Слепой. Метод Нострадамуса

– Не то чтобы разобраться – сказал он, – а понять все-таки хотелось бы. Я же вижу, ты над этим своим человечком трясешься, как мамаша над долгожданным первенцем. И при этом пытаешься сбагрить его мне, толком даже не зная, как его станут использовать. Пойми, Федя, работа у меня такая – во всем сомневаться. Вот я и сомневаюсь: а нет ли тут подвоха?

Федор Филиппович помолчал, обдумывая ответ. Генерал Корнев его не торопил: он видел, что старый приятель не отмалчивается, а именно обдумывает формулировку. Кроме того, он был кровно заинтересован в предложении Потапчука и боялся неосторожным словом спугнуть удачу.

– Подвоха тут никакого, – сказал, наконец, генерал Федор Филиппович. – Просто, как ты верно подметил, я им очень дорожу, а обстоятельства таковы, что ему необходимо на некоторое время исчезнуть. Понимаешь, у меня провалилась операция. Причем провалилась как-то очень странно. Ей-богу, Иван, тут какой-то мистикой отдает. Об этом деле знали только я и он, больше никто. А кончилось все так, словно наш объект получил информацию из первых рук. У него, – генерал кивнул в сторону окна, – стопроцентное алиби, поскольку выжил он только чудом.

– Значит, это ты настучал, – с тяжеловесным генеральским юмором констатировал Иван Яковлевич.

– Так точно, – не оценив шутки, мрачно констатировал Потапчук. – Но я не стучал. Следовательно, мы имеем дело либо с чудом, либо с отлаженной системой шпионажа – прямо у меня под боком, в моем кабинете на Лубянке, у меня дома, где угодно. Ты не поверишь, Иван, но я даже заменил все пуговицы на своем костюме – спорол, раскусил каждую плоскогубцами, купил в магазине новые и сам, своими руками, пришил…

– Зря мы полковника отпустили, – задумчиво произнес куда-то в пространство генерал Корнев. – Я ведь даже не знаю, есть ли у него тут отделение для психических… Эк тебя, Федя, припекло!

– Припекло, – честно признался Потапчук.

– А этот парень, – тоже кивнув в сторону окна, продолжил за него Корнев, – слишком много знает… Послушай, Федор, а тебе не приходило в голову… э… гм… Ну, словом, что его лучше было бы… того?..

– Это не обсуждается, – сухо произнес Федор Филиппович.

– Ну и правильно, – с каким-то облегчением похвалил его Корнев. – Так и надо. Как в том кино: я, говорит, не за белых и не за красных, а, как во дворе, – за своих. Ну и молодец. Хуже нет, чем своих ребят сливать, уж мы-то с тобой знаем… Ну, тогда ладно. Будем считать, что все ясно. Да ты не волнуйся, у меня он будет, как у Христа за пазухой! Работа тихая, кабинетная, хотя и ответственная, секретность – э, брат!.. Ты такой секретности, поверь, даже и не нюхал. Так что, когда он в должность вступит, можешь считать его без вести пропавшим. До тех пор, конечно, пока назад не попросишь. Тогда, клянусь, получишь своего любимчика в целости и сохранности. По первому требованию.

– А чем все-таки он будет у тебя заниматься? – спросил Федор Филиппович, не до конца убежденный в искренности собеседника. – Или это секрет?

– Секрет, – с сокрушенным видом кивнул генерал Корнев. – Секрет на сто лет. Но тебе, Федя, я скажу. Не все, конечно, а только то, что можно. Он будет… как бы это выразиться?.. смотрителем библиотечного фонда.

Сделав это неожиданное заявление, Иван Яковлевич окутался густым облаком табачного дыма и из его глубины стал заинтересованно наблюдать за тем, как его коллега борется с остолбенением.

– Прости, – одержав в этой борьбе частичную победу, осторожно произнес Федор Филиппович, – но у него, мягко говоря, немного другая специальность. Библиотекарь из него… Не знаю. Я даже как-то сравнение не подберу…

– Понимаю, – выпуская на волю еще одно дымное облако, утвердительно склонил голову Корнев. – Даже отсюда видно, что окончил он вовсе не библиотечный институт. Но это, брат, такая библиотека…

– Какая? – спросил генерал Потапчук, видя, что продолжения не будет.

– А такая, Феденька, – сказал Иван Яковлевич, – что, если я тебе про нее хоть что-то расскажу, мне придется сначала пришить тебя, а потом застрелиться самому, пока другие мне не помогли. Не слишком ли высокая плата за две минуты дружеской откровенности?

