Десять

— Здравствуйте. Да, конечно, проходите, Юрий Борисович, папа предупредил. Вы голодны? — Юля вспомнила коллегу папы, врача, который когда-то ее оперировал. Давно это было…

— Нет, но спасибо. Юлия Владимировна, может, на «ты»? — спокойно предложил Юрий Борисович. — Я не такой уж старый, прямо сейчас не твой лечащий врач…

Юля невнимательно выслушала собеседника, присела у духовки, ловко вытащила противень с тонким коржом, чтобы тут же поставить другой, обернулась, чтобы ответить:

— Да… да, конечно. Что, простите? Я отвлеклась.

— Юля, давай на «ты» и по имени.

— Хорошо, Юрий Борисович. — Юля увидела, как его взгляд бежит по странице, которую она читала несколько минут назад. Невольно сжала плечи, словно ожидала неприятной реплики, осуждения. Через секунду отвернулась к плите, где ловко перевернула мясо.

— Юра, меня зовут Юра, хорошо? — напомнил сидящий за столом.

— Хорошо. — Юля кивнула, посмотрела на опущенную голову собеседника, взгляд, скользящий по строчкам. На мужскую руку, которая пробежалась по переплету, перевернула книгу, оставила лежать там же, где и лежала, на том же месте, на той же открытой странице.

Юля недовольно промолчала.

— Прости, я нарушил твое личное пространство, — повинился Юрий Борисович. Юра. — Книги — личное пространство, не всегда хочется показывать то, что читаешь в одиночестве. — Он говорил тихо, обратив внимание на спящего малыша.

— Да нет, это просто… ерунда, занять время. — Краснота поднималась по длинной шее к лицу Юли, до кромки светлых волос у висков.

— Не сказал бы, что Франсуаза Саган писала ерунду.

— Это женский роман.

— Согласен, не слишком мужской. «Немного солнца в холодной воде»… Это о любви и эгоизме, о самопожертвовании, пожалуй, только эгоизм близок мужчинам. Разве от этого роман стал хуже?

— Наверное…

— Эй, это ты, вообще-то, читала, а я тебе сейчас доказываю состоятельность Саган, как писателя?

— Женские романы читают пустышки…

— Женские романы читают женщины, мужчины читают комиксы, когда читают, конечно… — Юрий внимательно всмотрелся в красивое лицо напротив, силясь понять Юлину логику.

Будто признавшись себе в невозможности понять блондинку, стоявшую перед ним — высокую, с длинными стройными ногами, выглядывающими из-под короткого халата, с тонкой, как у фарфоровой куклы, кожей и таким же, словно нарисованным нежными мазками акварели, румянцем, — он отступил.

Через два часа Юра ловко сбивал, нарезал, подносил, прибирал, мыл посуду. Сказал, что спать пока не хочет, а вот помочь будет рад.

Разговор перетекал от учебы Юли и ближайших планов, на малыша на качелях, который начал сопеть, явно готовясь проснуться.

— Так, как зовут карапуза? — поинтересовался Юра.

— Ким. Евдоким, на самом деле, но мы сократили.

— А с отчеством сочетается?

— Он Симонович, Юра, какая разница. — Юля засмеялась, на минуту показывая живой взгляд, широкую улыбку и блеск глаз.

— Евдоким Симонович Брахими. Да ты затейница, Юля, — по-доброму усмехнулся Юра.

— Точно!

Еще через час Юля складывала бесконечные емкости с едой в холодильник. Пристраивала торт Наполеон, чья начинка получилась в этот раз вкусней, потому что в крем, по настоянию Юры, добавили капельку брусничного сиропа. Быстро протирала стол, пока Ким согласился подпрыгивать на руках у постороннего человека, проявляя интерес к светлым волосам незнакомца, дергая их и пытаясь попробовать на зуб. Выдергивать Юра позволял, как и кусать себя за нос, а вот попытку проглотить волосы пресек.

— Юля, ты прости, можешь сказать, что это не мое дело, но всё же, что не так с Саган? — вернулся к началу разговора Юра.

— Глупо читать женские романы. На ерунду тратят время только дурочки и пустышки… Женщина не должна быть такой.

