Страница 12 из 22
Мой дом стоял немного в стороне от остальных зданий. Я уже миновала все другие строения, и до дома идти оставалось всего ничего, но я еще не видела его из-за плотного тумана. Дома за моей спиной уже скрылись в молочной густоте, а мой все не появлялся. Путь этот был мною пройден бессчетное количество раз, и я давно должна была уже входить в подъезд, однако впереди был только туман. В голову стали приходить глупые смешные мысли, что надо идти помедленнее, чтобы не врезаться в дом на большой скорости. Или, что я заблудилась у себя во дворе и, загребая правой ногой больше чем левой, кружу по туману, хотя до подъезда всего три метра. Я и на самом деле замедлила шаг, потому что не представляла, как нужно себя вести в такой ситуации. Закричать, позвать кого-то я стеснялась, мне казалось это нелепым. А туман тем временем принял меня в свои ватные объятия, и я уже не видела ничего дальше своего носа. Я думала, что такое бывает только в кино. Или – в небе, когда прорезаешь крылом самолета облако.
Идти в никуда было страшно, и я остановилась и все-таки тихо позвала: «Эй! Кто-нибудь!» Мне тут же показалось, что мои робкие слова запутались в туманной вате и повисли рядом со мной. Я снова двинулась в неопределенном направлении мелкими шажками и вдруг, к моей радости, туман стал редеть. Сквозь него стало проглядывать что-то черное, и я подумала, что наконец-то добралась до дома, но когда я наконец достигла этого черного, оказалось, что это просто ночная улица. Туман закончился так резко, словно он действительно был не испарением, а кучей ваты. Я шагнула из белой массы на черную улицу. Но дома своего я не увидела! Вместо него стояла деревянная постройка, на вид – добротная русская изба. Все как полагается: широкое крыльцо с треугольным навесом, резные наличники на окнах, печная труба в покатой крыше, ровные ряды светлых бревен, из которых сложены стены. Мне даже показалось, что еще до сих пор пахнет свежей древесиной.
Дом стоял отдельно, особняком, и вокруг него словно бы вообще ничего не было: ни других строений, ни деревьев. Просто одинокий дом, сам по себе. Может быть, так казалось из-за кромешной темноты, объявшей все вокруг. В самом же доме окна светились уютным желтым светом, а с козырька над крыльцом свисала на проводе маленькая грустная лампочка. Она медленно качалась вперед-назад и бросала то на дверь, то на ступеньки зыбкие блеклые круги света.
Я обернулась назад. Белая туманная стена так и осталась стоять за моей спиной, никуда не делась. Я зачем-то протянула руку и окунула ее в плотную белую массу. Рука по локоть скрылась в тумане. Ну, точь-в-точь как в кино! Герои так руки в зеркала засовывают, и стекло в том месте, где вошла рука, начинает «плыть» и шевелиться, а потом иногда их туда полностью затягивает… Мне стало не по себе, и я резко выдернула руку. Ладонь была влажной.
Вокруг явно происходило что-то ненормальное, почему же я так спокойно на это реагировала? Завеса тумана, ровно обрубленная по краям… Мне вспомнился маленький эпизод из «Шоу Трумана», где в искусственном мире должен пойти дождь, но происходит технический сбой, и вода льется только над Труманом, как будто из душа. Но я не в кино и не в искусственном мире, и я верю в магические силы, только это даже не магия…
«Что заставляет меня воспринимать происходящее спокойно, как данность? – с этими мыслями я двинулась к дому. По законам жанра я должна туда войти, хотя дерганый свет от мотающейся все быстрее лампочки меня начинает нервировать. Кстати, очень странно, что она так качается, ведь ветра на улице нет, даже легкого дуновения. А то, может быть, хоть туман разметало бы немножко… – По законам какого жанра-то? – вдруг пришло в голову. Я остановилась как вкопанная перед крыльцом. – Да я же сплю! Дошло наконец».
Все встало на свои места, и я немного успокоилась, хотя тревога уже закралась куда-то в область солнечного сплетения и легонько дергала за ниточки, ведущие к сердцу. Но ничего страшного, это сон, просто очень яркий и реальный, и при желании всегда можно проснуться. Но я любила осознанные сновидения, и начинала выпутываться из сна, только если меня вдруг накрывал необъяснимый панический ужас. Сейчас такого не было. И я могу пока немножко побродить по этому вымышленному миру.
