Урфин. Захват

Именно тогда с далекого севера, прислали уже немолодого начальника стройки – Ухватова Сергея Кирилловича. Ходили слухи, что когда-то он руководил особым лагерем, а после закрытия, из-за крутости нрава, кочевал по стране.

Коренастый широколицый Сергей Кириллович развил бурную деятельность.

Не считая заключённых людьми, он истребил поблажки. Не выполнил дневную норму? Лишаешься пайка. Нарушил правила? Садись в карцер. Имелись и другие способы устрашения.

«Зэк – враг, а врагов следует уничтожать…» – часто говаривал Сергей Кириллович.

Хват, так начальника прозвали заключённые, развернулся широко.

С опережением графика велась стройка, его квартира блестела после нового ремонта, тюремные рабы: сверлили, строгали, точили нужные вещи.

Частенько Сергей Кириллович на стройке появлялся неожиданно, под его жёстким взглядом невольники вздрагивали, и всегда находились виноватые.

Иногда начальник привозил дочь – Любовь Сергеевну, стройную девицу лет шестнадцати с каштановыми волосами и надменным взглядом. Отец водил девушку по стройке, она смотрела во все глаза, заключённые строились, рапортовали: за что осуждены и сколько осталось. Морща носик от грубых запахов, Люба держалась важно.

Узники подобострастно улыбались, но за спиной начальника сверкали их злобные взгляды.

Хват жесток, стоит ему только заподозрить враждебность и виновнику жить останется недолго. Тяжёлая работа быстро загоняет в могилу.

Отчасти по причине жестокости, а отчасти по производственной необходимости, бывшего начальника особлага «Горный», переводили с места на место. Всё-таки Сергей Кириллович ценный работник, старый партиец, верный коммунист. Такими кадрами не разбрасываются, конечно, случались перегибы, однако где бы Ухватов ни оказался, поставленные партией планы выполнялись и перевыполнялись.

Зэки контингент трудный и потому глаза начальства на многое закрывались, жестокость неизбежна, когда обостренно классовое чувство.

На строительство больничного городка прибыл Сергей Кириллович среди зимы, когда закладывались фундаменты и рылись подземные переходы. Неизвестно почему, но в России строители предпочитают зимой работать на улице, а летом в помещениях.

Через шесть месяцев ударного труда, поднялись бетонные коробки зданий, и теперь работа кипела внутри.

Жарким июльским днём, желая застать отца, Люба пришла на стройку. Её волосы каштановым водопадом омывали плечи, ситцевое платье то и дело подчёркивало привлекательность молодого тела, гордо блестел над грудью комсомольский значок.

Водимая отцом она много раз бродила между куч строительного мусора, и привыкла к тому, что отмеченные номерами рабочие неизменно улыбались, а солдаты охраны вытягивались в струнку.

Тайком Люба представляла себя графиней, вот она шествует, блистая красотой и молодостью, а вокруг расступаются многочисленные холопы. Недостойные мысли для комсомолки, но что делать, если они приходят? Вспоминались романы о смелых рыцарях, придворных интригах, в голове возникали образы роскошных красавиц томящихся от любви.

Люба никогда не задумывалась, что испытывали согнувшиеся под гнётом бесправия грязные люди. Да и возможно ли, чтобы подобные существа чувствовали? Они лишь пешки, серая массовка её театра воображения.

Возле главного корпуса Люба остановилась, обычно вход охранял солдат, но охранника не было.

«Видимо, с отцом внутри», – решила Люба.

Её стройные ножки, увенчанные серыми сандалиями, весело затопали по ступенькам, взлетев на крыльцо, Люба оглянулась. Солнце слепит, дышится легко, запах травы и мокрой глины щекочет ноздри, мирно щебечут птички.

Вдалеке, словно стайка муравьёв, чёрная группа людей тащила длинную балку, под тяжестью ноши фигуры согнулись и мелко семенили. Справа взревел экскаватор, Люба вздрогнула.

Из недр здания пахнуло цементом и опилками, Люба брезгливо сморщила носик и шагнула внутрь…

Хватились Любы тем же вечером, когда она не вернулась домой. Первым делом обошли знакомых подруг, посетили места, где Люба могла появиться, безрезультатно, после обеда её никто не видел.

Поиски велись пять дней.

