Страница 15 из 22
Хотя глаза, действительно, были особенные. Большие, миндалевидные, светло-серые, в контрасте со смуглым лицом и в таких черных ресницах, что мне аж стало завидно. Вот зачем мужчине такие ресницы, словно он их подкрашивает? Ему это совсем не обязательно. А мне бы не помешали…
– Нина, мне кажется, вы где-то далеко, – снова окликнул меня Эрик. – Я вас не тороплю, у меня сегодня это последняя встреча, и я могу задержаться при необходимости. Но, может быть, вы неважно себя чувствуете? Не стесняйтесь, говорите. Светлана передала мне записи, и я знаю, что вы многое пережили. Нет ничего плохого в том, чтобы быть не готовой к общению, у вас сменился психолог. Это внештатная ситуация.
Я постаралась собраться. Не объяснишь же ему, что я не о страданиях сейчас своих размышляю, а о его интересной и необычной внешности, глазах, грации…
* * *
Мне все-таки удалось взять себя в руки, и мы приступили к беседе. Эрик, видимо, успел подготовиться и внимательно изучил все, что передала ему Светлана, поэтому сейчас задавал совсем немного вопросов, и я радовалась, что не придется повторять свой рассказ, как тогда на первом сеансе. Правда, сегодня я чувствовала себя лучше: мне совсем не хотелось плакать, как в прошлый раз.
Разговор вышел к моему запросу, и я его озвучила. Объяснила, что хочу сохранить в сердце память о любимом, но не хочу страдать из-за этого, снова и снова переживая момент его гибели.
– Вы видели, как он погиб? – уточнил Эрик, нахмурившись. Я замялась, потом нерешительно кивнула, лихорадочно соображая, как передать это, не касаясь деталей убийства Антона. – Надо сказать, что для человека, пережившего такое потрясение, Нина, вы еще очень хорошо держитесь. Вы очень сильная, но и сильные ломаются, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло.
На меня его слова подействовали почему-то очень ободряюще. Я искренне поверила, что у него получится.
– Что с ним случилось? Сможете рассказать? – спросил психолог и на мой удрученный взгляд добавил: – Иногда, чтобы облегчить боль, нужно рассказать одно и то же несколько раз. Как бы парадоксально это не звучало, но это работает.
Я продолжала удивленно смотреть на собеседника. Я же вообще никому не говорила. Кому я могла такое рассказать? Те, кто поверил бы в ту историю, и сами все знали. Они же это и сделали.
– Это был несчастный случай, – наконец выдавила я. – Не хочу рассказывать.
– Я не буду настаивать, – спокойно ответил Эрик. – Возможно, потом у вас получится. Но чтобы уже сейчас стало легче, мы можем поработать с вашей эмоциональной зависимостью. Сейчас вас что-то очень сильно связывает, не говоря о том, что вы стали свидетелем ужасной трагедии. С этим тоже надо работать. Но начать с чего-то одного. Если мы уберем зависимость, то это чувство перестанет тянуть из вас соки. Вы будете помнить его и все хорошее, что вас связывало, но вас это не будет тяготить. Как вы на это смотрите?
Его мягкий низкий голос успокаивал и завораживал меня, и мне хотелось соглашаться со всем, что бы он ни предложил.
– Давайте попробуем, – тихо сказала я, откидываясь на спинку кресла. – Это прямо сейчас? Что я должна делать?
– Да, сейчас. Можно долго ходить вокруг да около, но зачем? – Он тоже сел поудобнее. – Я знаю, с картами у вас все получилось. Теперь нужно будет еще раз использовать воображение. Закройте глаза, постарайтесь расслабиться.
Я послушалась. Опасалась, что буду напряжена, но его голос снова подействовал, и я буквально растеклась по креслу. Может, он гипнотизирует меня? – мелькнула мысль.
– Теперь, Нина, даже если это будет тяжело, представьте себе, что ваш близкий человек сидит напротив. Получается?
Я хоть с трудом, но смогла вообразить образ Антона. У меня задрожали губы, и я кивнула.
– Вы отдавали и продолжаете отдавать ему свои чувства. Они у него. Они у него в руках. Он сейчас их держит. Это было частью вас, а теперь эта часть у него, и вы не можете стать цельной. Что он держит, как они выглядят, ваши чувства?