В мозгу генерала Потапчука вспыхнула красная лампа и зазвенел сигнал тревоги. Похоже было на то, что Глеб с его помощью угодил из огня да в полымя. Однако пути к отступлению уже были отрезаны, да и другого варианта пока не просматривалось. Поэтому он понимающе ухмыльнулся и, делая вид, что не заметил допущенной Иваном Яковлевичем оговорки, веско произнес:

– Ну, в таком случае, это именно тот человек, который тебе нужен. Можешь на него положиться, он не подведет.

– Значит, по рукам. – Корнев ввинтил окурок в пепельницу, тяжело опустился в кресло у стола и пригубил остывший чай. – Ну и дрянь! Что это, ей-богу – нарочно?

– Недостаток финансирования, – лениво предположил Федор Филиппович.

– У кого – у них?! – Иван Яковлевич возмущенно фыркнул и сердито оттолкнул от себя чашку. – Просто этот Вдовиченко – жлоб. За копейку удавится, одно слово – хохол… Могу поспорить, для себя он такой чаек держит – закачаешься, язык проглотишь! А это дерьмо – для гостей, чтоб долго не засиживались…

– Ну и правильно, – сказал Потапчук. – На всех не напасешься. Вот что, Иван Яковлевич. Пока я не забыл…

Он полез во внутренний карман пиджака, вынул оттуда футляр из мягкой тисненой кожи и протянул его Корневу. Иван Яковлевич заглянул внутрь и удивленно поднял брови. В футляре лежали обыкновенные солнцезащитные очки – обыкновенные, по крайней мере, с виду.

– Это что? – подозрительно спросил он, так и этак вертя очки перед глазами в поисках скрытой внутри оправы шпионской аппаратуры.

– Это очки, – ответил Потапчук. – Самые обыкновенные, из магазина. Если не веришь, можешь просветить их рентгеном. Или просто выбросить и купить взамен другие, по своему выбору.

Иван Яковлевич взвесил очки на ладони. Они весили ровно столько, сколько должны весить обычные солнцезащитные очки, и ни граммом больше, а тончайшая металлическая оправа, судя по всему, не скрывала в себе никаких сюрпризов.

– Верю, – сказал генерал Корнев. – Очки как очки. Ну, и что я должен с ними делать?

– Передай ему. У него повышенная чувствительность к дневному свету, ему без них тяжело. Это может подтвердить любой окулист.

– Да ладно тебе, – благодушно проворчал Иван Яковлевич, убирая очки в футляр, а футляр – во внутренний карман пиджака. – Что ты заладил – проверь, убедись, любой подтвердит?.. Ей-богу, как подозреваемый на допросе. Передам, конечно! А на словах?

– А на словах ничего не надо. Вообще, лучше сделай вид, что ты меня не знаешь. Не надо этих разговоров.

Он снова выглянул в окно, но по цементной дорожке вокруг фонтана катали уже другого больного – крупного мужчину в байковом госпитальном халате и с марлевым шаром вместо головы. Пользуясь тем, что сидящий за столом Корнев не видит его лица, Федор Филиппович пару раз досадливо дернул щекой, покусал нижнюю губу, а затем, придав лицу приличествующее случаю рассеянно-безмятежное выражение, вернулся к столу.

Иван Яковлевич продул и закурил новую папиросу, после чего генералы еще около четверти часа болтали о пустяках, дожидаясь, как и обещали, возвращения полковника Вдовиченко.

Глава 6

Новенький «уазик», выглядевший довольно потешно благодаря литым титановым дискам колес и густо, как в джипе «нового русского», затонированным окнам, свернул с центральной улицы небольшого подмосковного городка, прокатился, подскакивая на выбоинах в асфальте, по обсаженному липами тенистому бульвару, свернул еще раз и оказался на привокзальной улице, тянувшейся вдоль железнодорожных путей. Справа, за маневровой веткой, по которой сейчас медленно проползал замызганный тепловоз с десятком порожних вагонов, виднелось недавно отремонтированное и еще не успевшее облупиться бело-голубое приземистое здание вокзала и привокзальная площадь с коммерческими палатками, торгующими всякой всячиной, хронически неработающим фонтаном, в цементной чаше которого стояла зеленовато-желтая гниющая вода, и прочими провинциальными прелестями, вплоть до пасущейся на газоне грязно-белой козы с обманчиво невинной мордой продувной бестии.