Мать Любы, Ольга Викторовна, маленькая черноволосая женщина, бессмысленно глядя сквозь стену, целыми днями сидела и раскачивалась, пальцы схватили тронутые сединой волосы, заплаканное лицо постарело. Дочь единственный ребёнок, больше детей она не могла иметь, и теперь, когда девочка выросла, Любаши вдруг не стало. Материнское сердце рвалось на части, Ольга Викторовна отказывалась верить, рвался наружу глухой протяжный вой, терзала душу невыносимая боль.

Сергей Кириллович ходил мрачный, лицо посерело, взгляд подозрительно рыскал кругом. Отец делал что мог: допрашивал солдат, прочесал объекты, разослал ориентировки и, уж конечно, поднял на ноги милицию. Без толку, дочь пропала. Поначалу верил – найдётся!

Однако дни шли, а вместе с ними, словно чёрный мартовский снег, таяла надежда увидеть дочь живой.

Возможно, тогда ему припомнился старик-бунтарь, что мог «видеть». Сейчас пригодился бы его талант, и, вероятно, теперь Сергей Кириллович многое бы простил, на многое бы закрыл глаза, только бы Любаша вернулась, но старик канул в безымянной могиле. К горлу подкатывал тугой ком, глаза сурового начальника блестели влагой.

Недоброжелатели шептались, будто не выдержав мук, Хват пошёл к ведьме. На окраине города одиноко торчал покосившейся домик, там, среди дикой бедности жила ведунья. Одним взглядом бабка могла навести порчу, так, что даже бравые атеисты и красноармейцы обходили её лачугу стороной. Поговаривали, что измученный горем отец, туда отправился тайком.

Так оно или нет, никто не знает.

Но на шестой день Сергей Кириллович сам нашёл дочь.

Начальник, словно ураган, влетел в конвойную комнату, подхватил четырёх бойцов, запихал в кузов грузовика, и машина тронулась.

Возле стройки грузовик остановился, Сергей Кириллович спрыгнул.

Угрюмый отец торопливо шёл к главному корпусу, одним прыжком взлетел на крыльцо, солдаты еле поспевали за ним.

Они спускались в подвал, сапоги топали по ступенькам, внизу припорошенная пылью на полу валялась кувалда, Сергей Кириллович поднял инструмент, конвойные переглянулись.

Их шаги отдавались эхом и гулко разбегались под землей. Тусклые лампочки не находя сил бороться с темнотой, лишь порождали причудливые тени.

Вдруг, Сергей Кириллович замедлил шаг, его левая рука поднялась, правая крепче сжала кувалду, он прислушался.

Дальше двигались осторожно, словно опасались разбудить дикого зверя.

Внезапно из темноты выплыла стена, туннель закончился, Сергей Кириллович остановился и растерянно оглянулся, потом его взгляд вновь обратился к тупику.

– Нееет!! – дико заорал начальник, его глаза страшно выпучились, лицо побагровело.

Конвойные вздрогнули и вскинули автоматы.

– Будь ты проклята! Тварь! Нечисть! – вопил Сергей Кириллович.

Кувалда взлетела, и ее увесистый набалдашник глухо ударил в стену, посыпалась штукатурка. Рука Сергея Кирилловича заходила в бешеном темпе, кувалда крушила бетон, разлеталась пыль, на стенах оставались серые безобразные выбоины. Грудь начальника лихорадочно вздымалась, губы побелели, блуждал бешеный взор.

Солдаты отступили назад и молча наблюдали.

– Будь… – с треском пробив стену, кувалда застряла.

Кусок стены оказался муляжом, за фанерной перегородкой была пустота.

Нога начальника усиленная тяжелым кирзовым сапогом врезалась в перегородку, фанера чуть отошла. Сергей Кириллович пнул сильнее, кувалда пробила ещё одну дыру, начальник пинал, бил рукой и кувалдой, словно брызги, разлетались фанерные щепки.

Наконец перегородка вылетела, Сергей Кириллович устремился вперёд.

Проход скрывала непроницаемая тьма, брызгая искрами, чиркнула зажигалка, огонёк вспыхнул и осветил цементные стены. Под сапогами хрустел строительный мусор, вокруг пламени кружился пыльный туман.

Коридор уходил глубоко во тьму, метров через пятнадцать Сергей Кириллович заметил белое пятно двери.