпавшие на детство боксера. Дрался, конечно, и много дрался. Я из вежливости никогда не расспрашивал Агеева о подробностях тех драк, делал вид, что не очень интересуюсь через годы их исходом. Почему-то думаю, что не всех своих сверстников Виктор обязательно одолевал. Физической силой он не выделялся – это я от него слышал. Но когда поступал в секцию гимнастики, три раза на перекладине подтянулся – и его приняли. Но ему там не понравилось. Попробовал бегать…
Конечно, послевоенного подростка больше всего притягивал футбол. В их дворе – вообще спортивном по сути (многие ребята специально занимались борьбой, хоккеем) – регулярно сколачивались футбольные команды. Играли подолгу. И записываться в футболисты пошли на стадион компанией.
Все рвались быть форвардами. И только Агеев, что-то смекнув, заявил составлявшему список, что он защитник. И форму выдали не тем, кто лучше Виктора играл, а ему.
Поверивший Агееву на слово тренер сразу поставил его в состав на ближайшую игру. Но тут же выяснилось, что на таком большом поле играет он в первый раз. И не туда бежит. Партнеры стали на него орать. «И на этом, – вспоминает Виктор Петрович, – закончилась моя футбольная деятельность».
И все же не удержусь, чтобы не засвидетельствовать: для боксера он играл в футбол очень и очень неплохо. Не знаю, как получилось бы на большом поле, но на нескольких площадках имел честь играть с ним и нашими приятелями – профессиональными игроками, – и видел, что перед ними он не тушевался. Впрочем, может быть, это они побаивались слишком тесных игровых контактов с ним.
6
Возможно, в бокс он пришел позднее, чем большинство в него приходит, из-за травмы, полученной в раннем детстве. Он сверзился с лестничных перил и получил серьезное сотрясение мозга. Поэтому и в школу пошел на год позже. Учился в одном классе с мальчиком, бывшим на год младше, – соседом по квартире Вадиком Емельяновым. У Вадима умерла мать, работавшая в академии, – и после третьего класса его как сына погибшего на войне офицера взяли в Суворовское училище. Емельянов впоследствии тоже стал боксером.
В бокс Агеев пришел после седьмого класса, завершив, как тогда считалось, среднее образование. Он трудился на шелкокрутильной фабрике имени Свердлова, учился на сварщика винипласта.
На тренировке с В. Ф. Коньковым
Начинались его занятия далеко от дома – на стадионе «Красное знамя» в парке имени Павлика Морозова на Пресне. Прозанимался там месяц и вдруг узнал, что секция бокса есть рядом с домом, на «Химике».
Боксеров на «Химике» тренировал Коньков…
Вот Владимир Фролович Коньков, по-домашнему – дядя Володя, нобелевскому лауреату Бродскому точно бы понравился. Прошедший войну разведчиком, он выглядел безупречным английским джентльменом от бокса. Вылощенно-сухопарый, и в лице приятная породистая строгость. Рефери по облику и складу. По типу – не боксер и не тренер. Благодаря кинофильмам, где он изображал себя, судью по боксу, Конькова знала в лицо страна. Ну и бокс стал телевизионным жанром, как только телевидение вошло в обиход советских людей. Надо было очень постараться, чтобы бокс с телеэкранов исчез и не стало ныне чемпионов, которых бы узнавали на улице.
Коньков обычно Агеева не секундировал – поскольку на крупных соревнованиях неизменно судил. Этим он приучил Виктора к ранней самостоятельности. Притом что в начале карьеры влияние Владимира Фроловича на подопечного было неоспоримым.
Не слышал о громких победах Конькова на ринге, сомневаюсь, что он был выдающимся бойцом, да и вообще всерьез и долго дрался. Коньков – прежде всего педагог. И, прежде чем развернуть тезис о самостоятельности Виктора Агеева, хотел бы заметить, что встречу его в пятнадцать лет с Коньковым стоит посчитать большой жизненной удачей.
Есть расхожее мнение, что в начале занятий боксом необходимо жестоко испытать новичка, напрячь его волю, проверить на возможный испуг. Но Коньков относился к тем наставникам, которые были убеждены, что не надо травмировать психику мальчишек понапрасну. Ничего страшного, если втягиваться в бокс они будут, как в игру, без боли и страха. Восприимчивость юности лучше всего использовать для обучения технике. Поставить вкус к непрерывности соображения на ринге. От предстоящего мужества не убудет, если бокс начнется для мальчишки с пятнашек-салочек. Когда незаметно для себя он привыкнет, что основа основ в правильно поставленном бою – передвижение на ногах. Боксеры так всегда и говорят: передвижение на ногах, как будто можно по-другому двигаться… Но боксеры редко красноречивы, а понять, что подчиненные мысли, а не страху ноги всегда выручат и приведут тебя на ринге куда надо, желательно пораньше…
Виктор Агеев:
Вы знаете, есть тренеры, которые сами были большими чемпионами, и они говорят: «Делай так, бей так». И работают с тобой над теми приемами, которые они знали, другого ничего не дают. А все, что говорил Коньков, мы согласовывали и вместе над этим творчески работали. И у нас здорово получалось.
У Конькова была своя машина. Ездили на ней в Серебряный Бор. Виктор бегал, бил по лапам… Все, словом, как во всех рассказах про знаменитых боксеров. Скучно повторяться, ей-богу!
Главное, что Коньков не мешал Агееву разобраться в себе. Точно представить, с чем он сюда пришел. Поверить, что с его данными – высокий рост при малом весе, редкостная реакция – есть смысл искать выход из лабиринта, а никому в затылок не пристраиваться. Он поддержал в Агееве выбор своего сюжета в боксе – ни при каких обстоятельствах не дать себя бить по голове, разрушать аппарат неустанного изучения возможностей противника. Откуда же еще возникнуть способности бить соперника не вообще, а только по незащищенным частям головы и туловища? Коньков к тому же видел, что наблюдательность – талант боевого зрения – среди главнейших агеевских козырей.
Первое, что сказал мне Агеев как корреспонденту, захотевшему о нем написать: «Вы меня видели на ринге? Заметили, наверное, я боксирую не совсем обычно». Но определить эту необычность то ли не сумел, то ли не захотел – и объяснил, используя ходовой термин: «Я работаю на контрах…» Еще говорят «вторым номером».
Виктор Агеев:
Мне нравилось вызывать противника, чтобы он бил, и уходить, чтобы он не попадал. Зрители это воспринимали хорошо. Казалось бы уже все, неминуемо пропустишь удар, а в этот момент раз – и уходишь, удар идет мимо и противник сам раскрывается. И в этот момент ты сам наносишь ему удары. Интересно и красиво было.