Я поморщилась, затем пригляделась и воображение нарисовало мне, что у Антона действительно в руках что-то есть. Я пригляделась и… Это был мой кнотен! Я плела свои эмоции, свивала их, создавала законченное и полное чувство, и оно превратилось в кнотен. Антон зажимал его в ладонях, скрещенных на коленях.
– Он держит… одну вещь, не знаю, как ее описать. Это… мое рукоделие, – выкрутилась я.
– Вам нужно стать снова целой, нужно забрать эту частичку, что вы отдали ему. Попросите, чтобы он отдал вам эту вещь, возьмите ее себе. Вам сразу станет легче. Вы не разрушите его. Вы просто заберете свое.
Я еще не успела ничего представить, как Антон в моей голове вдруг молча сам протянул мне кнотен, печально глядя на меня. Я вдруг подумала, что как только заберу эту вещь, то разорву нашу связь, и мне стало невыносимо тоскливо и страшно. Мне показалось, что я задыхаюсь, и я открыла глаза. Эрик сверлил меня своими прозрачными глазами, глядя в упор.
– Что такое, Нина? У вас получилось? Вы забрали?
– Нет, – выдохнула я. – Я не могу.
– Почему?! – словно бы встревожился он.
– Я не хочу. – Я еле говорила: у меня пересохло в горле. – Наверное, я пока не готова.
Я потянулась к чашке с остывшим уже чаем и в три глотка осушила ее.
– Налить вам еще?
– Можно просто воды?
Он поднялся с присущей ему элегантностью, и мне показалось, что он был чем-то обеспокоен. Возможно, он ожидал, что сейчас уже поможет мне, и я получу долгожданное облегчение, но не вышло, и потому он расстроился?
– Нина, – мягко начал Эрик, когда я утолила жажду, отдышалась и успокоилась. – Ведь вы же именно этого и хотели: перестать страдать. Что же помешало вам?
Я насупилась. Не знала, что ответить. Просто не хотела доделывать это… упражнение или как это еще можно назвать? Я понимала, что веду себя нелогично, непоследовательно, но что-то внутри меня сильно сопротивлялось.
– Я не уверен, что вы собираетесь прекращать ваши страдания, – наконец сказал психолог. – Вы словно просто не хотите двигаться дальше, продолжать полноценно жить.
– То есть как? – я удивленно воззрилась на него. Уж что-что, а страдать я точно не хотела!
– Есть такое понятие, как вторичная выгода. Возможно, это та самая ситуация. Вы что-то получаете от этих переживаний, поэтому и не готовы с ними расстаться.
– Я не готова расстаться не с переживаниями, а с чувствами, – возразила я, подаваясь вперед. Мне не нравился поворот, к которому вывернула наша беседа. – Я хочу продолжать отдавать их, не хочу забирать.
– Но тогда ничего не прекратится. Вы будете страдать дальше, видимо, вы что-то с этого имеете. Что-то вам это дает, надо просто разобраться.
– Да что я с этого могу иметь?! – я чуть не взорвалась. Какой-то странный этот Эрик! Какую я могу получать выгоду от своих мучений, что за ерунда? – Я страдаю, я запиваю эти страдания вином, какая мне радость с этого?
Эрик Романович был очень терпелив. Никак не реагируя на мой возмущенный тон, он очень спокойно продолжил:
– Подумайте, чего вы лишитесь, если закончатся ваши страдания? Что вместе с этим вы перестанете делать?
Я задумалась. Сосредоточиться было очень трудно, потому что внутри я вся буквально закипала, но я постаралась взять себя в руки. Несмотря ни на что, я почему-то доверяла ему, мне казалось, что он знает очень многое. Знает как никто другой, и обо мне в том числе. Даже больше, чем я сама.
Итак. Что же я потеряю, перестав страдать по Антону? Я вспомнила утро, когда проснулась на полу в жутком состоянии и с его футболкой под головой. Вот этого уже не будет, допустим. Разве это плохо? У меня не будет повода заливать горе вином. То есть я, конечно, могу и дальше продолжать поглощать алкоголь в таких количествах, но только у меня уже не будет оправдания, что я вся такая несчастная и не могу иначе забыться. А придется признать, что мне это просто нравится.