С таким настроем я поднялась по ступенькам на крыльцо и придержала рукой буйную лампочку, чтобы она больше не раскачивалась. Свет внутри нее заморгал, раздался слабый треск и лампочка погасла. На крыльце стало как-то совсем мрачно и темно. Я толкнула дверь, и она подалась, впустив меня в сени, освещенные, впрочем, тоже весьма скудно. Из сеней вели дальше три двери. Справа и напротив входа деревянные двери были едва приоткрыты, и оттуда через узкие щели буквально сочилась плотная вязкая темнота. Не знаю, что там было, чулан, кухня или какие-то еще помещения, но мне совершенно не хотелось это проверять, пусть я даже и понимала, что всего лишь сплю.
Дверь в левой стене отличалась от двух других. Она была более широкой и массивной, с фигурными петлями. Эта дверь была плотно прикрыта, но именно с той стороны дома я видела свет в окошках. Я потянула за кованую ручку, дверь со скрипом отверзлась, и я вошла в избу.
Эта часть дома не разделялась на комнаты, как в Доме ведьм, а была одним просторным помещением. Освещено оно было несколькими лампочками, так же свисающими с потолка на проводах, и сейчас, когда я уже находилась внутри, мне не показался этот свет таким уж ярким. Наоборот, он словно тускнел на глазах, и в комнате с каждой минутой становилось темнее. Я опять поразилась ясности и четкости своего сна и вспомнила интересный момент из прочитанной когда-то книги. Там говорилось, если сравнить картинки, что мы рисуем себе, пытаясь что-то вспомнить, и те, что приходят во сне, то во сне мы видим намного больше подробностей. Образы, что перед нами предстают, обычно яркие и понятные, так что часто мы даже не понимаем, что спим. И, напротив, в воображении очень трудно ухватиться за хоть какую-то мелочь, почти невозможно представить образ целостным, он представляется размытым и блеклым. И все это потому, говорилось в книге, что в воображении мы используем только ресурсы своей памяти, а сны к нам приходят извне, из ноосферы, например. Мне это показалось тогда очень любопытным, и сейчас я как будто находила этому подтверждение: сон был почти неотличим от реальности. Он был даже чересчур реальным.
Но надо было действовать: мне очень хотелось осмотреть здесь все получше, потому что сон был особенным. Свет потихоньку гас, наполняя комнату тенями, которые скапливались по углам и словно выжидали. Затем тени задрожали, и я увидела, как лампочки слегка покачиваются вразнобой, каждая со своей амплитудой. Я поняла, что скоро сон превратится в кошмар: угасающий свет обычно был его предвестником.
Вдруг я услышала резкий и тревожный бой часов и увидела на стене большие старинные часы с кукушкой. Только вот кукушка после каждого удара не показывалась, а вместо ее голоса раздавалось низкое и жуткое уханье филина. Часы с филином? Про такое я еще не слышала…
Я уже чувствовала, как бегут мурашки по спине: у меня почти не оставалось времени, сейчас должно стать очень-очень страшно. Захлестнет беспричинный сверхъестественный ужас, который охватывает все твое существо, и тогда нужно будет изо всех сил напрячься и закричать, чтобы выкарабкаться из цепких лап сновидения. Я быстро пошла по комнате, стараясь запомнить все, что попадало в поле моего зрения. Сразу при входе в комнату – русская печь, занимающая весь правый угол. За ней железная кровать с пружинами, покрытая лоскутным одеялом. Над кроватью небольшая картина маслом на стене. Просто природа: поле, через него тропинка, ведущая в лес. Рядом низенький деревянный столик с резным орнаментом по краям столешницы и изогнутыми ножками. Соседнюю стену почти всю занимают шкаф и громоздкий старинный буфет. А в стене, что слева от входа, три небольших оконца, под средним стоит дубовый стол, на нем графин с причудливой росписью. С одной стороны стола – грубо сколоченная лавка, а с другой – почему-то очень современное глубокое и мягкое кресло. В такое хочется провалиться и сразу задремать, и оно совершенно не вписывается в общую картину.