— О… А вот это читают какие женщины? — Юра пробежался по тексту небольшой брошюры, с пометками и выписками на полях, прочитал вслух: — Механизм канцерогенеза, основанный на нарушении тканевого гомеостаза в результате длительной хронической пролиферации… — он помолчал, дожидаясь ответа Юли, не дождавшись, продолжил: — Не представляю, кто тебе сказал, что ты можешь быть пустышкой. Одна из лучших студенток, самая перспективная. Все, у кого ты была на практике, тебя хвалят. Поразительно, как ты все успеваешь. Маленький ребёнок, муж, который требует внимания, ведь мужья всегда требуют, но ты все равно лучшая из лучших, все так говорят.

— Все так говорят, потому что я дочь своего отца.

— Все так говорят, потому что ты — это ты. Ты должна сомневаться в себе, это правильно. Со временем научишься принимать решения, появится уверенность, а прямо сейчас выброси из головы чужие характеристики женских романов. Читай, что тебе нравится, когда тебе хочется. Неважно, почему тебе приятно читать Саган, важно, что приятно. — Юра внимательно посмотрел на Юлю. — Прости, веду себя, как ворчливый старый дед.

— Всего лишь, как мой врач. — Юля вспомнила, как Юрий Борисович отчитывал ее за недостаток веса и чрезмерное увлечение диетами.

— Или друг?

— Или друг…

К старому домику подтягивалась вереница гостей во главе с папой, чуть позже подъехавшей мамой, одетой, как всегда, изысканно, с продуманным налетом небрежности.

Ким сидел на руках у деда, потом перешел к бабушке, которую не смущала перспектива испортить причёску, пусть над ней парикмахер трудился более двух часов. После все врачи отделения гинекологии и соседних принялись подхватывать мальчонку, целовать, слегка щекотать, искренне радуясь его почти беззубой улыбке.

— Отдохни, Юленька, — прошептал папа. — Вижу, ты устала. — Он обнял Юлю, та моментально расслабилась в его руках, почувствовав, что действительно устала. — Давай, Юленька, здесь много нянек, поспи. — Владимир Викторович хотел что-то спросить, но взглянув на заметную грусть в глазах дочери, промолчал.

Юля быстро поднялась по лестнице на маленький второй этаж. Набрала знакомый номер телефона, чтобы услышать ответ, в котором и так не сомневалась:

— Юль, я говорил тебе, у меня встреча, я не смогу присутствовать на вашем празднике, и я надеялся, что ты пойдешь со мной, — почти по слогам проговорил Симон в телефонную трубку.

— Я должна была помочь… — в сотый раз оправдалась Юля, понимая всю тщетность своих слов.

— Помогла? Я рад. Спешу, до встречи, — разговор оборвался короткими, красноречивыми гудками.

Юля слушала гудки в трубке — самый звонкий звук в мире. Звук отчаяния, звук боли, слез, которые копились всё это время, но она прятала их за заботой о сыне, книгами, учебой. В повседневности.

У неё не получалось. Не выходило быть одновременно хорошей студенткой и хорошей мамой. Хорошей женой и хорошей дочерью. Всегда что-то или кто-то страдал. Чаще всего это был человек, которого она любила больше, чем могла представить, что будет любить. Сильней, чем в тот день, когда она — в белом платье, — сказала «да» Симону.

На её слова, что брак должен быть церковным, что ей бы хотелось венчаться, Симон ответил просто: у него нет никаких обязательств перед Богом, но если это важно Юле — он примет православие и сделает всё, чтобы маленький был счастлив.

Их венчали в церкви при том самом монастыре, у стен которого она впервые услышала имя своего будущего мужа. Потом немногочисленные гости радовались их празднику, и даже папа, казалось, радовался, видя дочку в красивом платье, пошитом костюмером маминой труппы. В стиле двадцатых годов двадцатого столетия, с немного заниженной талией, но с Юлиным ростом и длиной ног оно лишь подчеркивало стройность фигуры и изящество силуэта совсем юной невесты.

Молодые отправились в маленькую квартирку бабушки Симона, где в их комнате был сделан ремонт, вещи и книги Юли заранее перевезены, уложены в шкаф, на книжные полки. Бабушка осталась на несколько дней в доме новых родственников, дав возможность уединения молодоженам, найдя в маме молодой жены внука приятную собеседницу — любовь к балету объединила женщин.